Римское сумасшествие (ЛП) - Клейтон Элис (мир бесплатных книг .txt) 📗
– Ты же не собираешься придраться к творчеству Гершвина? И да будет тебе известно, что в данный момент я безоговорочно влюблена в итальянскую кухню, и я определенно скажу «нет» хот догам Nathan's, если вдруг кто-то прямо сейчас поставит их передо мной. – Сейчас лето, а я даже не побывала на летнем светском приёме в клубе или на ежегодной вечеринке, где угощают запечёным крабом и барбекю. Я, конечно, не жалуюсь, но это лето определенно отличалось от предыдущих по многим причинам. – Просто скажи, что пойдешь со мной.
– Говорю, мы пойдем,– смеясь, ответил он. – Вечер пятницы?
– Замётано!
***
Весь день пятницы я провела, работая над фресками. Я разбиралась в них очень досконально.
С точки зрения искусства их ценность можно было определить, как среднюю, но, по моему личному мнению, они были бесценны. Они располагались на поверхности основной стены. На фресках была показана ежедневная рутина землевладельцев восемнадцатого века: водяные мельницы, оливковые деревья, пастухи и их овцы.
А какие цвета! Насыщенный золотой, светлый зеленый, голубые оттенки Эгейского моря – под слоем кухонного жира и гари от свечей скрывались такие цвета, которые я восстанавливала, что само изображение возвращалось к жизни, словно было нарисовано только вчера.
И по мере продвижения то тут, то там я находила росчерки, не могу сказать, что это была чья-то подпись, но это были завитки, которые я уже начала узнавать в процессе перехода от одного куска к другому. Если бы автором был настоящий художник, то на полотне определенно была бы его подпись, но что касается этой работы, прекрасной и технически обоснованной можно предположить, что скорее всего эту фреску создал ремесленник. Человек, который не принадлежал к числу знати, но определенно обладал талантом, собственным вкусом и стилем. Это и объясняет завитки. Я обнаружила их, когда прорабатывала часть сцены какого-то празднования, на которой был изображен мясник и его продукция.
Часть краски настолько сильно выцвела, что этот завиток можно было увидеть только под прямым освещением и при помощи мощных линз, отчего я решила сделать всё возможное, чтобы восстановить картину так полно, насколько смогу. Между изображением поросенка на вертеле, расположенного над кипящим котлом, и потрескавшейся краской размещался завиток синего цвета, который странным образом не сочетался со сценой, исполненной в красных, коричневых, желтых и немного зеленых оттенках, которые использовали для зарисовки лугов на заднем плане.
Затем этот завиток снова появился среди изображения стада гусей, разгуливающих перед служанкой, которая направляется в сторону рынка, а затем я заметила еще один в зарослях плантации оливковых деревьев. После этого я начала искать этот знак, гадая, кем же был тот человек, который решил оставить о себе напоминание, несмотря на то, что оно было настолько маленьким и незаметным, чтобы его кто-то мог обнаружить.
Кем он был? Как он выглядел? Что он любил? Любил ли он свою работу, проводя дни на какой-нибудь богатой вилле, рисуя сцены из сельской жизни? Мечтал ли он о том, чтобы в один день ему дадут разрисовать огромный дом, церковь или даже стены Ватикана? Или же он был самым обычным ремесленником, который довольствовался обычной жизнью, в которой он работал и кормил свою семью, и даже не мог предположить, что в двадцать первом веке какая-нибудь женщина в джинсах и с конским хвостиком на голове, с устройством, прикрепленным к её руке, и соединенного с двумя крошечными приборами, вставленными в уши, будет улыбаться, когда в очередной раз обнаружит голубой завиток, одновременно напевая мелодию Sure Shot в исполнении the Beastie Boys.
Отложив инструменты в сторону, я потянулась, выгнув спину, сделала шаг назад, чтобы посмотреть на свою работу. Три четверти фрески были восстановлены и выглядели действительно круто.По крайней мере, мне именно так и казалось. Я вся была измазана известью, пальцы ныли, кожа потрескалась из-за жидкой глины, которая очень быстро высыхала и впитывала в себя всю влагу с кожи рук, но я всё равно не могла бы припомнить более идеальный день.
