Это лишь игра - 2 (СИ) - Шолохова Елена (читаем книги онлайн .TXT, .FB2) 📗
Я в ответ лишь молчу, глотая воздух ртом, как рыба без воды. Сердце опять иступленно колотится, оттого и дышится с трудом, и лихорадит изнутри. В голове же — полный хаос. Боже мой, что я делаю?
Откидываю голову назад и упираюсь затылком в спинку сиденья. Закрываю глаза и стараюсь унять нервозность.
Герман меня не дергает, но, когда я открываю глаза, вижу, что едет он отнюдь не к моему дому.
— Ты куда? — сразу выпрямляюсь я. — Куда ты меня везешь?
— В одно хорошее место, — невозмутимо отвечает Герман.
— Ты же сказал, что домой меня отвезешь!
— Планы слегка изменились, — пожимает он плечами. И улыбается краешком губ.
— Но ты же сказал… — начинаю я, но почему-то замолкаю на полуслове. Нет сил с ним спорить. Устала я. Будь что будет.
33. Лена
Герман ведет машину плавно, мягко и уверенно. Его подрезает красный седан, выскакивает почти перед самым капотом. У меня вырывается испуганный вскрик, а он даже бровью не ведет. Невозмутимо выруливает и едет дальше.
Помню, Антон в таких случаях яростно бранился: «Куда прешь, баран?!». Ну или курица. И обязательно истошно сигналил. И ездил тоже как-то нервно и дергано, газ-тормоз, газ-тормоз, во всяком случае в городе. Меня даже иногда укачивало. С Германом же я вообще дороги почти не чувствую.
Сзади из динамиков негромко льется музыка, что-то незнакомое и мелодичное. В салоне пахнет кожей, ароматизатором и… Германом. Я украдкой принюхиваюсь, втягивая такой знакомый запах, от которого про себя тихонько млею.
Странно, но меня эта езда как-то успокаивает, что ли. Я уже не психую, не дергаюсь и даже не спрашиваю, куда мы едем. Смотрю в окно, на дома, на дорогу, на прохожих, иногда — украдкой — на Германа.
Он тоже на меня время от времени скашивает глаза. Оглаживает теплым взглядом и улыбается краешком губ.
«Ехать бы так и ехать… с ним вдвоём… бесконечно…» — залетает в голову случайная мысль, и я ее не отгоняю.
Нет, умом я, конечно, понимаю, что это безумие. Ну, вот что я сейчас делаю? Еду, по сути, с чужим женихом и мечтаю о нем, когда у самой лежит больной парень… Я вообще не должна быть здесь. Прежде всего — ради себя самой. Потому что погружаться в иллюзии — глупо и опасно. Ну и по отношению к Антону нехорошо всё это.
Но если я немножко побуду с Германом — это же не преступление. Ничего ведь такого. Просто поговорю. Потому что… да потому что хочу этого.
Хочется отпустить тормоза и расслабиться. Хочется дышать его запахом, ловить на себе его взгляд, чувствовать, как его рука нежно сжимает мои пальцы.
Себе уж можно не врать. Я скучаю по Герману. Сильно. Сердце так и ноет, ночами особенно. Это как хроническая болезнь. А сейчас я всего лишь хочу на время заглушить тоску. Это все равно что принять болеутоляющее.
На редкость легко договорившись с собственной совестью, я отвечаю улыбкой на улыбку Германа.
— Неужто оттаяла, моя Снегурочка? — с усмешкой спрашивает он. — А если серьезно, что всё-таки у тебя произошло?
— Ничего. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты сегодня… слегка непредсказуема.
Я смотрю на него с недоумением, и он поясняет:
— Просто ты то «к тебе не сяду ни за что и никогда», то чуть без меня не уехала.
У Германа явно приподнятое настроение. В глазах так и горят искринки. Оно и мне немного передается. Впрочем, я давно за собой это знаю. Я всегда была восприимчива к состоянию других людей и легко «заражаюсь» чужим настроением.
— Ну… я передумала.
Не говорить же Герману, что мы перед этим обсуждали его с Олесей Владимировной, что она его считает распоследним мерзавцем и что от одного упоминания о нем она буквально на дыбы встает. Не хотела я, чтобы она нас видела вместе и снова изводила меня нравоучениями. А еще больше не хотела, даже боялась, что она подойдет к нам и что-нибудь выскажет. С нее станется.
