Время. Ветер. Вода (СИ) - "Ида" (бесплатные серии книг txt) 📗
Парень в черном резко дернул дверь, и она, оторвавшись от сдерживающего её магнита, распахнулась. Кивком головы он позвал проходить.
Решение я приняла за долю секунды, кинулась следом за ним, влетела, и, крепко ухватившись за ручку двери, изо всех сил притянула её к магниту. Эхо от удара металла о металл гулко прокатилось по подъезду.
Парень неторопливо поднялся по лестнице, затем вдруг остановился и озадаченно оглядел меня.
— Почему жирная?
Не зная, что ответить, я просто развела руками.
— Хочешь, идем ко мне?
Я испуганно затрясла головой, готовясь в любой момент рвануть обратно на улицу.
Он пожал одним плечом и быстро побежал наверх, а я к своей квартире на первом этаже.
========== Глава 2 ==========
Мама родила меня в сорок один. А папа был старше её на двенадцать лет. Он преподавал в университете, а она училась у него. Они поженились, как только мама защитила диплом, однако завести детей у них не получалось очень долго.
Но потом, когда появились новые медицинские возможности, мама всё-таки забеременела, и пока ходила, врачи постоянно пугали, что из-за такого возраста ребенок может получиться с физическими отклонениями или какими-нибудь психическими болезнями. Мама очень переживала, но всё равно решилась рожать. Вот только выносила меня всего шесть с половиной месяцев, а потом у неё случились преждевременные роды, и ей сказали, чтобы она не надеялась на то, что я выживу.
Они назвали меня Витой, пока я лежала в инкубаторе, считая, что тем самым программируют на жизнь. Неизвестно, помогло ли это, но я выжила. И хотя вскоре стало ясно, что я вполне обыкновенная и здоровая, мама уже никак не могла успокоиться и прекратить бояться за меня.
Ей постоянно казалось, что я заболею, выпаду из окна или утону. Что меня похитят с детской площадки или собьёт машина. И чем старше я становилась, тем она старательнее ограждала меня от всего, что могло представлять малейшую опасность. Сидела со мной дома и следила, чтобы «всё было в порядке». А когда я вдруг начала резко худеть, она запаниковала, решив, что я чуть ли не при смерти и категорически отказывалась верить врачу, что у подростков такое часто бывает из-за гормонов и быстрой перестройки организма.
Вот тогда-то уже и подключился папа. Прилично устав от маминых нервов и фантазий, он потребовал, чтобы она пошла к психологу и привела свою нервную систему в порядок. И маме пришлось послушаться, потому что если папа принимал серьёзное решение, то переубедить его не могла даже она.
С тех пор обстановка в нашей семье стала меняться. Мама прекратила ходить за мной к школе и встречала лишь у подъезда, а позже, ещё немного успокоившись, стала ждать, стоя у окна. Она больше не спрашивала каждый день о том, что у меня болит, и старалась больше времени посвящать работе.
Дома мама занималась тем, что писала литературоведческие статьи для различных бумажных и электронных журналов, однако психолог сказала, что в её возрасте для человека с кандидатской степенью жизнь только начинается, и папа был полностью с ней согласен. Поэтому в прошлом году мама вернулась преподавать в тот же институт, где и он. Они оба специализировались на Зарубежной литературе XIX века и, когда папу в третий раз пригласили читать лекции в американском университете, маме предложили поехать туда с ним.
Родители долго обсуждали эту тему, и я знала, что маме очень хочется в Америку, но оставить меня было не с кем, и она собиралась отказаться. Тогда я сама пришла к ней и сказала, что если она думает, будто я не смогу самостоятельно прожить какие-то четыре недели, то сильно ошибается. Ведь мне же уже шестнадцать, и это серьёзный возраст. Примерно столько было Татьяне Лариной, Софье Фамусовой, Бедной Лизе, Джейн Эйр, Эсмеральде и Скарлетт О’Хара, а Наташе Ростовой и того меньше. Мама ответила, что судьба многих из этих девушек отнюдь не успокаивает, однако задумалась. Её беспокоили какие-то совершенно приземленные и скучные вещи: как я буду вставать по утрам, питаться и с кем проводить время, но больше всего — моя безопасность. Пришлось рассказать про Марченко и Широкову, чьи родители постоянно мотались по командировкам.
