Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk (книги регистрация онлайн txt) 📗
«Ну, я-то не заблужусь!» - совершенно искренно заверил ее Ванька.
В прокат они взяли автобус – для нужд группы. Машину арендовал персонально только Мирош. Может быть, ради одного этого мгновения – ждать Полину на выходе из аэропорта.
Хотя решилось все в одно мгновение. Вот Сашка у стойки администратора набирает службу такси. Вот Мирош прыгает в авто, чтобы ехать.
- Зато ты там, где ты есть. А он… на пенсии? – вытолкнул из себя Иван.
- Пока еще не позволил себя туда выгнать.
Оп-па…
- Общаетесь? После всего?
- После чего? – искренне удивилась Поля.
- Ну, он к тебе… ладно, неважно… - проезжающая на встречной полосе машина на мгновение озарила салон, выхватив светом фар его окаменевшее лицо и крепко сжатые челюсти. Они двигались по Мерингдамму, пробираясь к Ландверу. В этой части Берлина Мирошу всегда казалось, что он не выезжал за пределы собственной страны. Город напоминал о себе вывесками, поведением автомобилистов на дорогах и большим количеством велосипедистов, которых даже сейчас, в почти ночное время, было немало.
Глава 11
- Еще минут пять, и мы на месте, - проинформировал он Полину, потому что молчать было невыносимо. Слушать больно – но не слышать… невозможно. Сейчас, когда в салоне даже воздух наэлектризован.
- Ну сообщи мне еще Берлинское время и температуру забортной воды, - улыбнулась Полина и повернулась к нему. Вцепившись в ручку дверцы, в мелькающем свете она откровенно и внимательно разглядывала его лицо, но старательно избегала шрама на виске.
- Берлинское время – 22:42, - рыкнул он, глянув на часы. – Температура воды – интересует в каналах или в Шпрее?
- Не сердись, пожалуйста, - попросила Поля и коснулась пальцами его плеча. – Я еще не отошла от самолета.
Мирош вздрогнул от прикосновения, и мышцы под ее ладонью напряглись.
- Я не сержусь, - медленно, глухо, считая удары сердца, чтобы не шарахнуться в сторону. – Я серьезно. В каналах или в реке?
- Неважно, забудь, - сказала она, почувствовав его напряженность, и убрала руку.
«Забудь» – немного не то слово, но комментировать он не стал. Равно как и не позволил себе облегчения, чтобы ни единая мышца не дернулась на его лице. Довольно того, что она и так заметила.
Больше всего он боялся ее вопросов. Боялся, что она начнет спрашивать. Что пять лет – не срок давности для его преступления. И что однажды она озвучит все, что сейчас камнем лежало между ними. Потому что не знал, как отвечать.
Просить прощения – он не имел права. Прощение – это разговор. Это попытка выгородить себя. Это возможная вспышка надежды, а никаких надежд ей давать было нельзя. Объяснять – это тоже путь к пониманию. И лучше всего было бы и дальше молчать, как-нибудь продержаться эти недели, отбыть концерт и потом попытаться заново собрать самого себя.
Но, Господи, если только она начнет задавать вопросы!
Нет, он придумал стройную версию о том, что одним из негласных условий лэйбла, с которым они заключали тогда, в самом начале, договор, был его холостой статус. А озвучить это ей лично он так и не сумел. И что не справился с ответственностью и обязательствами. Ему было двадцать лет, и он слишком спешил жить. Может быть, так это хоть немного примирило бы ее с его побегом, но едва ли добавило ему очков – он все равно оставался бы трусом и предателем. Мудаком, который ее бросил.
Вместе с тем, Мирош не представлял, как сказать все это вслух так, чтобы она поверила. Но, справедливости ради, он и не представлял себе никогда, что однажды они будут вместе ехать по Халлешес Уфер, чтобы вместе заселиться в отель на Габриэле-Тергид-Променад, а уже на следующий день вместе записываться в Ханса Тонстудио – часами в одном помещении. Каждое из этих «вместе» откалывало по куску от его окаменевшей скорлупы. И, выбираясь наружу, он не знал, как поступать, действуя спонтанно, как в этот вечер.
Как прямо сейчас, когда они сворачивали на нужную улицу и оставалось всего несколько мгновений до того, чтобы из-за поворота показалось здание гостиницы.
Иван снова обернулся к ней и резковато спросил:
- У тебя есть любимая песня в нашем альбоме?
