Три желания для рыбки (СИ) - Май Лаванда (читать книги бесплатно полностью без регистрации .TXT, .FB2) 📗

— Глеб! — упираюсь ладонями в его грудь, с силой надавливая в попытке сдвинуть с места. — Отодвинься хотя бы на метр и давай успокоимся.

— «Отодвинься», значит, — он совсем никак не реагирует на мою просьбу, оставаясь возвышаться надо мной неподвижной скалой. — В то самое время, когда я так нуждаюсь в твоей поддержке, после моего вчерашнего признания, — он говорит шёпотом, но шёпот это почти вселяет в меня ужас, так как глаза горят настоящим гневом, и смотрят они прямо в мои.

— И я очень сочувствую тебе. Потерять одного из родителей — большая травма.

Моё сердце стучит, как ненормальное. Хочу, чтобы парень отодвинулся и дал глотнуть мне больше воздуха. Уже убрала свои ладони с твёрдой мужской груди, понимая, как никчёмны мои силы в сравнении с его. Говорю успокаивающим тоном в надежде сбавить градус напряжения, от которого мне становится совсем нехорошо. Хочется надеяться, что и Пожарский хочет того же, но он, видно, всё ещё не может остыть.

— Ты тоже травмируешь меня, рыбонька.

— Я не хочу этого, — судорожно вздыхаю. — Поэтому… Давай расстанемся.

Тишина. Беснующееся сердце где-то за рёбрами — я чувствую его и слышу ритмичные удары в своей голове. Чувствую кожей своего лица рваное дыхание Глеба. С волнением отмечаю, как вспотели ладони. Со страхом наблюдаю тьму, рождающуюся в глазах напротив. Она топит, всасывает в себя, разрушает жестокой холодной волной.

— У тебя кто-то есть? — слышу, как сквозь вату, тихий вкрадчивый голос.

Открываю рот, чтобы что-то сказать, но ком в горле парализует. Я не могу выдавить ни звука. И эта моя беспомощность ощущается тем сильней, чем громче кажется наше дыхание — настолько тихо в квартире. Тихо так, что я резко вздрагиваю и подпрыгиваю на месте от резкого звука, с запозданием понимая, что мою щёку обожгла мужская ладонь.

Я плохо слышу, но и слушать нечего, так как вновь воцаряется тишина. Я плохо вижу из-за выступивших от потрясения слёз. Глеб отошёл от меня, ритмично сжимая и разжимая кулаки, расхаживая туда-сюда по гостиной, как маятник. Я напугана и я ненавижу. Ненависть это плохое чувство, но только благодаря ему я отмираю от ступора и вскакиваю с кресла. Бегу, просто бегу в прихожую, в панике хватая в руки обувь и одежду. Пожарский смотрит на меня из гостиной, ничего не выражающим взглядом, не пытаясь остановить, а мне так плохо, что я со всеми своими вещами, не одевшись и не обувшись, выбегаю из квартиры, несусь по лестнице, а затем на улицу.

Я его ненавижу. Просто ненавижу. И до жути боюсь. Настолько, что не чувствую холода и промокающих ног.

Глава 36. Вина

Лина

Вечер прошлого четверга запомнится мне надолго. Только покинув внутренний двор, я смогла прийти в себя и, наконец, одеться. Ноги были уже вымокшие, холод покусывал каждый сантиметр тела, а в голове молоточками стучала медленно стихающая паника. Трясущимися руками надела шапку и пуховик, затем ботинки. Мне было всё равно, что на меня смотрят люди, осуждающе или насмешливо качая головой. Не их только что ударили по лицу и не них смотрели зверем, запугивая до потери контроля над собой. Не так я себе представляла наше расставание. Сколько бы не придумывала различных сценариев, но ни один из них и близок не был к тому, что произошло. Глеб ударил меня. Он, блин, на самом деле сделал это. Да какого вообще чёрта? «Не трать на него время и любуйся сверкающим под фонарями снегом, потому что Пожарский больше не заслуживает твоего внимания. Не разрешай этому придурку разрушать свой внутренний покой», — как мантру повторяла раз за разом, пока ехала обратно домой. Однако, это мало помогало. Тогда я стянула со своей головы шапку Князева и принялась вертеть её в руках, рассматривая, поглаживая мягкий трикотаж. Пусть не сильно, то становилось легче.

Дома меня встретила Диана и один единственный вопрос:

— Вы снова поругались? Или не до конца помирились?

— Мы расстались, — и откуда столько спокойствия в моём голосе?

