Стеклянная невеста - Орлова Ольга Михайловна (лучшие книги .txt) 📗
— Что вы тут делаете?
Слова застигли нас врасплох, церковные своды медленно растаяли, Матвей, отвернувшись, ушел в свои дали, а я потянулась к незаметно подошедшему Графу, с радостью убеждаясь, что Катьки рядом с ним нет.
Не было ее и дальше, до самого конца этого выходного для всех нас дня, хотя и чувствовала я где-то поблизости ее жадный и ревнивый взгляд. Когда мы прибыли на Речной вокзал, было уже темно. Граф желал продолжить гулянье, но мне хотелось домой, в свою келью, которую я этим последним летом решила не покидать как можно дольше. Тем более что и моя Танька тоже задерживалась с выездом в родную Сибирь, и нам было вдвоем не скучно.
Глава 45
ДОМА
Граф на прощание поцеловал меня, смиренно не делая попыток задержать, что меня даже удивляло, учитывая его репутацию среди наших девчонок, о которой они только и говорили. Я все еще оглядывалась на мнение окружающих, не будучи уверена в собственном мнении о нем.
Он уехал. Глядя ему вслед, я подумала, что завтра надо будет взять со стоянки свою машину. С утра предстояло много дел. Прежде всего к одиннадцати часам надо было ехать в милицию. Я как-то уже втянулась в ночной образ жизни, так что для меня одиннадцать часов утра было еще довольно рано.
А дело было в том, что в пятницу позвонил Сергей Митрохин, следователь, который вел дело по убийству двух бизнесменов возле клуба «Русалка», и вновь попросил меня приехать. Повестку посылать он не стал, правильно решив, что я и без этой бумажной волокиты соглашусь приехать.
Я была у него всего раз, и мне казалось, дело либо закрыли, либо замяли, как это часто бывает, определив его в «глухари» или «висяки» — как кому нравится называть. Мягко увильнув от моих расспросов по поводу того, зачем меня вызывают, Сергей тем не менее и молчанием своим давал повод для разгула воображения: мол, все возможно, даже самое-самое. Однако, выполняя прежде задания редакций, я уже имела опыт общения с ребятами из милиции, особенно из так называемых «убойных отделов», и знала их манеру в общении с гражданскими лицами напускать на себя вид людей, приобщенных к высшему знанию. Это была своеобразная компенсация за то собачье положение, которое каждый из них имел в правоохранительной стае: слышала я — и не раз — какими лексическими «громами и молниями» исходили начальники, напутствуя своих грозных легавых «оперов». Так что я ничуть не обеспокоилась и даже с интересом ждала встречи с Сергеем.
Сразу домой идти не хотелось. Я немного сожалела, что сразу отпустила Графа, но сожаление мое было приятное. Сейчас почему-то особенно сильно пахли фиалки на клумбах вдоль аллеи. Темные громады наплывали в сизом небе, погода к вечеру стала портиться, но ночь была теплой, парной. Вдруг налетел порыв слепого ветра, кроны деревьев глухо зашумели поверху, и аллейные фонари замигали, словно ветки сигналили мне о надвигающейся грозе.
Вернувшись домой, я не увидела полоски света под дверью Танькиной комнаты и сразу прошла к себе. Мурка шмыгнула вслед за мной, сразу прыгнула на постель и стала с мурлыканием устраиваться на ночлег. С утра незакрытая рама окна была распахнута настежь, ветер надавил на меня, но сразу стих, когда дверь оказалась прикрытой. Закрывая окно, я посмотрела вниз, за железную кованую ограду, на цепочку уходящих вдаль фонарей. Высунулась из окна; мне показалось, что у проезжей части дороги блестит полированный бок мотоцикла. И верно, мотоцикл тут же взревел, хлопнул и быстро укатил. Я выбросила его из головы: слишком часто последнее время мне мерещились эти мотоциклы и мотоциклисты.
Из окна я посмотрела на ту часть здания, которую могла видеть. Непривычно мало было светящихся окон — почти все студенты и аспиранты разъехались на летние каникулы, лишь тут да там желтели редкие квадраты окон сквозь набухающую душную тьму. Вдруг вновь надавил ветер, и тотчас же фиолетово полыхнуло, где-то прокатился гром, ударили первые крупные капли дождя, и я поспешно затворила тяжелую раму. Выключив свет, села на широкий подоконник и, обхватив колени руками, стала смотреть, как грохочет и сотрясается за стеклом мрачное небо.
