Я подарю тебе любовь - Алюшина Татьяна Александровна (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
— В ментовку сдашь?
— А ты не хочешь, — подсказала она.
Он посмотрел на нее снисходительно, как на дурочку какую, откусил кусок хлеба, запил чаем и спокойно ответил:
— Так хотел бы, не сидел сейчас с тобой.
А Лена поняла, что никакого разговора в русле «я взрослый и умный, ты ребенок и многого не понимаешь, а я знаю, как для тебя лучше!» не то что не получится, и это так же неуместно, как объяснять дедушке Ленину задачи партии.
— Давай знакомиться, — рулила беседой твердым голосом она. — Я Лена, а ты?
— Василий Федорович, представлялся уже. — И, затолкав последний кусок в рот, допив чай, прожевав, поблагодарил: — За жратву спасибо.
— Пожалуйста.
— Ну, Лена, и что тебе от меня надо? — перехватил инициативу разговора он.
Ну нет, мил-друг, это с Невельской не канает!
— За что били? — пропустив его вопрос, протокольным тоном спросила она.
— За дело, — невозмутимо ответил мальчишка.
— Я спросила: за что?
— Бабки не все в общак сдал. А я спросил: что тебе надо?
— Вот что, Василий Федорович, так разговор у нас с тобой не получится, — начала было она, но пацан перебил:
— А я с тобой базарить и не собираюсь! Помогла, шмотки купила, накормила, спасибо. Пошел я, у меня дел полно, — и начал вставать со стула.
— Сядь! — приказала Лена, да так, что он тут же подчинился. — Уйдешь тогда, когда я решу!
— Э нет, — глядя ей прямо в глаза злым, непокорным взглядом, разъяснил он расстановку сил. — Этаж третий, балкон есть, даже если запрешь, вылезу, а не вылезу, так в окно сигану. Если разобьюсь, тебя посадят. Тебе что от меня надо? Продать хочешь?
— Кому продать? — сбилась с твердости тона Ленка.
— А то ты не знаешь! Уроду какому-нибудь, который по мальчикам тащится! Что уставилась?
— Значит, так! — распорядилась Ленка, вмиг отойдя от потрясения. — В ментовку ты не хочешь и в объятия к педофилам не рвешься, как я понимаю. Хочешь, чтобы мы с тобой мирно разошлись, пожав друг другу руку, — будешь отвечать на мои вопросы, и не свою беспризорную шнягу пожалостливей! Усеку хоть намек на вранье, а я усеку, не сомневайся, скручу и вызову ментов и социальную службу! Думаю, сомнения насчет того, что я с тобой справлюсь, отпадают сами собой. Я доходчиво объясняю?
— Вполне, — усмехнулся саркастически ни на грамм не испуганный ее пламенной речью пацан. — Ты особо не заводись, мне по фигу, что в ментовку, что в приемник, я все равно оттуда слиняю, и пугать меня этим не надо, бесполезно.
— Ясно, — выслушав его, сказала Ленка. — Тогда свободен. Можешь идти, никто не держит, тебе на помойке подыхать, как я понимаю, интереснее.
Он поднялся, осторожно, но не скривился от боли, не позволил себе показать перед ней слабость, выбрался из-за стола, прошкандыбал на выход, но у двери остановился, повернулся, посмотрел на нее задумчиво:
— Странная ты тетка. Притащила в дом беспризорника, барахло ему купила да еще пугать взялась. — Он покрутил по-стариковски головой. — В добренькую поиграть хотела и научить ребенка, как правильно надо жить. Знаем такое дело. И чего от меня хотела? — И развернулся уходить.
— Я-то знаю, чего хочу, а вот чего хочешь ты, Василий Федорович? — спросила Лена.
Он остановился, снова, медленно, повернулся к ней.
— Как все, — поколебавшись, все-таки ответил он.
— Желания у людей разные, — не приняла такого ответа Ленка. — Вот чего конкретно ты хочешь, не в данный момент, а по жизни?
— Я ж говорю, как все. Бабки, семью, работу, дом свой.
— И как ты собираешься это получить? Или у вас на помойке и такие богатства водятся? — спокойно поинтересовалась Лена.
А он разозлился! Сильно, аж глаза прищурил, выстрелив злым, недетским взглядом.
— Тебе какое дело? Что пристала?
— Может, помочь хочу, — выдвинула предположение Лена.