- Это просто работа, - проговорила Поля, не оставляя места для маневра на эти оставшиеся мгновения. Всё заканчивается. Дорога, разговоры, отношения.
- А у меня есть, - выпалил он. – «Линда». Она для меня – почти все. Я потому так бесился в пятницу. Но ты прости – это же и правда работа.
- Я понимаю…
- Ну и хорошо, - губы его чуть искривились – не иначе оттого, что вот сейчас ни черта она не понимала. И он подрулил к парковке отеля. – Приехали! Жить будешь?
- У меня нет вариантов, Иван, - отозвалась Полина.
- А их ни у кого нет. И не было никогда. Ладно, пошли, нас ждут, - с этими словами Мирош отстегнул ремень безопасности и вылетел из машины. Чемодан из багажника – колесами на асфальт. Поежился от ледяного ночного ветра. Обернулся к выбравшейся со своей стороны госпоже Штофель и почти задохнулся от того, как ветер подхватил ее светлые волосы – ярко освещенная иллюминацией улица, бледное лицо без капли косметики, худенькие плечи. Ей будто опять двадцать и несравнимо больше одновременно. И ему казалось, что он почти слышит так и не заданный ею вопрос: за что?
Сбросив с себя наваждение, он ломанулся ко входу, прямиком к администратору. Его знаний немецкого вполне хватало, чтобы объясниться с ним на пальцах. Когда подоспела и Полина, он, оглянувшись к ней через плечо, буркнул:
- Паспорт давай. Наши номера под крышей.
- Все под крышей? – спросила она, протягивая документ.
- Мы порядочные карлсоны. По коридору с десяток номеров, я не считал. Твой – девятьсот двадцать четвертый. Ресторан – справа от стойки, вон там, - Мирош махнул рукой в нужном направлении. – Сейчас все наши там пиво пить должны. Присоединишься?
- Нет, - она протянула руку за ключом. – Я правда очень устала.
Ключ приземлился ей на ладошку. Паспорт вернулся в сумку.
- Пошли, я тебя заброшу, - буркнул Иван и направился к лифту вместе с ее чемоданом.
- Я сама могу! – она попыталась взять у него свои вещи. – А тебя наверняка ждут.
Ванька зло рассмеялся и сдвинул в сторону ручку, не давая ей дотянуться и старательно избегая касания. Потом нажал кнопку вызова и проскрипел:
- Господи, Штофель, ну не тринадцать же лет тебе, а! В номер докантую и спущусь.
- Не тринадцать, – буркнула она. – У меня есть к тебе просьба. Если тебя не затруднит, вспомни, пожалуйста, что у меня есть имя.
Он застыл, глядя прямо перед собой.
Зорина. Все на свете его зори. Зоринамоемпотолке.
Текст сглотнулся.
Дверь лифта раскрылась. И навстречу им выскочила Славка Таранич, клипая водянистыми глазами в белесых ресницах.
- Мирош! – взвизгнула она, явно обрадовавшись. – Ну наконец-то!
- Что наконец-то? Мелким спать давно пора, - потусторонним голосом отшутился Иван. – А не пиво хлебать с матерыми рокерами.
- Мне уже было восемнадцать!
- Твои восемнадцать – заноза в заднице твоей матери.
Но барышня почти с него ростом все равно широко улыбнулась, продолжая взирать на своего кумира влюбленными глазами.
- Это Полина, наша солистка, это Ярослава – дочь Марины, - посчитал Иван нужным прервать паузу. И вкатился в лифт вместе с чемоданом.
- Здрасьте! – брякнула Славка Полине и снова вцепилась клешнями в Мироша: - Но ты же в баре будешь, да?
- Лифт не S-банн[1], и моим пальцам больше ничего не грозит, - негромко сказала Поля. – Иди!
- Зор… Полина, поехали.
Она нажала на кнопку и тяжело оперлась на зеркальную стенку кабины. Двери, наконец, закрылись, и табло с яркими желтыми цифрами стало отсчитывать этажи. Теперь они молчали. Обессилевшие, измученные, не способные поднять друг на друга глаза. Даже вздрагивать от сменяющих одно другое чисел – их собственного обратного отсчета – они не могли. Аромат ее духов, сейчас вдруг сгустившийся в замкнутом пространстве, проникал ему под кожу, заставляя сунуть свободную руку в карман с тем, чтобы сжать в кулак. Лишь бы она не видела.
