Осень и Ветер (СИ) - Субботина Айя (книги хорошего качества .txt) 📗

Про себя я думаю, что поступила правильно, сразу после приезда с курорта наняв адвоката, который готовит все документы в суд для лишения Андрея отцовского права. Адвокат — профи в гражданском праве — убедил, что у меня достаточно свидетельств неучастия Андрея в жизни Марины с самого ее рождения, и решение суда будет в любом случае в мою пользу. Даже пообещал уладить все на первом слушании.

— Решила вот так запросто меня подвинуть? — щурится Андрей и обжигает меня знакомой разрывной интонацией.

Я слишком хорошо помню всего его заморочки и повадки, чтобы не придать значения такой мелочи. Он уже пришел сюда на взводе. Знал, что я не буду рада его визиту, но даже не пытался сгладить конфликт. Потому что хотел его. Осталось только выяснить причину.

— Нашла мне замену, да, Ева? — говорит Андрей с вызовом. — Хачика? Серьезно? Хочешь, чтобы Марину воспитывала какая-то черножопая обезьяна?

Я прикрываю глаза, даю себе несколько секунд, чтобы удержаться наплаву в этом потоке сточных вод. Андрей видел нас с Ветром. Очевидно, вчера, когда мы гуляли по магазинам. Возможно, был в том же магазине, покупал Марине этот мерзкий, напичканный синтопоном мешок искусственного меха.

— Только через… — продолжает Андрей, но я ставлю жирную точку звонкой пощечиной.

Бью так сильно, что ноет ладонь, под кожей полыхает боль, словно я ударила раскаленную доменную печь. Опешивший Андрей смотрит на меня не моргая.

— Убирайся отсюда немедленно, Орлов, пока еще можешь сделать это самостоятельно.

Слышу хлопок двери за спиной и тонкий голосок Маришки:

— Мамочка, ты замерла? — тревожится моя Мышка.

Я теряюсь. Не хочу, чтобы Андрей ее видел, не хочу допускать ни единой возможности, чтобы эти двое обмолвились хоть словом. И кто вообще разрешил ей… Закончить мысль не успеваю, потому что следом за Маришкой выходит Ника, с переброшенной через локоть моей меховой жилеткой.

Немая сцена: мы все смотрим друг на друга. Напряжение трещит, как влажный воздух рядом с высоковольтной линией. Ника строит старные гримасы — даже не пытаюсь понять, что за мысль хочет донести сестра. Куда важнее поскорее убрать с поля боя Мышку.

— Я в порядке, Мышка, — говорю как можно спокойнее, но сама себе не верю. — Возвращайтесь внутрь, я сразу за вами.

Ника берет Маришку за плечи, пытается развернуть обратно к двери, но дочка уже застыла, загипнотизированная игрушкой в руках Андрея. Она знает, что именинница и все подарки сегодня — для нее одной. Но Андрей единственный незнакомый ей взрослый, и моя любопытная Мышка уже навострила ушки.

— Я думаю, лучше позвать Мишу и Костю, — наконец, доходит до Ники.

Криво улыбаюсь, киваю. Но Андрей обходит меня, и я даже не успеваю схватить его за локоть, задержать.

— Привет, — улыбается он, присаживаясь перед Маришкой на корточки и усаживая медведя себе на колени. — Значит, ты и есть та самая красивая именинница в мире?

Марина смотрит настороженно, но не пятится в защиту рук Ники.

Я бросаюсь следом, пытаясь не поддаваться панике, которой накопилось так много, что сооруженная успокоительными плотина спокойствия трещит по швам. И я не знаю, во что превращусь, когда ее прорвет окончательно.

— Мышка, дядя уже уходит. Он принес подарок от…

— Я твой папа, Марина, — вклинивается Андрей.

Нет, господи. Нет, нет, нет.

— Папа? — переспрашивает Маришка без тени удивления. — Папа нас бросил ради другой тети.

Даже стоя, глядя сверху вниз, я вижу, как ходят желваки на скулах бывшего. Он вручает Марине дурацкого медведя и что-то шепчет ей на ухо, но дочь все так же хранит серьезное лицо. А потом Андрей распрямляется и лезет ко мне с шипящим упреком.

— Вот значит, как. — Он и не думает говорить тише. — Значит, папа у нас плохой, а мама — мученица.

— Вероника, — спокойно, но с нажимом, повторяю я.

Сестра берет Маришку за плечи, пытается повернуть к двери, но дочка вертится, словно уж на сковородке.