— Главное, обратно не передумай, — задержав на мне взгляд, говорит Герман.
— А это уже от тебя зависит, — наглею я.
— Даже так? — выгибает он бровь, подхватывая игру. — Тогда ты, девочка моя, застряла со мной навеки. Аминь.
Я, как всегда, не знаю, что на такое отвечать. Лишь смущенно розовею, поглядывая на довольного Германа.
Какое-то время мы едем молча. Потом он уже без шуток произносит:
— Что, сильно англичанка допекла?
— Да нет… — теряюсь я от такого резкого перехода. — Нет! У нас с ней вообще полное взаимопонимание.
— Даже не сомневаюсь, — продолжает насмешничать Герман. — Наверное, внушает тебе, чтобы держалась от меня подальше. Да, Леночка?
Я перевожу на него удивленный взгляд. Как он это делает?
— Вовсе нет. С чего ты так решил? — пытаюсь соврать, но безбожно фальшивлю.
Сама это слышу и густо краснею. Он же открыто забавляется.
— Ну я примерно представляю себе ее репертуар. Там вряд ли что-то поменялось. Ну и ты сегодня так шустро от нее смылась… то есть передумала.
Я сижу пунцовая под его смеющимся взглядом и ни единой четкой мысли в голове.
— Почему ты так ее не любишь? — спрашиваю я наконец, спустя минуту или две. — Она — хорошая, честная, порядочная… всегда за справедливость…
— Да-да, Клара Цеткин во плоти. Только красного флага не хватает.
— Что? — не понимаю я.
— Ничего, Леночка. — И опять эта снисходительность и в тоне, и во взгляде. Даже обидно. Что он со мной, как с несмышлёной дурочкой?
— Герман, я не заставляю тебя ее любить, — говорю я как можно строже. — Но хотя бы из уважения ко мне можешь просто не говорить про нее плохо? Хотя бы при мне…
— Могу, — легко соглашается он. — Что угодно могу, лишь бы ты улыбалась.
Тем временем мы выезжаем на Байкальский тракт. И я догадываюсь, что везет он меня в тот самый дом, куда мы ездили когда-то давно. В общем-то, всего четыре года назад, но ощущение такое, будто это было в прошлой жизни. А когда подъезжаем и останавливаемся у ворот, то возникает чувство, будто мы вдруг вернулись в эту самую прошлую жизнь.
Там всё точно так же, как я запомнила. Только теперь осень, а не весна. И с нами нет Василия, его водителя.
— А где Василий?
Герман сразу же понимает, о ком я.
— Он открыл свое охранное агентство, насколько я знаю. В Ангарске. Женился на какой-то даме. Потомством, вроде, пока не обзавелся.
— Вы видитесь?
— Созваниваемся иногда.
Я чуть было не роняю: «Передай ему привет», но вовремя спохватываюсь. Он, наверное, и не помнит уже меня.
Пока Герман говорит с кем-то по телефону, я кручу головой по сторонам. Осматриваю двор, дом, веранду, подвесные качели, где мы сидели с Германом, взявшись за руки, беседку, где мы ели копченного на углях омуля. И все эти воспоминания, нахлынув как цунами, топят меня с головой…
Тот день воскресает в памяти так ярко, словно и впрямь время повернулось вспять. Я помню, о чем мы говорили, над чем смеялись. Помню каждую мелочь. И даже как будто ощущаю себя той, давней Леной, которую до краев переполняли чувства к Герману. Не тяжелые и мучительные как сейчас, а дурманящие и восторженные.
Кто бы сказал, почему тогда моя любовь к нему была как эйфория, а сейчас как болезнь?
— Я заказал нам ужин, — подходит ко мне Герман. — Через час должны доставить из Листвянки. Прогуляемся пока по берегу?
— С удовольствием.
Мы с ним идем той же тропой, что и тогда, взявшись за руки. Только сегодня Байкал синий-синий и сверкает на солнце миллионами крохотных искр. Глаз оторвать невозможно! А шелест волн и крики чаек звучат как музыка. Ностальгия…
И так сейчас хорошо на душе, что нам даже разговаривать не нужно.
— Мне тебя страшно не хватает, — первым нарушает молчание Герман.
А мне — тебя, думаю я, но вслух, конечно, этого не говорю. Смущаюсь. Думаю, что ему ответить.
— Здесь очень здорово… и все в точности так, как раньше, — нахожусь я.
— Да, время здесь будто застыло, — произносит он задумчиво.
