Побег при отягчающих обстоятельствах - Алюшина Татьяна Александровна (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
– Да какая красавица, что вы!
– Необыкновенная! – восхитился дедушка. – Я захаживаю в ваш двор поиграть в шахматы с приятелем и частенько вас вижу. Честно признаться, заглядываюсь! Такая фигура, как у вас, большая редкость в наше время, да и во все времена. В начале века еще были дамы с такими формами, а сейчас совсем другие девушки.
– Я просто толстая, – возразила Вика, слегка покраснев от похвалы.
– А вы, наверное, мечтаете быть, как сейчас модно, совсем худой, – разочарованно протянул добродушный старичок.
– Ну, не то чтобы… – постеснялась признаться в своей слабости Вика, – но немного похудеть хотелось бы.
– Ни в коем случае! – замахал на нее руками дедок. – Вы не подумайте ничего плохого. Просто я всю жизнь был портным. Очень хорошим портным! Я разбираюсь в фигурах лучше любого скульптора. У вас прекрасные формы: невысокий рост, полная высокая грудь, уж извините, что говорю, очень красивая линия бедер, красивые ноги и необыкновенно тонкая талия. Вы идеал женщины!
– Правда? – с надеждой переспросила Вика.
– Конечно! Вы только, прошу вас еще раз, не подумайте ничего дурного, но я бы с удовольствием сшил для вас вечернее платье, я даже уже придумал, какое оно должно быть! Вот вам моя визитка, если надумаете, приходите вместе с матушкой, конечно. У вас ведь впереди еще выпускной бал, как я понимаю?
– Да, в следующем году.
– Буду счастлив стать вашим портным.
– Вы меня смутили, – призналась Вика.
– Я и сам смущен, обращаясь к вам, красавица.
– Значит, все-таки красавица? – не удержалась Вика.
– Да! – твердо и убежденно сказал старичок. – Уж поверьте мне!
Вика смотрела на него потрясенным взглядом и чувствовала, как огромная тяжесть, давившая на нее все эти годы, превращается в легкий шарик и улетает в ясное летнее небо, делая ее странно свободной.
– Поверю! – решительно и весело пообещала она.
Влетев в квартиру, она врубила музыку на всю катушку и, подпевая хитам и шлягерам, льющимся из динамиков, прошествовала на кухню, где занялась срочным и насущным делом – торжественным отмечанием свободы! Отрезав длинный и тонкий кусок хлеба, она поджарила его в тостере, закусив губу от усердия, намазала майонезом, выложила на хлеб три внушительных куска колбасы и накрыла это сооружение кружочками помидора.
Почти с благоговением откусив от всей этой красоты большой кусок, она кивнула и повторила с полным ртом:
– Поверю!
После чего последовал небывалый акт вандализма: не прекращая жевать и мычать, подпевая гремящей музыке, Вика распахнула балконную дверь и, беря двумя пальчиками, как заразу, глянцевые журналы, с удовольствием отправила их в полет, в кусты возле дома. Все, что нашла в квартире.
С того дня она пропускала мимо себя льющиеся из всех источников информации инструкции и утверждения о том, что единственно правильная красота – это худоба на уровне полного истощения, и разнообразные методы ее достижения в виде разнообразных диет. Да пусть их! Ей было вполне удобно и уютно в своем нежелании хоть как-то улучшать фигуру, к огромной радости мамы и бабушки, кстати.
А платье на выпускной вечер ей сшил Самуил Илларионович, тот самый старичок, который перевернул всю ее жизнь в одно прекрасное утро!
Мама пробыла у них в больнице почти весь день, помогая Вике занять Степана, не знающего, куда девать свою энергию. Провожая ее, Вика пообещала:
– Мамочка, не волнуйся, я действительно справлюсь, просто эта беда так неожиданно свалилась. Ладно, если бы он у нас болел, тогда это не было бы таким ударом.
– Это всегда удар, даже если ребенок хиленький, – не согласилась мама. – Ты у меня сильная, даже чересчур. Последние годы тебе пришлось быть главой нашей семьи, ты и деньги зарабатывала, и решения принимала, и отвечала за всех нас, а тут такое несчастье… Ты просто растерялась. Но, Викуля, ты не одна в этой жизни, у тебя есть я, и Олег Николаевич, и отец, вместе мы одолеем все и Степку на ноги поставим.