— Я устал от твоих идиотских обид, Ева. Довольно. Я достаточно побыл хорошим Андреем. А ведь меня предупреждали, что с тобой по-человечески договориться не получится.

— Пошел вон, — сквозь зубы шиплю я.

— Либо мы решает все по взаимному согласию, либо идем в суд и, клянусь, ты не сможешь сыграть против меня. Или, — он корчится в триумфальной улыбке, — я просто отберу ее у тебя и увезу так далеко, что тебе не хватит ни денег, не связей, чтобы напасть на наш след.

— Марина! — выкрикивает Вероника и последнее, что я замечаю — Мышку, которая вырывается вперед, отбегает в сторону, глядя на нас огромными перепуганными глазенками.

— Я не пойду с тобой, — говорит Мышка перепуганным голосом и в знак протеста бросает медведя в лужу. — Никуда-никуда не пойду.

— Марина, послушай… — пытается сказать Андрей и идет прямо на нее.

Маришка визжит и бросается наутек.

В моей груди все леденеет, потому что до проезжей части осталось всего пара шагов. Андрей прет напролом, Маришка, как и любой перепуганный ребенок, убегает. Я мчусь следом, благодаря бога за то, что сегодня обула ботинки на низком ходу.

— Марина! — зову дочь сбившимся голосом, на ходу отталкивая Андрея.

Но Мышка уже на дороге, жмурится от страха и прикрывает ладошками лицо. Я цепенею, когда мчащаяся «газелька» на миг скрывает ее от меня. Здесь поблизости нет ни перехода, ни светофора, и транспорт гоняет без тормозов.

Я выскакиваю на дорогу, даже не глядя по сторонам. Есть лишь одна мысль, и она затмевает собой все: на пути всех этих машин стоит моя маленькая испуганная дочь. Мимо проносится «легковушка», свист ветра на мгновение оглушает, но я делаю еще шаг и крепко обнимаю Мышку, прижимаю к себе.

— Все хорошо, хорошо, — шепчу ей, хоть она вряд ли слышит мои слова.

Чувствую, как маленькие ручки цепко хватают меня за талию, как она дрожит всем тельцем.

— Мы сейчас …

Я не успеваю закончить.

Сфер фар слепит.

В визге тормозов тонет Маришкин испуганный крик.

Удар разрывает нас: меня отбрасывает в одну сторону, а Маришка отлетает к тротуару, падает на бордюр и внезапно сминается, словно тряпичная кукла.

Я хочу кричать, но не могу произнести ни слова, потому что стремительно ухожу с головой в черный маслянистый водоворот.

Глава двадцать восьмая: Ветер

Я узнаю о том, что к нам привезли критическую девочку от своих медсестер.

Готовят операционную, а до меня долетают лишь обрывки фраз: девочка, пять лет, выскочила на дорогу. Предварительный диагноз: травма позвоночника, пробиты легкие.

Я выхожу в коридор вслед за Машей — сегодня она моя дежурная медсестра. Парамедики толкают носилки и я на миг останавливаюсь, потому что белокурые волосы девочки будят в душе тревогу. Ускоряю шаг, но взгляд фокусирую на тапочках медсестры. Боюсь поднять голову, потому что предчувствие, мать его, меня никогда не обманывало. А сейчас оно говорит, что мне нельзя смотреть на носилки. А еще лучше — повернуться на сто восемьдесят градусов и валить со всех ног.

Но реальность жестоко вторгается в мои попытки выстроить защитные стены. И почему-то у реальности исцарапанное лицо Осени. Одна ее рука висит вдоль тела, с одежды стекает грязная вода.

Я делаю всего шаг, бросаю взгляд на носилки — и сглатываю.

Марина. Вмятина в ее груди такая глубокая, что туда можно положить баскетбольный мяч. Маленький рот в алой пене, на виске, пополам с кровью, запеклась грязь. Рядом кто-то из медиков «неотложки» быстро вводит меня в курс дела, а медсестра Маша пытается увести с дороги Еву. Осень отталкивает ее, хромая, идет ко мне.

— Ветер, пожалуйста… — Ева сползает на колени, прямо к моим ногам. Она даже не плачет — просто скулит та громко, что кровь стонет в жилах. — Пожалуйста…

Я долбанный хирург. Я минимум пару раз в неделю вытаскиваю с того света «тяжелых» детей. Нужно сосредоточиться, не думать о том, что это та самая Марина, которой сегодня исполнилось пять лет, и чье фото в обнимку с ушастым подарком есть у меня в телефоне. Это просто девочка и я должен — обязан — спасти ей жизнь.