Мой самый любимый Лось (СИ) - Фрес Константин (читаем книги онлайн .TXT) 📗
— Все, мне некогда, — резко ответил он и дал отбой.
Нинка, разумеется, тотчас поспешила на помощь, прекрасно понимая, чем грозит Акуле встреча с Клубом Бывших. Но спешила Нина весьма расчетливо — так, чтобы прийти попозже.
Во-первых, она не так уж горела чувствами к Лассе, чтобы бездумно встать на дороге между ним и Клубом. Недобро усмехаясь, она думала о благотворности наказания. «Меньше будет шляться по бабам», — думала она.
Во-вторых, частично знакомая с планами Клуба, Нина очень хотела стать спасительницей, которой Акула был бы по гроб жизни благодарен. И поэтому она, пришедшая в самый разгар веселья, некоторое время тихонько стояла в коридоре, прислушиваясь к взрывам хохота, доносящимся из-за дверей.
И только когда из номера Лассе удрали стриптизеры, на ходу деля заработанные деньги, Нина ворвалась в номер, сделав вид, что разминулась с негодяями и даже выдавила из себя пару слезинок.
— Лассе! — трагично выкрикнула она, бросаясь к любимому. — Я же предупреждала!..
Акула не отвечал, яростно грызя кляп.
— Ну, ничего, ничего, — пыхтела Нина, заботливой тушей навалившись на бедного Акулу и царапая в замке маленьким ключиком — их Анька милостиво бросила на стол, полагая, что длительное заточение достаточное наказание для Акулы, и вызов МЧС — это уже чересчур. — Ничего… Мы запомним. Мы ей отомстим. Мы просто так не оставим этой пигалице! Мы…
Акула был морально сломлен и уничтожен, и Нина не без удовлетворения отмечала, что даже обретя способность говорить, он не спешит ее обругать и оттолкнуть, и ее навязчивым «мы» не возражает. Напротив — он жался к своей спасительнице, и Нина торжествовала победу, полагая, что с этой минуты они состоявшаяся пара.
«Ну и что, что в зеленке, — хладнокровно думала она. — Зато он на мне женится и увезет отсюда подальше. А вы, идиотки, и дальше прыгайте на шесте, топчите московскую грязь! Мстительницы тупые…».
Глава 22. Свадьба
Анька, затянутая в платье цвета слоновой кости, расшитое жемчугом, не показывала виду, что боится до трясучки, и ссылалась на то, что ей душно. Она тянула через трубочку фреш, почти безвкусный, чуть кисловатый, и томно обмахивалась каким-то журналом. Если бы не Марина рядом с невестой, Анька бы наверняка рыдала, припав Лосю на грудь и разукрашивая его белоснежную рубашку потеками туши и розовыми пятнами помады.
Но Марина была рядом; она отвлекала разговорами трясущуюся, как сердце загнанного зайца, невесту, поправляла ее прическу — блестящие гладкие пряди, — и Анька оставалась на месте, хотя ей хотелось выкинуться на балкон, на внезапно ударивший крепкий морозец, и кричать на всю февральскую Москву о том, что ее свадебный лимузин опаздывает, и что из-за дурацкой машины все сорвется, и Лось передумает и умчится, и…
Много еще чего.
— Не волнуйся, Эду его держит, — хихикая, сказала Марина, в сотый раз оглядывая перепуганную невесту с ног до головы. — Никуда он не денется. Да и нет у твоего Анри такого желания — сбежать. Может, позвать его? Ты ж сама его попросила выйти.
— Нет! Не надо! Маринка, я сейчас с ума сойду, — шептала Анька, оглаживая руками живот и вертясь перед зеркалом то так, то этак. — Только честно скажи: я ведь не сильно толстая?! Не сильно видно же?!
— Ничего не видно вообще, — безапелляционно отвечала Марина, наверное, в десятый раз. — Все хорошо. Успокойся, глубокий вдох…
Она смотрела темные Анькины глаза и покатывалась со смеху.
— А помнишь, — зловеще шептала она, — помнишь, как ты веселилась на моей свадьбе и все фотографировала, пока я помирала со страху? Помнишь? Час расплаты пробил! Теперь вот я тебя собираю под венец, да уж…
Марина вздохнула, вспоминая свою счастливую цветущую весну в Андалусии, свадьбу, которая была совсем недавно, и пожала трясущейся, как осиновый лист, Аньке тонкие ладони.
