Тайный мир шопоголика - Кинселла Софи (читать книги без .TXT) 📗

Стараюсь делать вид, что ничего не произошло, но в голосе звучат виноватые нотки, и щеки у меня красные.

– Хорошо, – говорит он. – Что ж, я оплатил счет… может, пойдем?

И все. На этом наше свидание заканчивается. С безупречной вежливостью он открывает передо мной дверь пиццерии, ведет к парку, ловит такси и платит таксисту, чтобы тот довез меня до Фулхэма. Я даже не решаюсь пригласить его на чашечку кофе. Меня словно заморозило от страха, я не в состоянии вымолвить ни слова. Поэтому мы целуем друг друга в щечку, Таркин говорит, что вечер был прекрасный, а я судорожно благодарю его за приятно проведенное время.

И всю дорогу до Фулхэма гадаю, что же он успел увидеть.

Такси останавливается у нашего дома, я прощаюсь с шофером, вылезаю из машины и достаю ключи. Нужно принять ванну и спокойно обдумать произошедшее. Видел ли Таркин, как я заглядывала в его чековую книжку? Может, он только видел, как я подталкиваю ее поближе к его месту – как бы для его удобства? А может, он вообще ничего не видел?

Но тогда с чего он стал вдруг такой зажатый и вежливый? Нет, точно что-то видел. И что-то заподозрил. А потом, он же не мог не заметить, как я покраснела и прятала взгляд. Господи, ну почему у меня вечно такой виноватый вид?

Я же ничего не сделала. Просто поддалась любопытству. Это что, преступление?

Наверное, следовало что-то сказать – отшутиться. Обратить все в смешной и нелепый инцидент. Но что такого занятного можно придумать по поводу разглядывания чужой чековой книжки? Господи, какая же я дура! Зачем я вообще эту ерунду трогала? Надо было сидеть себе и потихоньку попивать шампанское.

Но… ведь он сам оставил ее на столе, так? Значит, ему нечего скрывать. И я не знаю наверняка, видел ли он, как я заглядывала в нее, так? Наверняка не видел. Просто у меня паранойя.

Я вставляю ключ в замок и уже чувствую положительный настрой. Ладно, Таркин распрощался без особой теплоты, ну и что с того? Может, его просто затошнило от шампанского. Или он не хотел торопить меня. Надо будет завтра послать ему милую записочку, еще раз поблагодарить за вечер и предложить пойти вместе на Вагнера. Прекрасная идея. Почитаю еще про прелюдии, и когда он спросит, которая из них меня так восхищает, отвечу четко и со знанием дела. Точно! Все будет хорошо. Не надо волноваться.

Открываю дверь, расстегиваю пальто, и сердце мое сжимается от страха. Сьюзи поджидает меня в прихожей. Она сидит на ступеньках, и выражение лица у нее какое-то странное.

– Ох, Бекки, – укоризненно качает она головой. – Я только что говорила с Таркином…

– Понятно. – Стараюсь придать голосу спокойствие, но страх прорывается наружу. Я отворачиваюсь, снимаю пальто и медленно разматываю шарф. Тяну время. Что он ей сказал?

– Насколько я понимаю, нет смысла спрашивать тебя «почему?».

– Ну… – еле слышно мямлю я. Ох, покурить бы сейчас.

– Пойми, я тебя ни в чем не обвиняю, просто мне кажется, ты должна была… – Сьюзи опять вздыхает. – Неужели ты не могла отшить его помягче? У него был очень печальный голос. Ты знаешь, бедняжка и правда запал на тебя.

Что-то не вяжется. Отшить его помягче? Облизываю пересохшие губы. 

– Что… Что он тебе сказал?

– Он просто позвонил напомнить, что ты забыла зонтик. Видимо, официант бросился за вами, но ты уже уехала. Я, конечно, спросила его, как прошло свидание…

– И… что он сказал?

– Ну, – Сью пожимает плечами, – сказал, что вы хорошо провели время, но ты ясно дала ему понять, что не хочешь больше встречаться с ним.

– Ой.

Я опускаюсь на пол, совершенно обессиленная. Так вот в чем дело. Таркин все же видел, как я заглядывала в его чековую книжку. И у меня теперь нет никаких шансов. Но он не сказал Сьюзи, что я сделала. Он меня защитил. Сделал вид, будто это я его отшила. Повел себя как истинный джентльмен.

Он вообще весь вечер вел себя как джентльмен. Был со мной добр, мил и вежлив. А я беспрерывно врала ему.

Мне хочется заплакать.

– Ужасно жаль, – говорит Сьюзи. – Я понимаю, что это твое дело, но Таркин – славный парень. И так давно в тебя влюблен! Вы были бы прекрасной парой, – льстиво поглядывает она на меня. – Неужели у него совсем нет шансов?

– Пожалуй… нет, – скрипучим голосом отвечаю я. – Сьюзи, я устала. Пойду лягу.

И, не в силах посмотреть ей в глаза, встаю и иду в свою комнату.

15

Никогда в жизни мне не было так плохо, как на следующее утро. Никогда.

Первое чувство после пробуждения – боль. Вспышки боли всякий раз, когда пытаюсь повернуть голову, открыть глаза, осознать элементарные вещи – кто я, где я, какой сегодня день и где я должна быть.

Какое-то время лежу неподвижно, с трудом, но жадно втягиваю воздух, словно борясь за жизнь, еще теплящуюся в моем несчастном теле. Но вскоре начинаю задыхаться от переизбытка кислорода, к лицу приливает кровь. Чтобы не скопытиться окончательно, приказываю себе дышать спокойно и медленно. Вдох… выдох, вдох… выдох. Очень скоро я вернусь к жизни и все будет хорошо. Вдох… выдох.

Значит, так… Ребекка… Правильно. Меня зовут Ребекка Блумвуд… Кажется. Вдох… выдох, вдох… выдох.

Что еще? Ужин. Я вчера где-то ужинала. Вдох… выдох, вдох… выдох.

Пицца. Я ела пиццу. С кем? Вдох… выдох, вдох…

С Таркином.

Выдох.

Господи, Таркин.

Смотрела его чековую книжку. Все пропало. Я сама все испортила.

Знакомый прилив отчаяния захлестывает меня, и я закрываю глаза, пытаясь унять пульсирующую боль в висках. Вспоминаю, как вчера вернулась к себе в комнату и нашла полбутылки виски. Недопитая бутылка – мне когда-то подарили ее на презентации шотландского фонда – стояла в комоде. Я ее открыла и, хотя терпеть не могу виски, сделала… ну… пару глоточков. Что, по-видимому, и объясняет мое сегодняшнее самочувствие.

Я заставляю себя медленно сесть и в вертикальном состоянии прислушиваюсь к звукам. Сьюзи дома нет. Я одна.

Одна наедине со своими мыслями.

И этого, надо сказать, я вынести не в состоянии. Голова чугунная, во рту сухо, ноги трясутся. Но я должна встать. Должна отвлечься. Мне нужно выйти, выпить где-нибудь кофе.

Каким-то образом мне удается сползти с кровати, доковылять до комода и посмотреть на себя в зеркало. То, что я вижу, мне совершенно не нравится. Кожа зеленая, как у мертвеца, волосы прилипли к лицу. Но самое страшное – это выражение глаз: в них пустота и ненависть к себе. Вчера у меня был шанс, великолепная возможность, причем на блюдечке с голубой каемочкой. А я выкинула ее на помойку. Господи, какая же я дура. Мне даже жить не стоит.