Бог Ярости (ЛП) - Кент Рина (книги без сокращений .txt, .fb2) 📗
— Ты знаешь, кто я?
Не знаю, как эти слова вырвались у меня изо рта, и, стоит добавить, тошнотворно дрожащим голосом.
Тик.
Мой внешний фасад дает трещину, и она тянется по земле у меня под ногами.
Тик.
Черная дыра подо мной расширяется, и грязная чернота утягивает меня за ноги, пока я не перестаю их чувствовать.
Тик…
— Хм. А должен? — хрипловатый голос Николая звучит зловеще, что усиливается брызгами крови на его неоновой маске.
Я нахожусь в состоянии повышенной чувствительности с тех пор, как он занял мое пространство, и это неправильно.
Так не должно быть.
Вздох вырывается из моей сдавленной груди, и вместе с ним мои вдохи и выдохи приходят в норму.
Как обычно, я слишком много думаю.
Мне нужно вернуться к тренировкам или рисованию успокаивающих пейзажей, чтобы прекратить этот порочный круг красного на черном.
Или, точнее, черного на мертво-сером.
Я не могу думать. Мысли вызывают испорченные образы, которые я предпочел бы оставить в самом дальнем уголке моего едва бьющегося сердца.
Николай погружает пальцы в волосы на моем затылке, впиваясь в кожу, пока я не начинаю чувствовать его, вместо того чтобы видеть.
— Ответ — да, опрятный мальчик2. Я должен знать, кто ты, не так ли?
Волна ярости сковывает мои мышцы, и я позволяю ей захлестнуть меня, когда погружаюсь в нее.
Ярость лучше, чем тошнота.
Ярость, безусловно, гораздо лучше, чем бесконечное тиканье в моем мозгу, как ортодоксальная религия.
Как он смеет говорить со мной таким насмешливым тоном? Я — Брэндон Кинг, и эта фамилия что-то да значит в этом мире.
Но ты — нет. Без фамилии твоего отца ты — никто.
Мой голос скребет по задней части моего горла, как наждачная бумага по стеклу, оставляя сухое, царапающее ощущение.
Я проглатываю внезапный привкус гнили и заставляю себя успокоиться, удяряя Николая по руке.
Он не сдвигается ни на дюйм, как будто его грубые пальцы теперь являются продолжением моего затылка.
— Отпусти, — говорю я или, точнее, приказываю. Я мил и любезен, пока кто-нибудь не переступит черту, что Николай делает с блеском, с тех пор как до смерти удивил меня своим появлением.
— Спешишь куда-то?
— Скорее, не люблю, когда ко мне прикасаются, особенно грязными руками.
Он смотрит на свою вторую ладонь под медленно заходящим солнцем, которое бросает оранжевый отблеск на его растрепанные иссиня-черные волосы. Смотрит на засохшую кровь, как будто забыл о ее существовании, и небрежно пожимает плечом.
— Ты привыкнешь к этому.
Привыкну к чему?
Этот урод под кайфом или что?
Я не удивлюсь, если перед этой чертовой инициацией он нюхал кокаин, как рок-звезда девяностых, и выкурил больше травы, чем фан-клуб Боба Марли.
— Отпусти, — повторяю я твердым голосом и изо всех сил отталкиваю его руку.
Он ослабляет хватку, но не отпускает меня.
Откуда-то из его горла вырывается одобрительное хмыканье.
— Властный. Мне нравится. Но знаешь, что мне нравится еще больше? Твой шикарный акцент. Вопрос. Он звучит так же, когда ты говоришь всякие пошлости?
Я прищуриваюсь. Что, черт возьми, не так с этим придурком? Кто-то ударил его по голове?
— Я повторяю в третий и последний раз. Отпусти.
— Зачем? — он проводит пальцами по линии моих волос, и волна чего-то, что не является тошнотой, пробегает по моим венам ярко-желтыми вспышками. — Мне все нравится.
— А мне нет, — я напрягаю мышцы, борясь с болезненным беспокойством, наполняющим мою кровь. — Ты мне противен.
— Да? — его глаза цвета полуночно-синего неба мерцают чистым садизмом, когда он наклоняется ближе и шепчет: — Это еще лучше.
Его теплое дыхание скользит по моей шее. Я сжимаю челюсти, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы отогнать чувство дискомфорта, которое все еще не является тошнотой.
Ни в малейшей степени.
