Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT, FB2) 📗
Крепкий чай без сахара и таблетка спазгана позволили ему сесть прямо, расправить плечи и подумать о предстоящем дне.
Итак, сегодня он заканчивает дела на старой работе. Его давно перестала устраивать карьера преподавателя, а случай распорядился как нельзя лучше — кто бы мог подумать, что его первоначальное образование окажется востребованным? Его пригласили техническим директором в чайно-кофейную компанию. Финансово-промышленная группа создает акционерное общество по поставке «колониальных» товаров — чая, кофе и специй.
Вот этот чай, который он сейчас пьет, из только что пришедшей в город партии. Индийский высокогорный, крупнолистовой. Дарджалинский. Пока что такого чая в стране не больше одного процента, но если они возьмутся за дело, то потеснят всякий мусор, который другие выдают за чай.
Как, впрочем, и кофе. Он-то знает, какова разница между крупным зерном и мелким. Мало кто знает, что от мелкого никакого толку — как от любого незрелого плода. А мелкий кофе — всегда незрелый, как его ни обжаривай.
Откуда узнали о Решетникове здесь, в Нижнем, да еще в кругах, близких к Нижегородскому кремлю?
Все просто — его нерушимые связи с Москвой, которые завелись еще во времена африканской практики. Свои своих не забывают до конца дней. Вот и хорошо, сказал себе Решетников. Он готов служить и дальше на кофейном фронте.
Сегодня пятница, он сдает дела — точнее, уже остатки дел, потом у него будет неделя пересменки, а после нее он выходит на новое место в новой должности и с новой зарплатой. Причем весьма достойной. Более того, премии обещаны в акциях этого предприятия, и есть особый смысл рвать пуп, Александр Игнатьевич, усмехнулся он. Станешь собственником, Решетников. А почему бы и нет?
Подумав о матери, Саша сразу вспомнил прошлую ночь, которую он провел в муках, но не совести, нет, при чем тут совесть? Больше всего его задело — что в нем самом не так? Прежде он никогда не задавал себе подобного вопроса, а если задавал, то по отношению к другим. Что не так в…
Но в Виле было все так. Ее он не мог упрекнуть ни в чем. Однако она поступила так, как поступила.
Она заразилась от оленей страшной формой бруцеллеза, сказал Павел. Но ведь когда она была больна, могла же дать ему знать, оставить ему, наконец, ребенка?
Брось, Решето, да конечно же, не могла. Не надо биться головой о стенку. Что бы ты с ним делал? И потом, она ведь говорила, что у нее не могло быть детей…
Он встал из-за стола, поставил чашку в посудомоечную машину — ее посоветовал купить в шутку все тот же друг, который давал советы по хозяйственной части.
— Неделю копишь, потом раз — и вся посуда чистая!
На самом деле так и оказалось.
Ладно, теперь ему надо поехать к матери. Как и обещал.
Когда Решетников открыл глаза и посмотрел на часы, то увидел, что черные стрелки, позолоченные откровенно дневным солнцем, делают ему «козу» на циферблате — показывают пять минут первого.
Саша прислушался к звукам дома. Мать гремела кастрюлями на кухне и что-то напевала из праздничного репертуара прошлых лет, голос ее, выводящий любимую фразу: «Куда-а-а умча-ат тебя со-оста-авы… За много ве-ерст… за мно-ого дней…» — был довольный, пахло пирожками, и… сейчас запахнет кофе!
Саша закрыл глаза. Все ясно. Он дома.
Стоило ему это осознать, как дверь детской открылась и на пороге появилась матушка. Как всегда подтянутая, в черных брюках и длинном вязаном сером жилете, в тон седым, коротко стриженным волосам, и белой шелковой блузке, она расплылась в улыбке и объявила:
— Шурик, у нас сегодня гость. Точнее, гостья.
— Ты что-то задумала, моя милая хитрая мамочка? — Саша вскинул брови. — Лучше сразу признавайся.
— Не волнуйся, ты ее знаешь. Рита Макеева. Твоя одноклассница как-то на днях позвонила, она хотела послать тебе фотографии.
— Какие фотографии? — изумился Саша.
— С вашей встречи. А я ей сказала, чтобы она не трудилась попусту — ну знаешь, идти на почту, тратить время, деньги. Я сказала, что ты сам приезжаешь. Поэтому пригласила ее зайти.
— Ну, это совсем другое дело. — Саша невольно почувствовал слабое удовольствие.
Интересно, о каких снимках идет речь? Он что-то не помнит, чтобы у кого-то была камера на последней встрече. Ну, разве, что скрытая, причем у самой Риты, хмыкнул он. Она стала такая крутая, поэтому ничего удивительного. Он опять ощутил легкое удовольствие, улыбнулся, вспомнив блестящую серебристую «восьмерку», из которой показались ее ноги в туфельках, потом короткая юбка и, наконец, все остальное, что было Ритой Макеевой. Новой, нынешней, непохожей на прежнюю.
— И что же гостям приготовила моя хлебосольная матушка?
— Как это — что? Персики.
— С каких это пор они растут у нас в саду?
— В саду не растут, глупый сынок мой. Я их делаю сама, на кухне.
— О, я помню… Как давно это было…
— Чаще надо заворачивать домой, мой блудный сын, — проворчала мать.
— Обещаю, теперь при первом удобном случае. Я стану вести оседлый образ жизни. Теперь не я еду к кофе, а кофе едет ко мне.
Он рассказал матери подробности о переменах в собственной карьере.
— Ну что ж, одобряю, — выслушав его, сказала мать. — Перемены главное начать, потом они сами за тебя возьмутся. Я надеюсь…
— Ну конечно надейся. Я давно не думаю, что надежды юношей питают.
— Ты имеешь наглость спорить с великим поэтом? — Мать свела брови, тем самым давая понять, что не позволит насмехаться над классиками.
— Сдаюсь! — Сын поднял руки.
— Вставай, Шурик. Неприлично, если гостья застанет тебя в постели.
Саша хмыкнул — это еще как сказать.
Но как только мать закрыла за собой дверь, он поднялся из постели, потянулся и потопал в ванную.
Он долго плескался, тер себя жесткой щеткой, мать никогда не держала ничего мягкого или нежного — тело должно закаляться, уверяла она и отца, и его, Шурика, с самого детства. Впрочем, не так уж она была не права потому, что сколько дорог пришлось пройти ему до сих пор, но никогда он не жаловался на здоровье.
На физическое, если говорить точнее. А вот с моральным… Что-то с ним в последнее время не то. После новостей о Виле ему до сих пор нехорошо.
И самое главное — ночные мысли о смерти. Вот уж о чем он никогда в жизни не думал. Да и потом, разве это не парадокс, не глупость — думать при жизни о смерти? При жизни надо думать о жизни.
Он еще раз полил себя ледяной водой, заплясав в ванне от полноты чувств, которые возникали у него всякий раз после подобной экзекуции, брызги разлетелись в разные стороны, а мать, как всегда и в прежние времена, заслышав его вой и топот, кинулась с увещеваниями:
— Ну что такое, Шурик… Ты меня так до инфаркта доведешь.
А он всегда отвечал фразой, ставшей их паролем:
— Здоровый дух — верный признак здорового тела.
И опять ответ матери, который он знал наизусть:
— Ты, как всегда, путаешь причину и следствие.
— Но до сих пор не заблудился!
Они оба смеялись, испытывая облегчение от общей памяти о прошлом.
Саша оделся в светлые летние брюки и голубую рубашку в полоску, выпил на кухне стакан мацони. Этот напиток мать делала сама уже много-много лет, ухитряясь где-то добывать специальную закваску.
— Ну вот, теперь пускай приходит гостья, — сказал он ставя в мойку стакан, по внутренней поверхности которого стекала белая влага.
— Ну ты как всегда! — заметила мать. — Ты не можешь его сполоснуть сам, да?
— Мама, у меня дома посудомоечная машина, прости, я по привычке.
— Но… — Мать только хотела что-то возразить, как в дверь позвонили.
Саша приложил руку к груди, тем самым принося свои извинения матери, и направился к двери. Он повернул ключ, открыл дверь.
Перед ним стояла тоненькая женщина в изумрудного цвета костюме.
Сердце внезапно дернулось. Тот самый цвет…
— Рита, да ты просто красотка! — Серафима Андреевна всплеснула руками в золотых кольцах, которые не крутились на пальцах и не сидели как вросшие навсегда. Кто-то к старости толстеет, кто-то худеет, а Серафима Андреевна осталась прежней. Нужна отменная сила воли, чтобы сохраниться до старости в прежней форме. У Серафимы Андреевны она была.
