Игрок Фемиды (СИ) - Лимова Александра (полные книги .txt) 📗
Снова каким-то нечеловеческим усилием сдержала крик. Застонала раненным животным, не видя перед собой ничего, кратко кивнула и попросилась к нему.
Он лежал на смотровом столе. Рядом подключенная, такая ненужная капельница. Его накачали обезболивающим, поэтому он молчал.
Такой маленький, так неуместно лежащий на металлической ровной поверхности. Неверные, боязливые шаги, за которыми он следил затуманенными глазами
Я опустилась на корточки перед столом, глядя в темные, подернутые поволокой глаза. Ему ввели препарат, и я снова титаническим усилием сдержалась от крика. Гармошка моргал с каждым разом замедленнее. Каждый вдох длиннее и глубже. Кожаный нос совсем сухой.
Я не чувствовала как скатываться слезы, и, смешиваясь с кровью срываются на кафель. Дрожащими, скрюченными пальцами оглаживала мягкую шерстку между стоячих ушек. Гармошка засыпал. Не знаю, понимал ли, что навсегда. Но он смотрел в мои глаза, пытаясь бороться с собой, пытаясь удержать мой взгляд. И у него это даже получилось целых три секунды. Мой маленький сильный защитник. Он моргнул еще раз, выдержав чуть дольше трех секунд. Прежде чем закрыть глаза навсегда.
Из его легких вырвался какой-то рваный выдох. То ли облегчения, то ли сожаления, и я поняла, что все. Сдерживая рвущий душу крик, подалась вперед, целуя еще горячий нос, и уткнулась головой в короткую мягкую шерстку на его шее, обняв обмякшую голову руками.
— Прости меня пожалуйста… Прости… Пожалуйста… — срывающимся, полным боли и вины шепотом. — Пожалуйста, прости…
Ноги ослабли и я стукнулась коленями, закрывая себе рот руками, чтобы не закричать.
Ветеринар потянул мне руку, хмуро глядя в сторону. Я вцепилась в его кисть пальцами и поднялась. Неверно зашагала в сторону стойки администрации. Ассистентка протянула мне стаканчик воды. Помогло мало.
Хлопнула дверь.
— Лен! — ошарашенный голос Антона.
Я непонимающе обернулась. И все. Мир окончательно рухнул, я больше не пыталась держаться. Захрипела, протянула к нему руки, как маленькие испуганные дети тянуться ко взрослому и разрыдалась. Он в два шага преодолел расстояние между нами и стиснул в объятиях. Отвел в машину, раскоряченную посреди парковки и едва не въехавшую на ступени крыльца.
Меня била крупная дрожь, даже вдохнуть с трудом получалось. Я вжималась в его тело на заднем сидении о чем-то рвано умоляя сквозь стиснутые до скрежета зубы и плакала. Навзрыд. От страха, от ужаса, от оборвавшегося кошмара.
Антон дрожащими руками обнимал меня, оглаживая по коротким волосам и целуя в шею горячими, сухими губами. Его близость, тепло его тела и сильных рук дарили чувство успокоения, позволяли выплескивать боль и страх, приносили пока еще хрупкое чувство обрыва для всего ужаса, и надежду, что это всего лишь ночной кошмар. Не знаю, сколько это продолжалось. На улице уже давно стемнело. Я, все еще подрагивая, но уже не так сильно, отстранилась. Боясь смотреть на него, вцепилась взглядом в свои перепачканные руки, уже покрывшиеся багровой коркой, сжимающие колени.
— Кто?
Я прежде не знала, что ненависть в голосе может ощущаться физически. Он поднял мою голову за подбородок заставляя смотреть в свои ледяные глаза на белоснежной коже лица.
— Кто это сделал?
Сжала губы. Он его убьет. По настоящему. Я не хочу… не хочу, чтобы он в этом дерьме марался. Не хочу этого всего. Не хочу вообще даже мыслями касаться своего прошлого. Все кончено. Все оборвалось на том смотровом столе. Антон не должен этого касаться, не должен нести печать конца моей прошлой жизни. Не должен. Он со мной. Он этого говна не коснется никогда. Пусть сдохнут сами. Стравятся и сбухаются.
Страх того, что Антон испачкает в этом руки, сковал меня. Я не хочу смотреть на него и знать, что он кардинально решил мои проблемы. Он не должен этого касаться. Не должен. Он мой. Не их. Они сгорят в аду. Сами.
— Вадик. — Он сам отвеил на свой вопрос и прикрыл глаза дрожащими ресницами.
Взять себя в руки. Взять. Себя. В руки. Его нужно остановить.
— Антон, не тронь его. — Тихо, но твёрдо приказала я, доставая из его кармана пачку сигарет.