Я стала вспоминать события этого длинного выходного: реку, ресторан, Катьку, одиноких Шурочку и Петра Ивановича, нашу с ними беседу. Мысли мои невольно вновь обратились к Матвею. Рассказ Шурочки хотя и уточнил нечто в образе неведомого мне Матвея, ясности не принес. Так и не могла я понять, что заставляет окружающих меня людей превращать Матвея в какую-то знаковую фигуру, обособлять его от прочего уголовного сброда. И надо было что-то решать с Графом: не могли наши отношения, зависнув в неустойчивом равновесии, сохраняться такими и впредь. Да я и сама этого не желала. Только я чувствовала, что его страсть хоть начинает распалять и меня, однако вызывает во мне и протест, которому я и сама не была рада.
Все было ясно и понятно до тех пор, пока он не рассказал мне о Матвее. Что-то в его рассказе не сходилось, что-то было упущено или недоговорено. Тем не менее совершенно неожиданно для меня между нами стала расти и сгущаться пока еще зыбкая, но все более набиравшая вес и плоть загадочная фигура этого бандита, рассудок которого, по всей видимости, дал трещину под грузом памяти о собственном предательстве.
Раздевшись, я, потеснив Мурку, юркнула в холодную постель. По привычке свернулась калачиком, чтобы быстрее согреться, но тут же поняла, что мне и так не холодно. Духота ли, мысли ли мои были тому виной, но мне вдруг стало жарко. Откинув легкое одеяло, я слушала, как за окном рушится ночь. Грозно вспыхивал великолепный голубой свет, грохотал невидимый камнепад, широко и шумно шел дождь.
Граф рассказал, что, после того, как Матвей отпустил и потерял свою русалку, он больше никогда не встречал Атаманшу. Последним их разговором был телефонный звонок Атаманши, когда она разрешила отпустить похищенную племянницу. Скорее всего, говорил Граф, она взяла деньги, оставленные в тайнике ее братом, и сбежала подальше от кредиторов и убыточного клуба. Что с ней потом произошло, никто не знал. И Матвей так никогда и не получил свои заработанные предательством доллары. Так и не смог он ощутить себя тогда богатым и сильным — все оказалось зря, все пошло прахом.
Без всякой связи мысли мои совершили прыжок, и я вновь услышала слова Катьки о том, что Матвей постоянно приходит смотреть на мои выступления. За окном продолжало грохотать, а в воображении вновь быстро замелькали лица: Граф, Матвей, Катька, Шурочка, Петр Иванович… Каждый пытался мне что-то сказать, но слова их заглушал грохот небесного камнепада. Потом вдруг все, кроме Матвея и Графа, исчезли, стал блекнуть и Матвей, лишь один Граф обретал телесность, я заснула, чувствуя его, осязая, слабея от счастья, которое и выразить уже не могла, — и сон мой был полон лишь одним им, одним Графом.
Глава 46
В МИЛИЦИИ
Утро было пасмурное, прохладное, с серой рябью черных луж на асфальте, и, так же, как вчера ночью, продолжали шуметь клены. Я едва не проспала. Мой будильник услышала Танька. Трезвон надоел ей через стенку, она зашла ко мне и навела порядок. Будильник успокоился, а я же была вынуждена проснуться. Сходив в душ и насладившись утренней чашкой кофе с сигаретой, я, все еще сонная, пошлепала по мокрому асфальту в сторону автостоянки, где еще спал мой «Опель».
К зданию РУБОП я прибыла вовремя. Заехав в огороженный низеньким бетонным заборчиком дворик, я приткнулась возле черно-зеленых милицейских тачек, заперла машину и пошла к крыльцу. На ступенях стояли трое толстеньких крепышей с автоматами на шеях, курили и нагло разглядывали меня. Меня не остановили, поэтому я молча прошла мимо них внутрь.
Повестки у меня не было, но я объяснила дежурному офицеру в окошечко проходной цель своего визита, он позвонил Сергею, доложил о моем прибытии, после чего отпустил меня гулять по этажам.
— Вам на третий этаж, вторая дверь направо будет кабинетом следователя Митрохина.