— Да пошла ты! Помочь она хочет! Конфетку дать, копейки сунуть, по голове погладить, а потом руки вымыть! Добренькая нашлась! Знаем мы вас добреньких. Одно зло от вас и неприятности! Ой-ой, бедный ребенок, и к ментам: государство обязано о вас позаботиться! Позаботилось уже, спасибо!
— Ну а если я, а не государство хочу о тебе позаботиться? — не меняя тона, спросила Лена.
— Да не смеши меня! Сытая, молодая москвичка — заботиться! — И, скривив презрительную мину, детским голоском: — Мамочкой моей стать?
— Ну, мамочкой не мамочкой, а твоим шансом выбраться из дерьма я вполне могу стать. Но это зависит от того, насколько ты сам хочешь из него выбраться.
— Еще от чего? — хмыкнул он.
— В первую очередь от того, получится у нас разговор на моих условиях или нет.
Он очень долго внимательно, придирчиво всматривался в выражение ее лица. Несколько минут. И, решив что-то, вернулся, прихрамывая, и сел за стол, напротив Лены.
— Спрашивай.
— Чаю еще хочешь?
Он снова посмотрел на нее тем же взглядом:
— Давай.
Лена встала, поставила чайник, принялась делать бутерброды.
— Сколько тебе лет, Василий Федорович?
— Девять, через два месяца десять будет.
— Тебе с колбасой, сыром или просто с маслом? — указав на хлеб, который держала в руке, спросила Лена.
— С колбасой, сыром и маслом.
Она кивнула и принялась намазывать хлеб, продолжая опрос:
— Ты откуда будешь?
— Из Казани.
— О, красивый город.
— Наверное, я не видел.
— Давно в бегах? — спросила, поставив перед ним тарелку с бутербродами и чашку горячего чая с лимоном.
— Восемь месяцев, — принимаясь за угощение, ответил он.
— Доктор сказал, что ты относительно чистый. Присматривал кто?
— Сам. Что, у меня рук нет? Мы ж на теплотрассе под заводом живем, там и краны есть с горячей и холодной водой.
— А чего в бега-то подался, от любви к приключениям и свободе?
— От жизни.
— Родители есть?
— Отца нет, мать бухает. Лишили родительских прав.
— Значит, из детского дома дернул. Как до Москвы-то добрался?
— По железке, как еще, на электричках. Тогда уж грамотный был, знал, как делать надо. А в первый раз облажался, поймали меня.
— Так, — предложила программу Лена, — обед у нас есть, времени сколько угодно. Посидим? Тебе, Василий Федорович, придется рассказать свою историю подробно и, как договорились, без вранья, чтобы я была полностью в курсе и мы с тобой могли решить, как действовать дальше и что необходимо предпринять. Договорились?
— Ладно, — подумав, степенно согласился он.
Тогда он рассказал все, что помнил. Это позже Лена узнала и выяснила все подробности из других источников.
Молодая, глупая девочка Вера бестошная, как говорят про таких в российской глубинке, что означает «бестолковый, ни к чему не пригодный человек», залетела в пятнадцать лет от соседского парня.
Жили они в большой богатой деревне, не помершей с распадом колхоза, а перешедшей в федеральную собственность пополам с чьей-то частной, что-то вроде развивающегося сельского предприятия. Одним словом, на плаву.
Верка согрешила с Федькой соседским, когда он приезжал из города к матери. Парень он был видный, умный и по тем меркам успешный. Армию отслужил и в Казань подался, к отцу, второй раз женившемуся на городской да там и осевшему. Федька устроился работать охранником и изредка наезжал к матери. В один из таких приездов и загулял с девчонкой-малолеткой. А она возьми и забеременей.
Чтоб под статью парень не попал, посовещались родители да поженили их. Мать Федькина всю свадьбу проплакала, Верку она терпеть не могла, считала, что она от другого нагуляла, а Федьку на себе женила. Да лучше уж так, чем сыну в тюрьму идти.
Уехали молодые сразу после свадьбы в Казань.
Ничего жили, если не считать, что отец Федькин с женой не сильно обрадовались — в трехкомнатной квартире, да двумя семьями, да еще ребенок на подходе.
Родила Верка Ваську, полгодика покормила грудью да отвезла родителям в деревню. Для них с Федькой работа нашлась, она продавцом, а он охранником на вещевом рынке.
