Не прощай мне измену (СИ) - Май Анна (читать книгу онлайн бесплатно без txt, fb2) 📗

Друг заталкивает меня внутрь, подводит к предметному столу и показывает на аккуратно разложенные фрагменты разбитой посуды, по форме напоминающие блюдца. И, ткнув пальцем в черепки голубого цвета, с дико довольным видом интересуется:

— Тарелка пойдёт?

Из подсобки выходит парень в очках с тонкой оправой и сообщает, что готов записать нас со следующей недели на серию мастер-классов по кинцуги. Но, замечая, как я зависла у стеллажа с готовыми работами, подходит и становится рядом:

— Первый раз видите кинцуги? — интересуется тоном человека, который, если его не остановить, вывалит на тебя вагон знаний. Пусть вываливает, я просто очарована разнообразием форм и уже прикидываю, успею ли вернуться сюда с камерой до закрытия.

— Вблизи — да… На репродукциях это выглядит как-то… попроще. Да и таких, — указываю ладонью на верхнюю полку, где стоит особенно причудливая… ваза. Это же ваза? — Не видела никогда.

— Да, — с гордостью замечает парень, поправляя очки, — здесь много талантов… Знаете легенду о возникновения кинцуги?

Отрицательно мотнув головой, готовлюсь слушать.

— В пятнадцатом веке один сёгун разбил свою любимую чашку и настолько дорожил ею, что повелел склеить. Но чашку вернули уродливой и непригодной. Сёгун был разгневан и под страхом смертной казни японские мастера предлагали все новые способы реставрации, пока один из них не придумал использовать лак и золото. Чашка с золотыми швами стала прекрасна. Так и возникло “кинцуги”, в переводе "золотая заплатка", — парень достаёт ту самую вазу, которая меня заинтересовала, и даёт рассмотреть ближе. Несмотря на солидный размер, она воздушная.

— Через два века кинцуги стало таким популярным, что некоторых коллекционеров обвиняли в умышленной порче драгоценного фарфора, чтобы на нём появились золотые швы, — хитро улыбается, — мы тоже так делаем. Правда, предметы попроще. Записываться на курсы будете?

Конечно, будем! Замираю перед предметным столом, глядя фрагменты посуды. Вдруг представляется, будто это не блюдца, тарелки и крышечки маленьких чайников, а чьи-то разбитые судьбы. Сердце испуганно замирает, заставляя положить ладонь на грудь и выхватывать воздух мелкими порциями. Столько горя…

— Какому предмету дадим второй шанс? — спрашивает Лео. Или Леопольд — так зовут парня.

А я молчу, оглушённая пониманием, что предмета, которому хочу дать второй шанс, нет на этом столе.

Моя разбитая чашка. Наша с Тимом.

Я хочу слой за слоем восстановить нас. И бог с ними, с золотыми швами, пусть будут какие угодно. Верю, мы оба хотим.

Доверие — это всегда выбор. И если тогда, семь лет назад, я сделала его не задумываясь, слепо пошла за Тимом туда, куда вёл, то сегодня, имея за плечами весь наш опыт, не забывая ни слова из сказанного, ни одной ошибки из сделанного, я, полностью осознавая возможные последствия, выбираю довериться, дать второй шанс нашей близости на клеточном уровне, отношениям, семье.

Сердце, как будто ждало, пока всё осознаю и, выйдя из оцепенения, лёгкой волной погнало это знание по венам. Вся любовь и нежность, которые были заперты плотиной сомнений, хлынули разом, затапливая по макушку.

Я улыбаюсь? Возможно. Плачу? Возможно. Всё ли со мной хорошо? Теперь точно да.

Глава 53

Тарелочка, которую я выбрала, требовала трёхнедельной реставрации — это чуть больше, чем мне осталось учиться, но вполне достаточно для того, чтобы проникнуться духом кинцуги.

Мастер душой принимает все изъяны предмета — поломки и трещины теперь становятся историей, которая делает его более ценным. Их не забывают, о них не умалчивают и не заметают под ковёр. С их появлением начинается новая жизнь чашки или тарелки, и если реставрация проведена правильно, то эта жизнь будет долгой.

Сначала нужно убрать сколы на месте разлома и заполнить пустоты — не золотом, а обычной глиной или древесной стружкой — и оставить застывать. После усушки снова заполнить и снова оставить. Так повторять, пока не получится идеально гладкий шов.

