Время расставания - Ревэй Тереза (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Сидя рядом с трупом отца, он просто забыл, что такое страх. Много позже сама жизнь напомнила ему, что человек, не ведающий страха, — не совсем человек.
Подпрыгивая на ходу, к ним вернулся Максанс, и Валентина внезапно заметила, что Пьер стал странно бледным и молчаливым. Его правая рука дрожала. Он уронил едва начатую сигару. Обескураженная женщина спросила Венелля, не хочет ли он вместе с ней поискать Андре и Одиль. Не говоря ни слова, Пьер предложил даме руку, и Валентина не смогла отказаться.
Курт Мюльхайм внимательно разглядывал картины, развешенные на белых стенах просторной гостиной Венеллей; окна комнаты выходили на Марсово поле. Он чувствовал себя посетителем в музее. Сцепив руки за спиной, немец раскачивался с носка на пятку перед красными и коричневыми треугольниками Кандинского.
С чуть насмешливой улыбкой Одиль наблюдала за гостем, нечувствительная к его приторному обаянию с привкусом угодливости. Торговцы художественными произведениями — а Пьер достаточно часто приглашал их домой — всегда беседовали с женщинами как с потенциальными клиентами, причем источали ровно столько лести, сколько заслуживали банковские счета этих дам и их социальное положение.
Эти же люди преследовали ее все детские годы. Сколько раз приходили они в дом родителей после того, как отец Одили в очередной раз проигрался на бегах, чтобы с пренебрежительным видом оценить ту или иную вещицу! Торговцы никогда не уходили с пустыми руками. После их визитов отец начинал говорить еще громче, как будто таким образом можно было скрыть свободное пространство на стенах и пригасить обвинительные взгляды супруги.
Когда молодая женщина вышла замуж за Пьера, по иронии судьбы эти люди вновь вернулись в ее жизнь. И хотя теперь они держались не высокомерно, а подобострастно, в их присутствии Одиль чувствовала себя не в своей тарелке и потому особо не интересовалась сделками мужа. В банке Пьер хранил несколько полотен, которые его жена никогда не видела. К счастью, равнодушие супруги не сердило Венелля.
— Выпьете чашечку кофе, месье Мюльхайм? — спросила Одиль, вставая с дивана.
Мужчина щелкнул каблуками.
— С удовольствием, мадам. Я восхищен вашей коллекцией. Не могу сказать, что люблю этот период, но я знаю одного или двух человек, которые были бы потрясены, увидев ваши картины.
— Эта коллекция не моя, а моего мужа, — уточнила Одиль.
— Давай будем честны, Одиль, я не повешу ничего, что тебе не нравилось бы, — запротестовал Пьер.
— Ну, этого еще недоставало, дорогой!
— Мне особенно понравилась пантера Людмилы Тихоновой, — сказал Мюльхайм. — Один из моих берлинских клиентов пылкий поклонник ее искусства. С начала ее карьеры он пристально следит за развитием ее творчества, главным образом интересуется ее женскими портретами. У вас есть другие полотна, принадлежащие кисти Тихоновой?
— У тебя в банке есть еще одна ее работа, не так ли, Пьер? — вступила в разговор Одиль, которая уже начала терять терпение.
У нее была назначена встреча с Камиллой: они собирались сходить в кино. Бросив украдкой взгляд на часы, молодая женщина, подняв глаза, наткнулась на ледяной взгляд мужа.
— Я сказала какую-то глупость? — смущенно пробормотала она.
Курт Мюльхайм навострил уши.
— Нет, что ты, дорогая, — сухо ответил Пьер. — Но портрет, который я приобрел, отнюдь не одно из лучших творений Тихоновой. Не хотите ли сигару к кофе, мой друг? — обратился хозяин дома к гостю.
Разговор был закончен, но Пьер не сомневался, что Мюльхайм запомнил его реакцию на слова жены. Разве можно поверить в то, что коллекционер, обладающий отменным вкусом, станет держать у себя посредственную работу мастера? Тем более что Людмила Тихонова славилась безжалостным отношением к своим картинам. Ее агенты утверждали, что художница больше разрушает, чем создает. Пьер с раздражением подумал о том, что Одиль могла бы и промолчать. Настоящий хищник, прислушивающийся к своим инстинктам, торговец рано или поздно воспользуется этой оговоркой.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, Андре и Камилла покинули Дом Фонтеруа и двинулись по бульвару Капуцинов по направлению к Опере. В «Кафе мира» у них была назначена встреча с Карлом и Петером Крюгерами, прибывшими на Всемирную выставку.
Когда Андре попросил Валентину принять Крюгеров дома, его супруга отказалась, сославшись на то, что уезжает в Монвалон. Фонтеруа не стал настаивать. Валентина собрала чемоданы, разместила Максанса в машине и покинула столицу на все лето. Камилла получила разрешение остаться в Париже до конца июля.
После отъезда Валентины их квартира стала казаться пустынной. Обычно Камилла еще утром уезжала вместе с отцом к нему в контору, где и проводила большую часть дня.
В тот день Андре слушал рассказ дочери о ее поездке с Даниелем Вормом к аппретурщику [32], работающему в пригороде Парижа. Рассказывая, девушка морщила нос, как будто до сих пор вдыхала тошнотворные запахи хлора и танина.
— Я сделала все возможное для того, чтобы они раскрыли мне состав своей смеси. Напрасно!
Ее отец улыбнулся.
— Ты знаешь, каждый аппретурщик ревностно хранит в тайне свои составы. Я припоминаю, как в 1914 году злился твой дед, и все потому, что должен был обходиться без аппретурщика из Лейпцига, которому не было равных, когда заходила речь о придании блеска меху куницы. Он заявил мне тогда безапелляционным тоном: «Французские химики не хуже немецких. Мы найдем более действенные составы!» Но с чего вдруг тебя интересуют подобные вещи? Ты вроде не химик и не кожевник, насколько я знаю?
— А я любопытная, — ответила Камилла, слегка пожав плечами.
Она размышляла несколько секунд.
— Ты знаешь, папа… Я сожалею о том, что не узнала дедушку как следует. Всегда, идя к нему, я боялась, что он меня отругает. С ним нелегко было общаться, но после него осталась пустота.
Андре подумал, что его дочь очень точно выразила те чувства, что он испытывал после смерти отца, случившейся десятью годами ранее. Андре тоже хотел бы узнать его «как следует».
Огюстена Фонтеруа трудно было назвать милым старичком. Через несколько месяцев после ухода со своего поста он уехал в Монвалон. Добровольная отставка еще больше ожесточила его. Лишь одна Валентина могла развеселить свекра. Однажды его обнаружили лежащим на полу лицом вниз. Он напоминал срубленный дуб. Огюстена Фонтеруа нашли в комнате младшего сына, чье имя он отказывался произносить, кого называл дезертиром, предателем интересов семьи, но, тем не менее, к которому он пришел, чтобы испустить свой последний вздох.
К великому удивлению всех и каждого, комната Леона сияла чистотой. Ни одной пылинки на мебели. Серебряные рамки фотографий начищены до блеска, как и перед войной. Маленькие каминные часы заведены. «Месье Огюстен сам прибирался в этой комнате, но я не знаю, когда он это делал», — прошептала Манон. «Конечно же, ночью», — тихо ответила Валентина таким странным тоном, что Андре с изумлением посмотрел на жену. «Бедный месье Огюстен! — снова заговорила Манон, комкая в руках носовой платок. — Как же ему не хватало месье Леона! К счастью, теперь они встретились на Небесах!»
Андре неожиданно почувствовал себя преданным. Всю свою жизнь он был человеком долга. Он трудился рядом с отцом, затем возглавил Дом Фонтеруа, и при этом Андре никогда не сетовал на судьбу. А Леон делал лишь то, что приходило ему в голову. Эгоистичный искатель приключений, ему были чужды такие понятия, как самоотверженность и добросовестность.
Карл сидел за одним из низких столиков в «Кафе мира», рядом с ним на стуле лежало его канотье. Друзья крепко пожали друг другу руки.
— Я хочу представить тебе мою дочь Камиллу, — с гордостью произнес Андре, забавляясь тем, что девушка явно смутилась, увидев перед собой мужчину с голым черепом и в костюме в клетку.