Я ещё и сама плохо понимала, как это — остаться одной, но упускать такой шанс из-за меня мама не имела права. А спустя пару дней она действительно позвонила родителям Даши Марченко, долго выспрашивала, что да как, и, наконец, всё же решилась.
Сказала, что договорится с Анастасией Фёдоровной, нашей соседкой, чтобы она каждый вечер заходила и проверяла меня, а ещё будет заезжать её питерская сестра тётя Катя, время от времени бывающая в Москве по делам, и если я не передумала, то она бы с удовольствием составила папе компанию.
Я заверила, что всё хорошо и волноваться нечего, однако уже перед самым их отъездом, когда сидели на чемоданах, неожиданно ни с того ни с сего расплакалась и долго не могла успокоиться.
Мама, конечно, тоже разнервничалась и стала говорить, что никуда не полетит, но приехавшая проводить их тётя Катя вместе с папой силой вытолкали её из квартиры. Это была очень горькая сцена, и весь оставшийся вечер я прорыдала в подушку, а тётя Катя сидела рядом и вместо того, чтобы утешать, ругалась, что я маленькая, эгоистичная и капризничаю, как ребенок.
В свои тридцать восемь тётя Катя никогда не была замужем, и своих детей у неё не было.
Тётя Катя прожила со мной первые несколько дней, Анастасия Фёдоровна заходила, а мама звонила по два раза на дню. Казалось ничего особенного не произошло.
Однако постепенно я начала ощущать вокруг себя странную, тревожную пустоту и поначалу решила, что просто скучаю по маме с папой. Но чем дальше, тем волнение становилось сильнее.
Внутреннее беспокойство не отпускало ни утром, ни днем, ни вечером. Особенно вечером, когда за окнами темнело, и тягостные мысли о завтрашнем дне заставали меня за уроками или за чтением. Внезапно накатив, они разрастались и доводили до отчаяния, вытесняя всё остальное. Я засыпала и просыпалась, мечтая только о том, как бы избежать очередных столкновений с Дубенко.
Раньше, когда родители были дома, все школьные неприятности исчезали, стоило переступить порог квартиры, теперь же преследовали повсюду.
В ту пятницу я задержалась после восьмого урока, чтобы дописать сочинение. Обычно с литературой у меня проблем не возникало, но в этот раз тема поставила в тупик: «Имеет ли человек право на месть?».
Вроде бы всё ясно: месть — отвратительное, низкое намерение причинить вред другому. Однако формулировка «Имеет ли право?» заставила серьёзно задуматься.
Отчего никому не приходило в голову спросить: «Имеет ли человек право на убийство?» или «Имеет ли право на ложь?»
С местью всё обстояло гораздо сложнее, потому что у неё совсем другой окрас. По сути, она ведь является наказанием, которое может быть вполне справедливым.
На свете есть множество вещей, за которые перед законом ты отвечать не должен. Никто не накажет за унижение, насмешки, высокомерие или злые сплетни. Не существует никакой ответственности за предательство или разбитое сердце.
В половине пятого уже темнело, во дворах зажглись блёклые фонари, и грязный мартовский снег в их лучах блестел, как новенький.
Полностью погрузившись в свои мысли, я вышла с территории школы и свернула на узкую пешеходную дорожку, как вдруг раздался знакомый свист в спину. Оглянулась, и точно — догоняют. Все трое.
— Ты чё, жирная, обнаглела? — Дубенко дернул сзади за рюкзак. — Тебе сказали остановиться.
Лямки больно впились в плечи даже через куртку. Меня откинуло назад, и они заржали.
— Я не жирная, — тихо сказала я.
— Жирная, жирная, — медленно, со смаком проговаривая каждое слово, повторил Тарасов почти на ухо.
— Смотри в глаза, когда с тобой взрослые разговаривают, — Зинкевич потянулся, чтобы схватить за подбородок, но я вовремя отпрянула.