— Да все отлично будет, — ободряюще произнесла она. — Сегодня твой счастливый день. Счастливее только день рождения детей. Чего ж ты трясешься? Радуйся давай!
— Ага, — выдохнула невеста. — Сама тоже чот не сильно радовалась! Хотя тебе Эду песни распевал под окнами!
— И тебе споет, — утешила Марина подругу. — Обещал, что споет на свадьбе. Все будет отлично!
Анька судорожно кивнула, сжимая ладонями свою затянутую в корсет талию, которая казалась ей чересчур широкой; мадам Медведица, которая от счастья рыдала так, что у нее случилась икота, была удалена от невесты на безопасное расстояние, и ее залитое слезами лицо приводили в порядок стилисты в кабинете Лося, разложив свои баночки с кремами и пудрами на его рабочем столе.
— Давай, утешай меня. Теперь ты мне вместо мамки, — чакая зубами от волнения и страха, пропыхтела Анька. — Рассказывай, как хорош мне замужем будет. Ты-то как, со своей барсучихой помирилась? Ньевку хоть показала?
На нежном личике Марины мгновенно выписалось холодное, отчужденное выражение, она упрямо мотнула головой.
— Нет, — сухо и холодно ответила она. — То есть, я, конечно, показала Ньевес… я посылала фотографии, но тогда им что-то были не рады.
— Снова крики про альфонса?
— Да; и обиды, что на свадьбу не позвала. Я уже думаю, что тогда погорячилась, но как подумаю, что мне придется снова быть рядом с этими людьми, слушать их… нет. Я не готова. Это эгоистично, наверное, и, может быть, я плохой человек, если думаю только о собственном комфорте, но…
— Да правильно это, — грубо ответила Анька, переключаясь с собственных переживаний на святую войну против угнетателей. — Сейчас бы полезли во все щели в твоей новой жизни, рассказали бы Эду, как ты маленькая в колготки ссалась и какая у тебя была любовь в пятом классе, и выли б Авалосу-старшему в жилетку, что ты их покинула на старости лет. Когда они тебя выгоняли из дому, что-то не особо страдали!
— Да, я помню, — ответила Марина. — Поэтому и не хочу возобновлять отношений.
Лось, безжалостно изгнанный нервничающей Анькой из большой комнаты на кухню, сидел, удобно развалившись в кресле, терпеливо ждал, когда подадут машину, и между делом знакомился с Эду. Папа Миша, неуклюже и неудачно попытавшийся подбодрить дочку, тоже толокся здесь же, потирая ручки и нервничая не меньше гневающейся невесты. На Эду, яркого, гладкого, улыбчивого и чересчур вежливого, Миша смотрел с подозрением.
— Это кто таков? — поблескивая внимательными глазками, осведомился Миша у Лося, задумчиво потирающего губы. Лось меланхолично вскинул брови, блеснул спокойными серыми глазами.
— Если не ошибаюсь, сын нашего испанского партнера, Эдуардо Де Авалос. Настоящий испанский гранд, — ответил он многозначительно. — Говорят, состоит в дальнем родстве с королем Испании. Настоящий матадор.
Эта информация Мише очень понравилась; испанский гранд — это было солидно, престижно. Он в очередной раз хлопнул ладонями, с силой потирая их друг о друга.
— То, что гранд — хорошо, — веско заявил он, — а то, что быкам хвосты крутит, всем знать не обязательно!
Эду русского языка не знал; но несколько фраз Марина заставила его выучить — исключительно столько, чтобы хватило, выразить свои наилучшие пожелания молодой семье. Лось не знал испанского; но языковые барьеры не помешали коммуникации, ибо существовал английский и папа Миша, а Марина не учла глубины мужского коварства.
Лось тоже волновался, не так, как Анька, но все же; он мог сколько угодно не показывать виду, но его пальцы постукивали по столу монотонно и тревожно, и папа Миша, которого официоз здорово достал уже на этом этапе свадьбы, которая еще даже не началась, одетый в безупречный смокинг, поправив удушающий его галстук-бабочку, с ловкостью ярмарочного карманника выставил на стол три бокала для коньяка под внимательным взглядом Лося и вежливо-удивленным — Эду.
— Чтобы не волноваться, — солидно объяснил папа Миша, разливая коньяк по бокалам. — Это нам всем нужно. Компренде? Так своей сеньоре и скажешь. Ну, повтори?