Так и мы с Тимом словами, как алмазным надфилем, убирали острые сколы обид, заполняли пустоты недопониманий искренними признаниями, раскаянием и пониманием. Уходили думать и снова возвращались говорить, потому что в пустотах пропало то, что никогда не вернуть, и должно пройти время, прежде чем они заполнятся чем-то новым. Иногда годы.

По истечении срока, когда появляется крепкий, гладкий шов, его с помощью шелковой ваты невесомыми прикосновениями покрывают тончайшим слоем золотой пудры, превращая реставрированный предмет в произведение искусства.

Швы на нашей с мужем чашке мы покрываем кое-чем более драгоценным, чем золото, — доверием. И да, никто не даст стопроцентной гарантии, что в один чёрный день она не развалится, но если вместе беречь, если помнить, чего стоил каждый шов, то чашка будет служить и служить.

Приземляясь на в родном городе, я думала: сомнения — хорошая штука. Просто потому, что когда ты сделал выбор, можно послать их ко всем чертям, но обязательно с благодарностью за то, что помогли разобраться в себе.

После первого визита к Лео я набралась смелости, позвонила Тиму и вывернула всю душу без остатка, наблюдая, как меняется его выражение лица. В крайней степени напряжённый в начале разговора он то хмурил брови, то удивлённо их вскидывал. Не знаю, чего Тим ждал, но когда сказала, что нам надо поговорить, обречённо прикрыл глаза и несколько раз кивнул.

То, что казалось невозможным, сейчас я делала с лёгкостью — мне будто стало жизненно необходимым ему рассказать про все страхи и неуверенность, про отчаяние и чувство потери, про Томочку, и про Алёну с Совой, про то, что до одури боюсь будущего, но готова бороться за него, если это нужно не только мне. Хотя слово “если“ уже было условным.

Он не перебивал, пока я, всхлипывая, сбивчиво тараторила. Лишь всё чаще поднимал взгляд, а потом так и остался, открываясь уже внутренне, впуская меня глубоко в душу. В тот момент это был не мой невозмутимый, железобетонный и пуленепробиваемый муж, а уязвимый человек, который постоянно сжимал в замок беспокойные ладони, словно им не хватало чего-то. Или кого-то. Меня. Да, мой хороший, я бы тоже хотела к тебе в руки, прижаться сердцем к сердцу и не отлипать. У нас больше нет брони друг от друга, только есть одна общая на двоих.

— Господи, маленький, никогда не молчи больше, слышишь? — сказал он по окончании моего монолога. — Ты так закрывалась последнее время, думал, что всё… нас больше не будет.

— Будет, — улыбаюсь я сквозь потоки слёз.

— Не прощай мне измену, Сим-Сим. Помни. И знай, что этого больше не повторится. Обещаю тебе.

Верю.

Сообщаю таксисту два адреса. Нам придётся сделать значительный крюк, но дело того стоит. Тим думает, что только он умеет преподносить сюрпризы. Что ж, Сима хорошая ученица.

Записываю ему видео о том, что благополучно приземлилась и задержусь, хотя соскучилась страшно. В квартиру заезжать не буду, рвану на стройку сразу, как управлюсь, прямо с чемоданом.

Через два часа с лишним выгружаемся с Геной у наших ворот. Аккуратно придерживая худи в районе живота, прикладываю к сенсору деревце. Ладони влажные, сердце выпрыгивает, просто не верится, что сейчас встретимся. Нарочно не сказала, что уже подъехала, хочется отдышаться, перевести дух, собраться, подготовиться к встрече… Но где там.

Оглядываюсь и улыбаюсь, как дурочка. Тим широкими шагами сокращает расстояние между нами и когда остаётся совсем немного, озадаченно тормозит, неправильно понимая мою руку на увеличившемся животе, который к тому же начинает ворочаться и тонко попискивать.

Ну что ты, мелочь, нас палишь! Хотела ж сюрприз. Тяну язычок молнии вниз, полы худи разъезжаются, и в проёме появляется малюсенькая мохнатая попа с дрожащим хвостиком-пупочкой и две короткие лапки, продолжающие перебирать, даже находясь в воздухе.

Ровные брови Тима изумлённо ползут вверх и там задерживаются, на губах мальчишеская улыбка. Забирает у меня тёплое тельце девочки французского бульдога и интересуется, подняв возмущённо пищащую барышню на уровень глаз: