Врата рая - Эндрюс Вирджиния (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
— Но, мама, мои рисунки недостаточно хороши для того, чтобы их вывешивать. Пока еще, по крайней мере, — сказав это, я покачала головой.
— Но у тебя врожденный талант, Энни. — Ее голубые глаза источали любовь и поддержку. — Это у тебя в крови, — прошептала она, как если бы говорила что-либо богохульное.
— Я знаю. Прадедушка вырезал ножом превосходных кроликов и лесных зверушек.
— Да. — Мать вздохнула, воспоминания вызвали улыбку на ее лице. — Я и сейчас вижу, как он сидит на крыльце хижины и час за часом строгает ножом, превращая бесформенные куски дерева в почти живые лесные зверушки. Как это удивительно быть художником, Энни, подойти к чистому холсту и создать что-нибудь прекрасное на нем!
— О, мама, я действительно еще не настолько хороший художник. Может быть, никогда и не стану им, — осторожно промолвила я. — Но я не могу прекратить желать этого.
— Конечно, ты будешь хорошим художником, и ты не можешь перестать верить в это, потому что… потому что у тебя есть гены. — Она замолчала с таким выражением, как если бы только что сообщила мне какой-то большой секрет. Затем она улыбнулась и поцеловала меня в щеку.
— Пойдем со мной, Дрейк, — сказала она. — Мне надо обсудить с тобой некоторые вещи, пока я их еще не забыла, а ты не уехал в колледж.
Дрейк вначале подошел и посмотрел на мой рисунок.
— Я просто разыгрывал тебя раньше, Энни. Рисунок хороший, — сказал он очень тихо, так чтобы не слышала моя мать. — Я понимаю, что ты чувствуешь, желая видеть и другие места, а не только Уиннерроу. И едва ты покинешь этот захолустный городок, — добавил он, повернувшись немного в сторону Люка, — ты не должна будешь представлять себя находящейся в каком-то месте.
С этими словами он присоединился к моей матери. Она взяла его под руку, и они направились к фасаду дома Хасбрук-хаус. Дрейк сказал что-то, что ее рассмешило. Я понимала, что Дрейк занимал особое место в ее сердце, потому что сильно напоминал ей отца. Она любила прогуливаться по Уиннерроу с ним под руку.
Иногда я заставала Люка смотрящим на эту пару с выражением тоски на лице и понимала, как сильно ему хотелось бы иметь настоящую и полную семью. Отчасти именно поэтому он любил приходить в Хасбрук-хаус, хотя бы для того, чтобы просто молча наблюдать за нами.
Я почувствовала взгляд Люка на себе и повернулась. Он смотрел на меня. Его лицо было озабочено и печально, как если бы он, прочтя мои мысли, понял, насколько грустно мне бывает иногда за всех нас, несмотря на наши богатство и положение. Иногда я обнаруживала, что завидую бедным семьям, потому что их жизнь казалась мне проще, чем наша: никаких секретов в прошлом, никаких родственников, которых следовало стыдиться, никаких полубратьев и полудядей. Это, однако, не означало, что я была готова предать кого-либо из нашей семьи. Я любила их всех. Я любила даже тетю Фанни. Словно все мы стали жертвами одного и того же проклятия.
— Ты хочешь продолжать рисовать, Энни? — спросил Люк. Его голубые глаза светились надеждой.
— Ты не устал?
— Нет. А ты?
— Я никогда не устаю от рисования, и я никогда не устаю рисовать тебя, — добавила я.
Глава 2
ПОДАРКИ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Наше с Люком восемнадцатилетие было особенным. Утром родители вошли в мою комнату, чтобы поздравить. Папа вручил мне золотой медальон со своим и маминым портретами внутри. Он висел на цепочке из двадцатичетырехкаратного золота и сверкал ярче солнца. Надев медальон, папа поцеловал и обнял меня так сильно, что мое сердце сладко заныло. Он заметил удивление на моем лице.
— Я не мог сдержать себя, — прошептал он. — Теперь ты молодая леди, и я боюсь, что теряю свою маленькую девочку.
— О папа, я никогда не перестану быть твоей маленькой девочкой! — воскликнула я.
Он снова целовал и прижимал меня к себе, пока мама откашливалась в волнении.
— У меня есть кое-что, и я хочу, чтобы это теперь принадлежало Энни, — объявила она.
Я не могла поверить своим глазам, увидев этот предмет. Я знала, что он имел для нее большую ценность, чем все ее самые дорогие украшения. И теперь мама собиралась отдать его мне!
Мне припомнились дни, когда я была маленькой девочкой и еще не ходила в школу. Моя мать, как мне казалось, долгими часами расчесывала щеткой мне волосы у туалетного столика в своей комнате. За этим занятием мы слушали музыку Шопена, у мамы на лице появлялось задумчивое выражение, а на ее превосходно очерченных губах — легкая улыбка.
На соседнем маленьком столике стоял, как я обычно его называла, кукольный домик. Хотя на самом деле это была одна из таттертоновских игрушек, находившихся у нас, — модель коттеджа с лабиринтом из кустов вокруг него. Мне не разрешалось трогать домик, но иногда мама снимала крышу и позволяла заглянуть внутрь. Там находились двое: мужчина и молодая девушка. Мужчина в свободной позе лежал на полу, подложив руки за голову. Он смотрел на девушку, которая, казалось, внимательно слушала его рассказ.
— Что он ей рассказывает, мама? — спрашивала я.
— Какую-то историю.
— Что за историю, мама?
— О! Это история о волшебном мире, где людям всегда уютно и тепло, где существуют лишь красота и добро.
— Где этот мир?
— Какое-то время он был в этом коттедже.
— Я тоже могу войти в тот мир?
— О, моя дорогая, милая Энни. Я надеюсь на это.
— Ты была там, мама?
Я все еще помню, каким стало выражение ее лица, прежде чем она ответила мне. Ее глаза заблестели и стали голубее неба, на губах расцвела улыбка, а все лицо озарилось нежностью и необычайной красотой. Она выглядела, как та молодая девушка из коттеджа.
— Да, Энни, я была там. Однажды.
— Почему же ты ушла оттуда, мама?
— Почему? — Она огляделась вокруг, как бы в поисках запропастившейся куда-то бумажки с ответом. Затем вновь устремила на меня блестевшие от слез глаза и прижала меня к себе. — Потому, Энни… что это было слишком прекрасно и невозможно вынести.
Конечно, я и тогда этого не поняла, да и теперь не могу уяснить: почему нельзя вынести что-то слишком прекрасное?
Но тогда я не стала задаваться лишними вопросами. Мне хотелось повнимательнее разглядеть крошечные мебель и посуду. Они настолько походили на настоящие, что хотелось их потрогать. Однако мама не разрешала этого делать, так как все предметы были очень хрупкими.
И вот теперь она отдавала мне это сокровище. Я взглянула на папу. Его глаза сузились и не отрывались от коттеджа. О чем он думал в этот момент?..
— Нет, мама. Домик слишком много значит для тебя, — запротестовала я.
— И ты, дорогая, много значишь для меня.
С этими словами она передала мне коттедж. Я осторожно взяла его в руки и поставила на свой туалетный столик.
— Спасибо. Я всегда буду его беречь, — обещала я.
Я сознавала, что даю свое обещание не только потому, что это вещь так дорога матери. Каждый раз, когда мне позволяли заглянуть внутрь, я представляла, как мы с Люком убежим однажды из дому и будем потом счастливо жить в таком же коттедже.
— Пожалуйста, дорогая, — ответила мама.
Мои родители стояли и улыбались, глядя на меня. Оба выглядели молодыми и счастливыми. Как хорошо проснуться в такое прекрасное утро, думала я. Хотелось, чтобы мой восемнадцатый день рождения продолжался вечно, чтобы вся моя жизнь была как один длинный счастливый день, когда у всех приятное, радостное настроение и все добры друг к другу.
Когда родители ушли, я приняла душ и причесалась, затем подошла к шкафу и не спеша стала обдумывать, что же мне надеть в такое особое утро. Наконец остановила свой выбор на розовом свитере из ангорской шерсти и белой шелковой юбке — наряде, похожем на тот, что был на молодой девушке из игрушечного коттеджа.
Я оставила волосы распущенными, лишь заколов их по бокам. Губы покрасила очень светлой розовой помадой. Довольная собой, я выскочила из комнаты и, подпрыгивая, стала спускаться по лестнице, покрытой мягким голубым ковром. Казалось, весь мир праздновал день моего рождения. Солнце сияло своим золотым великолепием. Даже листья и длинные тонкие, как паутина, ветви плакучих ив перед домом казались почти прозрачными. Все зеленое выглядело более зеленым, чем обычно, а каждый распустившийся цветок — более ярким. Весь мир был полон красок и тепла.
