Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ) - Субботина Айя (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Я нарочно, словно молотом, выколачивают ключевые слова. Чтобы у них, как в том старом фильме, «записалось на корочку».
— Нам не нужны советы, что делать и как поступить. Если понадобятся - мы дадим знать прямо и открыто. Не надо додумывать какие-то сраные благие намерения, потому что вы обе - конченные эгоистки, если после всего, что мы с Йени пережили час назад, хватаетесь за повод доказать, чья правда - правдивее. Есть только одна правда - наша, моя и Йен. И если еще хоть раз, хоть одна из вас вздумает сунуть в наши отношения свой нос - прямо или за спиной - я щелку так, что мало не покажется. И срать мне, кто это будет - собственная мать или жена олигарха.
Они обе молчат.
— Я хочу внятный ответ, что был услышан и понят, - настаиваю я. - Чтобы потом «вдруг» не оказалось, что кто-то что-то не понял и не так подумал.
Обе по очереди соглашаются короткими скупыми «да».
— А теперь - до свидания, - пальцем в сторону дороги. - Когда мы с Йени решим, что вам можно приезжать - обязательно дадим знать. Я вот пока не уверен, что моей жене и ребенку пойдет на пользу такое «милое» общение с родственниками.
Теща пытается возразить, так что на всякий случай снова повышаю голос.
— Не обсуждается. На хер обе. Подумайте над своим поведением. Мамаши сраные.
И меня не мучает совесть за резкость. Давно пора было расставить точки над «i».
Я не умею обижаться на женщин. Но зато злюсь на них, порой, очень сильно. Сегодня у моего предела эти горе-мамаши пробили дно.
И если раньше мне еще как-то хотелось понять обеих и войти в их положение, попытаться увидеть все эти «мамковские страхи», то теперь я очень ясно вижу, что чем дальше моя семья будет от всех этих забот - тем лучше. Йени всегда может общаться со своим отцом - тестю я буду рад в любое время суток. По крайней мере, он не пилит мозги и не учит жизни, хоть вызывает такой уровень уважения к себе, что я бы с удовольствием принял пару напутствий. Но, может, еще придется к слову.
Когда возвращаюсь обратно к палате, доктор уже высматривает меня во все глаза. Снова, теперь уже медленно, как для идиота, поясняет, что как бы сильно ему не хотелось дать положительный прогноз на всю беременность, с огромной долей вероятности моя жена проведет в этих стенах всю беременность, с редкими выходными, на которые ее разрешат забрать домой. Но это еще не все хуевые новости на сегодня.
— Не хочется пророчить, но, скорее всего, Йен не выносит малыша полный срок. -Доктор снимает очки, трет покрасневшую переносицу и медленно, словно примеряет корону, надевает их обратно. - Так что нужно готовиться к тому, что какое-то время ей с ребенком тоже придется провести в больнице.
Я почему-то вспоминаю бледного серого очкарика с впавшими щеками и синяками под глазами. Не представляю, как вообще смогу куда-то уехать и оставить их с ребенком одних: ни сейчас, ни тем более потом. Вообще не представляю, как переживу еще дохерища месяцев своей холостячности. Снова буду мужем без жены. Только на этот раз уже осознанно и по причине, которую нельзя отменить или исправить примирительным сексом.
— К ней можно? - Я бы просто хоть рядом посидел, посмотрел, как сопит. Убедится, что с ней правда все в порядке.
— Она сейчас отдыхает и все равно проспит еще несколько часов. Приезжайте вечером.
Я сажусь в машину и только сейчас вспоминаю, что все время здесь был кот. К счастью, он нормально устроился в переноске, видимо смирившись с тем, что погулять по салону ему все равно не дадут. Но когда видит меня, сразу оживляется и начинает мяукать.
Приходится сунуть заразу за куртку и вот так, пока мелкий трясется от холода или хрен его знает, от чего еще, потихоньку рулить в сторону дома.
Завтра будет тяжелый день.
Завтра нужно покупать участок и начинать подготовку к строительству.
Вот куда буду сливать весь свой тестостерон и либидо: впрягусь с мужиками таскать панели и бревна. Как Ленин.
