Ярмарка любовников - Эриа Филипп (онлайн книга без .TXT) 📗
– Ну, – произнесла мадам Леона, – а теперь за дело. Армандель, передай, что в полночь для всех будет подано кофе с молоком и сандвичи. А с вами, – обратилась она к Реми, – до встречи через две недели. До свидания. До свидания, Лулу.
– Шассо, вы можете остаться, если хотите, – сказал Пекер, – а у меня свидание. Уйдете, когда вам надоест. В два часа я буду в ресторане «Рош», в пивной Рошешуар, что находится на бульваре справа от площади Бланш. Мы там сможем пропустить по кружечке пива. И не волнуйтесь: на днях вы обязательно получите от Леоны какой-нибудь заказ. Она мне никогда еще не отказывала.
Оставшись один в ложе бенуара, Реми стал ожидать конца репетиции. Но, к своему удивлению, он не чувствовал большой радости от первого успеха.
В самом деле, он был теперь вхож в этот дом, о чем раньше мог только мечтать. И этим он был обязан только самому себе. Только себе, ибо его отец, несмотря на солидные связи и состояние, сколоченное в результате успешной деятельности фирмы под названием «Яйца, масло и сыры Шассо», отказал ему в помощи. Вот уже целых три месяца прошло со дня восемнадцатилетия, а сколько скандалов, ругани и «игр в молчание» пришлось снести Реми за то, что он не захотел последовать по стопам отца и отказался принять участие в деятельности его фирмы!
– Папа, я бы мог понять тебя, если бы мы были бедняками.
– Именно потому, что у меня огромный оборот, – заявил папаша Шассо, – и тысяча триста гектаров земли в Босе, я и запрещаю тебе заниматься ремеслом бездельников! И не рассчитывай на мою помощь. У меня прекрасные отношения с руководством Концерна культурно-развлекательных заведений, так как я основной поставщик их буфетов, но тебе я не дам ни одной рекомендации. Выкручивайся сам, как можешь.
Реми последовал совету отца. И вот перед ним открылась первая дверь. Однако разве ему никто в этом не помог?
Именно это обстоятельство и мешало ему по-настоящему радоваться. В самом деле, ведь этим он был обязан Пекеру. О! Он с симпатией относился к этому блестящему актеру, обезоруживавшему своим искренним цинизмом, хорошему товарищу, чье дружеское расположение льстило его самолюбию. Однако мадам Леона никогда бы не приняла его, Реми Шассо, если бы Пекер не был в свое время любовником этой женщины.
Вот что мучило и унижало Реми в собственных глазах. Ведь он воспользовался любовными связями своего друга. Он смутно чувствовал, что в этом есть что-то не совсем порядочное, не совсем чистое. У него было такое ощущение, как будто он извлек выгоду из собственных любовных похождений.
Ибо ему еще была неизвестна любовь, а о наслаждении он имел весьма туманное представление. Для него все, что связано с наслаждением и любовью, было окутано тайной, непредсказуемо и казалось помехой в жизни.
Он еще ни разу не занимался любовью. Ни на секунду не сомневаясь в том, что каждый любовник страстно влюблен, он не мог себе представить, как может влюбленный мужчина хотя бы в мыслях допустить малейший расчет или извлечь из своей любовной связи какую-то, пусть даже самую малую выгоду.
Он всегда говорил себе: «Когда у меня будет любовница, я никогда не сяду за ее стол, даже если она не содержанка или замужняя женщина».
III
– Ты давно меня ждешь? – спросил Пекер.
– Нет, всего полчаса, – ответил Реми. Приятель, которого привел с собой Пекер, присел рядом с Реми. Они, как оказалось, давно знакомы – оба были завсегдатаями бассейна Отей, где с ними и познакомился Пекер.
Реми не удивился, что Пекер обратился к нему на «ты». В бассейне их отношения ограничивались лишь тем, что они перебрасывались несколькими словами по поводу температуры воды или обменивались впечатлениями об удачном прыжке с вышки. Однако их встреча в другой обстановке, ночью, в замкнутом пространстве, где собирались по вечерам люди, пренебрегавшие законами общества, и представители свободных профессий, где завязывались легкие связи, сразу сблизила их. Чувствуя себя непринужденно везде, где он только ни появлялся, Пекер ничем не отличался от отпрысков богатых семейств, кто по окончании занятий в Жансона-де-Сейи проводил все свободное время в бассейне. И теперь, встретившись на Монмартре с Реми в особой товарищеской атмосфере, свойственной театральной среде и принятой у тех, кто не привык рано ложиться спать, Пекер естественно перешел с ним на «ты».