Ощущение распространяется от того места, где его пальцы касаются моего затылка, и заканчивается на мочке уха, где он говорил щепотом.
Мне нужно убираться отсюда. Сейчас.
Я тянусь к земле позади себя и хватаю первый попавшийся предмет, а затем прижимаю его прямо к его лицу.
Он ослабляет хватку на моей шее, и я, не дожидаясь его реакции, вскакиваю и бегу за кусты.
Быстро.
Не оглядываясь назад.
Так быстро, будто у нас овертайм во время игры и победа команды зависит от моей переадчи нападающему.
Это я против извращенного представления о времени. И так было всегда.
Чувство тревоги сменяется выбросом адреналина и врожденной потребностью бежать.
Далеко.
Очень далеко.
Темная фигура почти врезается в меня, и мы оба замираем на месте, прежде чем столкнуться друг с другом.
Красная Маска.
Он держит в руках свою окровавленную бейсбольную биту и смотрит на меня так, словно я насекомое, перебежавшее ему дорогу.
Прилив адреналина медленно рассеивается, и дрожь распространяется по моим конечностям, как лесной пожар.
Прекрати трястись.
Прекрати трястись, чертов слабак.
Прекрати!
Мне почти удается подавить внезапно нахлынувшие эмоции, но чувство отвращения поднимается из желудка к горлу быстрее, чем я успеваю моргнуть.
Характерный запах алкоголя, сигарет, бергамота и металлическая вонь крови окутывает меня.
Нет.
Нет.
Нет.
Я оборачиваюсь, и мои глаза сталкиваются с темными глазами Николая. Они более безумные, чем у ведьмы во время языческих похорон, налитые кровью и наполненные обещанием пролить новую кровь.
Мою кровь.
Не позволяя себе думать об этом, я иду в сторону Красной Маски. Пусть ударит меня этой битой, мне все равно. Может, мне повезет, и я потеряю сознание, а значит, смогу вывести свой мозг из этой ситуации.
— Смотри, я поймал бездомного кота, — грубый голос Николая звучит как спусковой крючок для ночных кошмаров. — Он безостановочно бежал, и, знаешь, у него вспыльчивый характер. Швырнул мне в лицо целую гребаную ветку и чуть не вырубил меня. Люблю таких чертовски дерзких. Их так весело разрывать на части.
Я подхожу к Красной Маске, которая изучает меня с ног до головы, а затем поднимает биту.
Наконец-то.
Дело сделано.
Все кончено.
Я вернусь в мир, где мои пути никогда не пересекутся с этими отбросами человеческого общества…
Что-то тяжелое опускается мне на спину, и я вздрагиваю, когда сильная рука обвивается вокруг моей шеи и почти сдавливает горло.
Я не могу дышать.
Я не могу…
Срабатывает инстинкт самосохранения, я со всей силы бью Николая локтем. Он с таким же успехом мог быть стеной, потому что не только не отпускает меня, но и усиливает хватку.
Паника сковывает мои мышцы, я толкаю его с дикой силой и в какой-то момент даже пытаюсь укусить, но Николай и не дрогнул. Он тащит меня за деревья, мои ноги волочатся по земле, и я открываю рот, чтобы позвать на помощь, даже если это будет еще один проклятый Язычник.
Николай закрывает мне рот другой рукой, прижимая маску к моим губам.
— Т-с-с-с. Мне нужно, чтобы ты заткнулся нахуй.
Мои слова звучат невнятно, как в тех жутких фильмах ужасов, где ботаник умирает первым.
Это я. Я — ботаник.
В последней попытке я переношу весь свой вес назад. Моя мышечная масса не идет ни в какое сравнение с его, но я много тренируюсь.
И бегаю тоже. Больше, чем положено человеку.
Николай теряет равновесие, и я бросаюсь вправо, но мир уходит у меня из-под ног. Он валит меня на землю, и я падаю на живот.
Огромный вес наваливается мне на спину, и Николай лежит на меня, как кирпичная стена.
Я кашляю, напрягаясь, и глубокий вдох заставляет меня вдыхать крошечные частицы грязи. Легкие горят, и я понимаю, что это потому, что он все еще держит меня в удушающем захвате.
— Чертов боец. Джекпот, — его голос отдается эхом, как темные чернила из моих гребаных кошмаров. — Сражайся со мной чаще. Делай это жестче. Сильнее. Быстрее. Я хочу боя!