– Я знаю, мамочка, знаю. Одна я бы не справилась, – стараясь изо всех сил не зареветь, ответила Вика.
– Справилась бы, – возразила мама. – И я совсем не уверена, что это хорошо.
– Ты о чем? – спросила Вика.
– Все о том же, – уклонилась от прямого ответа мама. – Иди, а то там Степка один. Постарайся поспать и отдохнуть.
– Постараюсь, – пообещала Вика, целуя маму в щеку.
Но заснуть и этой ночью не удалось. Она проваливалась ненадолго в дрему, подскакивала, как от толчка, неслась проверить сына, возвращалась на кушетку, и все повторялось. Устав от бесплодных попыток уснуть, Вика постояла у кровати Степана, поглаживая его по голове, пропуская сквозь пальцы его непослушную челку, все время норовящую закрутиться локоном. Он спал как обычно – лежа на спине, сцепив ладошки над головой, широко разведя ноги в стороны, почти скинув с себя одеяло. Вика укрыла сына, поцеловала его в щеку и тихо вышла из палаты.
Сидя на перевернутом вверх дном ведре, она курила, аккуратно выпускала дым в небольшую щелку приоткрытой створки окна и думала: «Мама, конечно, права, надо взять себя в руки, перестать изводиться непониманием, обвинениями и вопросами. Доктор сказал, что, скорее всего, придется оперировать Степика, а его потом на ноги надо поставить, мне для этого все силы понадобятся».
Ржавая пружина на входной двери тяжело и противно проскрипела, отрывая Вику от нелегких мыслей и впуская двух ночных медсестричек.
Она поднялась с ведра, открыла пошире створку окна и вдохнула морозный ночной воздух.
– Вика, очень внимательно, не упусти ни одну мелочь, – прошептала она себе. – Так, что у нас в первую очередь? Что, что – смотаться отсюда!
Господи боже, а что еще! Бежать, улепетывать, сматываться!
Она подумала и возразила первому естественному порыву:
– Смотаться, конечно, но это не в первую очередь. Не в первую!
Вика прикрыла глаза и сильно сжала кулаки, стараясь справиться с волной ярости, накатившей, накрывающей с головой, как штормовой волной.
«Тихо, тихо! – уговаривала она себя, удерживаясь изо всех сил от погружения в ослепляющую разум ярость. – Это помешает мне правильно мыслить! Вот выберемся отсюда, тогда можно. Думать! Думать, Вика, соображать! Давай!»
Она вышла из каморки, не забыв запереть дверь, и, прихватив с собой ведро и швабру, подойдя к входной двери, поставила их на пол, поднялась на цыпочки, сняла пружину с вбитого в дверной косяк гвоздя и выглянула в коридор.
В центре длинного больничного коридора, с правой стороны, находилось квадратное пространство, где располагался пост дежурной медсестры. Было темно во всем отделении, только тусклые отсветы от лампы, стоящей на столе у дежурной, еле рассеивали темноту в центре коридора, с поста доносились чуть слышные голоса.
Палата, в которую поместили их со Степаном, находилась на противоположной стороне, через одну дверь, ближе к лестнице черного хода. Стараясь не издавать звуков, Вика зашла в палату, поставив ведро и швабру возле двери, не удержалась, подошла к Степке и поцеловала его в макушку.
– Солнышко ты мое!
Она прошла к кушетке, на которой спала, достала из-под нее свои туфли, завернутые в пакет, и, скинув тапочки, переобулась. Порывшись в сумочке, нашла связку ключей, посмотрела на них и крепко сжала в кулаке.
Все! Пора!
«Только бы повезло! Только бы мне очень, очень повезло!»
Приоткрыв дверь, Вика, убедившись, что никого не носит по коридору глубокой ночью, тихо выскользнула в коридор.
Она поднялась по черной лестнице на следующий этаж. В длинном коридоре, таком же темном, как и в их отделении, никого не было, она уже шагнула вперед, когда открылась дверь туалета и вышла женщина с детским горшком в руке, Вика быстро отступила назад, в темноту лестничной площадки. Дождавшись, когда женщина зайдет в палату, она пошла по коридору, стараясь производить как можно меньше звуков. На посту горела лампа, но за столом никого не было.