Кроме того, он казался необычно возбужденным. Отвечая на его приветствие, Реми спросил:
– Наверно, там, где ты был, пили шампанское?
– Скажешь еще! – ответил Пекер.– Там пили виски.
Пекер не спешил садиться за столик. Сквозь табачный дым, заполнявший огромный зал ресторана «Рош», он вглядывался в ту его часть, где в этот поздний час за столиками, уставленными тарелками с устрицами, сидели посетители в смокингах и дамы в вечерних платьях. Возможно, врожденное преклонение человека из самых низов общества и ставшего известным актером перед роскошью и выставляемым напоказ богатством, а может быть, скорее профессиональная привычка продажного жиголо, как о нем злословили театральные сплетники, заставляла Пекера всегда и везде при любых обстоятельствах заглядываться на женщин в самых дорогих украшениях и выходящих из самых шикарных машин.
– Сегодня никого нет, – произнес он.– Эй! Как дела?
Слева от них, в тихом уголке, ужинала компания. Их свободные манеры, простота обращения с официантом указывали на то, что каждый платил за себя. После ночной репетиции здесь собрались за ужином танцоры и танцовщицы ревю, модели, мелкие служащие из располагавшегося рядом мюзик-холла.
– Хорошо, – ответила Пьеретта Оникс.– Да, у меня все хорошо… То есть я чувствую себя, словно выжатый лимон. Ох уж эта Леона! Клянусь тебе, она не жалеет чужих ног! Одиннадцать раз – я вела счет – она заставила меня спускаться с лестницы в «Золотом веке»! Спускаться и снова подниматься, вот так! И все лишь только для того, чтобы отрегулировать прожекторы.
– Правда? – довольно равнодушным голосом спросил Пекер.– Ничего страшного, ты уже восстанавливаешь потерянные силы. И что же ты с таким завидным аппетитом уплетаешь?
– Фирменное блюдо, – ответила Пьеретта Оникс.– Я его люблю. Очень вкусное. Цветная капуста под яблочным соусом… Не хочешь ли попробовать?
Пекер сдвинул вместе столы. По соседству с ним разместились Реми, один общий приятель по имени Жоржи Патен, Пьеретта Оникс и две жившие в Париже танцовщицы из немецкого балета, с которыми она пришла поужинать.
Как все артисты, обрадовавшийся случаю поговорить о театре, где он раньше работал, Пекер внимательно слушал театральные новости, наперебой выдаваемые тремя женщинами. Жоржи Патену приглянулась одна из танцовщиц, и он попытался, впрочем без всякого успеха, завести с ней беседу. Реми не сводил глаз с Пьеретты Оникс.
Это была высокая, стройная, длинноногая девушка. По осанке чувствовалась привычка держаться под лучами прожекторов. Реми только что видел, как она репетировала на лестнице свой номер, и теперь не переставал удивляться тому, насколько она не похожа на ту женщину, которая находилась на сцене. Ее глаза были намного меньше, чем ему показалось вначале, а в уголках губ под кое-как нанесенной пудрой виднелась покрасневшая кожа.
Реми вслушивался в ее разговор с Пекером. Пьеретта Оникс вызвала у него такое же восхищенное изумление, какое он испытал, очутившись за кулисами мюзик-холла. Когда речь заходила о мюзик-холле, они называли его «лавочкой», словно ученики, высказывавшиеся о своем лицее или служащие о торговом доме. Все едкие прозвища и обывательские проклятия, которых не жалел папаша Шассо, говоря о театрах, подготовили Реми к знакомству с этим волнующим воображение ярким миром. Теперь он тоже входил в одну из подобных «лавочек», мастерскую, фабрику или завод, где каждый знал свое место и боролся за него.
Любовь? Довольствие? Всего хватало здесь вдоволь. Что же касалось личных отношений, сложившихся после первых репетиций, они оставались почти неизменными до самого последнего дня представления. Образовывались пары, похожие на брачные союзы. Они складывались в основном по необходимости. Ведущая певица заводила роман с дирижером, эстрадная куплетистка – с первым комиком, молодой премьер с золотистыми волосами жил с Мириам, Игорь – с Капри, мадам Леона – с Арманделем. Обреченные на вынужденную холостяцкую жизнь, по крайней мере в стенах театра, руководительница труппы девиц и Сирил улаживали свои сердечные дела где-то на стороне.