— Как расстались? — а вот подруга задала вопрос таким упавшим голосом, словно это у неё произошла драма, а не у меня.

— А вот так: давай расстанемся говорю, а он мне пощёчину в ответ. Надеюсь, это означало согласие, так как видеть я его больше совсем не хочу.

Васильева округлила глаза в ожидании, что я добавлю что-то ещё, но из меня словно всю энергию высосали, и я напрямую поплелась в свою комнату. Спиной упала на кровать, закрыла глаза, не зная точно плавать мне или с облегчением выдохнуть.

— Кот ударил тебя? — ворвался в мою зону комфорта голос Дианы. Она стояла на пороге, но когда я открыла глаза, тихонько прошла в комнату и присела рядом на кровать. В этот момент я вдруг поняла, что совсем не против выговориться. Вывалить всё, что копила в себе целыми неделями. Рано или поздно водопад моих слов пролился бы, так как выносить бесконечное переживание своих внутренних проблем в полном одиночестве невозможно.

— Да, он ударил меня, — приподнялась, усаживаясь напротив подруги. — На самом деле наедине со мной он не настолько приятный человек, каким его видят другие. Чем больше и дольше я проводила с ним время, тем сильней видела в нём негативные моменты. Он собственник, стремящийся контролировать каждый мой шаг и делающий всё, чтобы мои контакты с другими людьми были как можно реже и короче. А ведь с самого начала чувствовала некую долю враждебности по отношению к Глебу, но игнорировала это ощущение, заталкивая голос интуиции куда поглубже.

— Ты меня сейчас удивляешь, Лина. Со стороны вы выглядели очень счастливо и гармонично. Мне, глядя на вас, казалось, что вот она — настоящая любовь. Я прямо расстроена.

— А я так долго не хотела расстраивать кого-либо, — усмехаюсь, — что совсем не думала о себе. Вы все были счастливы от красивой картинки, а я поддерживала ваше счастье, хотя сама с каждым днём всё больше страдала от одиночества. Вот я дура.

— И правда, — Диана не стала убеждать меня в обратном. — А с Михаилом что?

— А что с ним? — меня удивило, что речь зашла о нашем бывшем однокласснике. Казалось, что тема уже закрыта, а сцена в кухне с едва не случившимся поцелуем забыта.

— Не знаю, мне показалось, между вами что-то есть.

Я не стала рассказывать ей о моей тяге к Князеву и вообще постаралась сменить тему разговора на менее скользкую и опасную. Слишком мало у меня уверенности в том, что здесь можно было бы сказать. Михаил со мной просто дружит? Или уже нет? Странно это всё и не понятно. Но мы совершенно точно не пара, а значит и говорить не о чём. Вместо этого ещё немного поговорили о текущих проблемах самой Дианы, а вскоре отправились спать, так как время было уже позднее. Засыпая, я вновь чувствовала тяжесть мужской ладони у себя на щеке: она с размаху ударялась о кожу снова и снова до тех пор, пока сон не овладел моим сознанием.

Пятница встретила меня звонком от мамы. Еле разлепила глаза и нащупала телефон на прикроватной тумбочке. Я проболтала с ней целых полчаса, в основном рассказывая о том, какие зачёты и экзамены мне предстоят и с покорностью обещала, что буду сообщать о результатах наступающей сессии. После завершения разговора встала, потянулась до хруста костей и подумала: «как же прекрасно утро, в котором нет сообщений в «Вконтакте» от Пожарского. Только от Людмилы, где она жалуется на неудачный комплимент Андреяи и обещает рассказать подробности при встрече, от Михаила, где он спрашивает актуален ли мой приезд к нему завтра, в субботу или давать зелёный свет Тимофею, который уже с самого утра просится в гости к старшему, а также привычная гора сообщений в нашем групповом чате «Заключённые 549 камеры». Никаких котов в сапогах. Это ли не счастье? Пятница действительно оказалась на удивление спокойной, лёгкой и местами мечтательной, когда мой взгляд случайно ловил задумчивое и тёплое выражение в глазах Михаила.

Субботу я ждала. Она наступила, вызывая у меня улыбку одним своим существованием. На завтрак оставшееся ещё с вечера четверга печенье, а после утоления голода мне предстоит генеральная уборка по квартире. И да, конечно, я снова печатаю Князеву сообщение, что мой приезд к нему сегодня вечером актуален. Но договорились мы всё же на три часа дня, чтобы, как написал сам Михаил, мне не пришлось идти по уже тёмной улице.