В ответ тишина. Дерьмовая тишина, свидетельствующая о том, что он уже предрешил судьбу Вадика. Щелкнула зажигалкой, чувствуя, как ноет тело, ощутив более-менее схлынувшие эмоции. Усмехнулась, вертя в пальцах красивую серебряную зажигалку. С нажимом повторила:
— Не трогай его.
Снова тишина в ответ. Почувствовала, именно почувствовала, как в его крови вскипел протест. Он отобрал у меня сигарету, приоткрыл окно, глядя на сонные, спящие улицы. Затягивается глубоко, не выдыхает, стремясь сохранить опьяняющее чувство сигаретного дыма. Как загоняет в себя рвущий перепонки животный рык.
— Антон. Не трогай его. Больше не хочу… — сдержала всхлип, — этого касаться. Пожалуйста, я прошу тебя.
— Он тебя избил. — Прозвучало приговором Вадику. — Ты о чем вообще говоришь? Соображаешь, нет? Лена, да у меня душа переворачивается, если кто-то на тебя косо посмотрит! Шторки падают если кто-то грубое слово тебе говорит! Ты вообще о чем просишь меня? О чем, блять?
— Не трогай его. — Повторила я, скривив губы, сдерживая рвущий душу всхлип отчаяния. — Антон, не вздумай касаться его. Пошел он на хуй. Ему жизнь и так все покажет. А я… не хочу, чтобы ты измарался в этом дерьме.
Он снова молчал. Щелкнула зажигалка, свидетельствуя о том, что он затянулся второй по счету сигаретой. Чувствуя, как сковывает дыхание приступ отчаяния, дрогнувшим голосом произнесла:
— Поклянись, что ничего не сделаешь.
Антон хохотнул, пустив зажигалку песьим хвостом между пальцев правой руки и выдыхая крепкий дым в окно.
— Поклянись, сука. — С нажимом повторила я, чувствуя, как слезы сбегают по щекам.
— Лен? — Антон обеспокоенно протянул руку, желая утереть с щеки влажную дорожку. — Ну о чем ты меня просишь, маленькая? Не плачь, пожалуйста… Сама посуди, как я смогу… как смогу … серьезно, у меня даже это слово сказать не получается…
— Поклянись!..
— Лен…
— Поклянись, блядь! — разрыдалась я, стыдливо опуская голову в колени, и часто всхлипывая. — Клянись! Антон!.. Пожалуйста!… Я больше не хочу возвращаться к этому!.. Пошло все это ебучее прошлое нахуй! Просто поклянись мне, что ты не станешь ничего делать! Чтобы я навсегда закрыла это все!..
— Я…
— Поклянись! — рывком повернулась к нему, вцепляясь в его кожаную куртку судорожными пальцами и не в силах сдержать животного отчаянного воя, уткнулась в грудь. — Пожалуйста! Пожалуйста, Антон!
— Хорошо. Хорошо, маленькая. — Он дрожащими руками обнял меня. — В обмен на твое согласие на машину. Которую я покупаю по своему мнению.
Дерущий смех сорвал рыдания. Антон такой Антон. Даже в такие моменты своего не упустит.
— И что… за машина?..
— Как насчет Ягуара? Давно нравилась эта тачка, но уж очень она женственная оказалась… Как раз под тебя…
Я очумело отрицательно помотала головой. Он мягко улыбнулся. Решив перевести разговор, наконец отстраниться от всего этого дерьма, негромко спросила, как он меня нашел.
— Мужик позвонил, который тебя сюда привез. У тебя телефон выпал у него в машине Он позвонил по первому номеру и объяснил ситуацию. Я только домой заходил…
Антон оборвал себя. Медленно вдохнул и выдохнул, прикрыв глаза. Сжал мои плечи, поцеловав в висок.
Сходил и забрал Гармошку. Я оглаживала его ушки и целовала мордочку, сдерживая новый приступ истерики. Похоронили за городом. Антон настоял на больнице, сказав, что сегодня дежурит Зимина и она ни о чем не будет спрашивать.
Сашка профессионально осматривала и ощупывала меня в пустом смотровом кабинете, запертом на ключ. Антон сидел на подоконнике и тщательно пытался справиться с лицом, когда она помогла мне стянуть свитер открыв наливающиеся синевой синяки на ребрах и спине. У Сашки, в отличии от него, ни один мускул на лице не дрогнул. Только кожа немного побледнела.
Сделали несколько снимков, Сашка сказала ушибы. Рассеченную бровь и кожу под подбородком сшивать не нужно. Пока я натягивала свитер, заметила, как она бросила непонятный взгляд на Антона и тот, сжав губы отрицательно, мотнул головой.