– Почему ты больше этим не занимаешься?
От испуга я развернулась вокруг себя, обнаружив Марию, которая стояла рядом и рассматривая мои фрески со странным выражением лица. Я вытащила наушники и попросила её повторить последнюю фразу.
– Я спросила, почему ты больше не занимаешься этим? Точнее, почему ты не хочешь посвятить этому жизнь?
–О...– произнесла я, ставя на паузу музыку и морща нос. – Ну, я вроде как делала небольшой перерыв после учебы, а затем вышла замуж и все эти годы планировала вернуться к работе, но такое ощущение, что для этого не было подходящего момента, а затем...
– Ага...– кивнула она, отойдя от меня на несколько шагов и направляясь к той части фрески, над которой я работала сегодня. Она тщательно рассматривала цвета, глубину, места, где мне пришлось додумывать сюжет и те места, где я практически один в один воспроизвела сцены. Она вплотную приблизилась к фреске, еще ближе, и еще...Она была так близко, и я была уверена, что на её носу останется зеленый цвет от картины.
И могу сказать, она была не одинока в этом. Мне тоже нравилось вплотную рассматривать картину.
– Ага...– снова произнесла она, скорее говоря сама с собой. От волнения мне хотелось перекатываться с пятки на носок. Мне хотелось жевать прядь волос. Но вместо этого я стояла смирно и ждала её критики.
– Очень хорошо, Эвери,–кивнула она, быстро улыбнувшись. – Очень хорошо.
Я засияла! Я уже поняла, что «хорошо» от Марии была эквивалентом американского «великолепно». Но если она говорит «очень хорошо»,похоже, сегодня я надрала кое-какой фреске задницу...
Она зашагала прочь, но вдруг повернулась у самого выхода.
–Ты можешь снова выйти замуж, если захочешь, но ты не прекратишь заниматься этим, – она указала на стену. – Хорошо?
– Хорошо,– ответила я, ощутив, как внутри живота порхают бабочки. Но еще рано праздновать победу, пора возвращаться к работе...
***
– А потом она сказала: "Очень хорошо, Эвери".Этим своим тихим, уверенным голосом.Ну, ты знаешь, как она умеет.
– Знаю. «Очень хорошо»– это высокая оценка с её стороны,– сказал Марчелло, озвучив мысли, которые пришли мне в голову ранее.
– Я знаю! – затараторила я, обхватив его руку своей пока мы направлялись вниз по улице на концерт. Люди уже выстроились в очередь, в большинстве своем это были парочки, но я заметила несколько семей и еще туристов.
Туристы. Теперь я легко могла распознать их.
– Она сказала, что я должна продолжать заниматься этим и дальше.
– И ты собираешься последовать её совету?
Я обдумывала это предложение, пока он вёл меня в сторону заднего двора.
– Я не знаю.То есть, я бы хотела. Но не знаю, смогу ли. –Он стал двигаться в сторону очереди в кассу, но я похлопала по карману. – Нам не нужно стоять здесь, мистер, я уже купила билеты.
– Купила?
– Ага,– ответила я, доставая билеты из кармана. – Я зашла сюда на неделе и приобрела их. Мне не хотелось, чтобы мы тратили время на стояние в очереди.
– Ты купила билеты, верно я понимаю?
– Верно, – ответила я, кивая в сторону сотрудника, который стоял на входе, отрывал корешки от билетов и показывал гостям их места. – В любом случае, если бы у них вдруг появилась потребность в том, чтобы выполнить еще какие-то реставрационные работы, то я была бы очень рада помочь. Но нам придется подождать пока я закончу этот объект, чтобы услышать её окончательный вердикт. Возможно, она порекомендует меня для дальнейшего объекта.–Мы подошли к нашим местам в первых рядах, и я была рада, что мы будем сидеть в третьем ряду, достаточно близко к сцене. –Ух ты! Кажется, я достала нам классные места!
– Ага, хорошие места,– отозвался Марчелло, небрежно произнеся эту фразу до того, как я успела присесть. Знала я это его «ага».