Глава сороковая: Йен
Из окна моей палаты открывается красивый вид на заснеженный Петербург
На улицы с машинами, на работающую снегоуборочную технику. На людей, которые ходят по своим делам. На ночную подсветку и фонари.
Но к середине февраля меня начинает тошнить от всего этого.
Как будто моему желудку понравилось вышвыривать из себя все, что я пытаюсь в него положить, и когда токсикоз начал потихоньку угасать, он решил: «Нет, еще рано, надо бы потошнить на что-нибудь еще!»
Антон почти все время в разъездах.
Приезжает на день-два среди недели, потом на выходные, а иногда улетает в такие дали нашей необъятной родины, что торчит там, как сейчас, вторую неделю без перерывов.
Мы как будто снова живем в двух разных полушариях.
У нас все хорошо и мы, кажется, наконец стали маленькой семьей, но мне все равно... не по себе. Потому что зеркало никак не хочет радовать с утра хотя бы намеком на румянец. И я даже мысленно называю себя «голодающим вампиром»: если бы они существовали на самом деле, то выглядели бы именно так, если бы их оставили без крови на пару месяцев.
Поэтому, когда в пятницу вечером медсестра говорит, что ко мне пришел посетитель, я с надеждой несусь - насколько это возможно в моем положении - к двери. Антон сказал, что вернется только поздно вечером в воскресенье, но, может быть, решил сделать сюрприз?
На улице уже стемнело, но в свете ярких фонарей снег так сверкает, что хочется прикрыться рукой. Чуть в стороне стоит мужская фигура, но я сразу же понимаю, что это не мой майор. Этот выше и долговязый.
Вадик.
С цветами. Где-то же откопал ромашки в феврале?
И плюшевой игрушкой размером почти с меня, которую держит под подмышкой. Выглядит как всегда немного грустным и потерянным одновременно. Но улыбается, когда шагает навстречу.
В последнее время мы почти перестали даже переписываться. Точнее, я стараюсь так отвечать на его сообщения, чтобы это выглядело вежливым намеком на то, что общаться нам больше не стоит. Хоть это паршиво с моей стороны, потому что ему нужна помощь и так уж получается, что я единственный человек в его окружении, который видит и понимает, что происходит.
— Привет, - улыбается Вадик и втискивает между нами плюшевого зайца с огромным розовым бантом. - Извини, что без предупреждения. Боялся, если спрошу, ты не разрешишь. А мне очень хотелось тебя увидеть. Такая фигня последние дни в голову лезет...
Я кое-как уворачиваюсь, и вместо дружеского поцелуя в щеку у него получается притронуться губами к волосам где-то у меня над ухом.
Шаг назад.
Вадик грустно улыбается, кивает, мол, «я все понял, не вторгаюсь», и протягивает мне цветы. Удивительно, но у них тот же самый горьковато-то полынный аромат, что и у настоящих, весенних, которые растут на клумбах у бабули. Кстати, надо бы попросить парочку нам с Антоном в новый дом. Когда уже можно будет начать облагораживать территорию. Антон прислал пару видео и несколько десятков фотографий, на которых видно, что на участок уже завозят строительные материалы, но домом все это станет в лучшем случае к середине лета. И мне обидно, что, скорее всего, я даже не смогу никак во всем этом поучаствовать.
— Хорошо выглядишь, - улыбается Вадик, приминая снег тяжелыми подошвами ботинок.
— Шутишь? - Я немного отвожу капюшон, корчу страшную рожу. - Поверь, у меня есть зеркало, чтобы иметь прекрасное представление о том, как выгляжу. А ты еще в школе врать толком не умел. Так что молчал бы уже.
Он смеется, обещает больше не говорить формальных глупостей и предлагает прогуляться хотя бы по внутреннему двору больницы.
Сначала говорит обо всякой ерунде, потом хвастается, что нашел работу и даже очень успешно движется вверх по карьерной лестнице. Я радуюсь, подбадриваю, шучу. Вадик шутит в ответ.
Мы оба делаем вид, что между нами нет недосказанности.
— Мы с Викой... - Вадик останавливается, когда мы делаем второй круг почета по внутреннему двору медицинского центра. - Ну, вроде как, пытаемся начать все сначала.
