Осень и Ветер (СИ) - Субботина Айя (книги хорошего качества .txt) 📗
Глава тридцать первая: Осень
Я не могу быть рядом с ним. Видеть его глаза, слышать голос, чувствовать запах одеколона. Я знаю и одновременно не знаю этого мужчину, и от этого еще больнее. Мы так многого не сказали друг другу в самом начале пути, а сейчас, встретившись, поняли, что стоим в самом его конце и говорить нам больше не о чем. Головоломка с двумя неизвестными и ответом, который противоречит их сумме. Противоречит любому знаку между ними, какой ни поставь.
Я трусливо прячусь в женском туалете, открываю кран и долго жду, пока вода станет ледяной. Смачиваю ладони, прикладываю к щекам, боясь посмотреть в зеркало. Кого я там увижу? Женщину, которая два года в обмане с самой собой? Счастливую жену, которая хочет другого мужчину?
Но из зеркала на меня смотрит Ева Буланова: жена преуспевающего бизнесмена, женщина, которая смогла найти силы жить дальше и возродилась в любви к ребенку от мечты.
Я смахиваю слезы, делаю глубокий вздох.
Зачем я сказала, что назвала дочку Хабиби? Ветер умный, он уже однажды «узнал» меня, пойдя, как Гензель, по следу из хлебных крошек. А здесь все лежит на поверхности.
В голове гудит голос Яна: «Ты ставишь нас всех в дурацкое положение, Ева. Чем плохи имена Маша или Таня? Анфиса, Света. Да хоть Ангелина!» Он был против с самого начала, но я поступила так, как подсказывало сердце. Я отчаянно хваталась за связь с человеком, которого любила, но которого больше не могла впустить в свою жизнь.
Я возвращаюсь в зал и с облегчением вижу, что Ян уже один. Присаживаюсь к столу и сразу замечаю, что стакан мужа пуст, хоть обычно Ян не жалует алкоголь. Догадываюсь, что пока меня не было, случился разговор, но не хочу спрашивать, о чем и каким был финал.
— Все хорошо? — спрашивает Ян, подзывая официанта.
— Линзы. Ты же знаешь, как я с ними мучаюсь. — Хорошо, что у меня появилась эта дежурная отговорка.
Мы просто ужинаем: говорим и обсуждаем наши дела и заботы. Его контракты, мое кафе, его очередной проект и мой клуб. И сходимся только, когда речь заходит о планах на зимние каникулы. Хабиби еще слишком маленькая, но Ян уверен, что она в состоянии перенести полет и неделька смены обстановки пойдет всем нам на пользу.
Мы решаем, что Лондон — подходящее место для первой семейной поездки.
А когда вечером я укладываю Хабиби спать, в голове тревожно стучит одна единственная мысль: не хочу я никуда ехать, не могу вот так взять — и вынуть себя из привычной жизни. Я только-только укоренилась. Но… я благодарна ему за то, что он сделал, и слово «нет» — редкий гость в моем лексиконе. Благодарность — не любовь. Благодарность не допускает компромиссов.
Хаби засыпает, и я перекладываю ее в кроватку. По привычке запускаю руку под подушку, проверяю, на месте ли медальон в форме полумесяца. Он там и мне спокойнее на душе.
Телефон в кармане домашнего халата вибрирует входящим сообщением. Номер мне незнаком, но сообщение подписано. «Завтра, в 15.30 в твоем кафе. Я хочу видеть дочь. Садиров»
Вот так. Не Наиль, не Ветер. Садиров.
Вот, значит, кого я видела сегодня.
«Что за слова ты собирал из льдинок все эти годы, мой бессердечный Кай?» — пишу ему в ответ дрожащими пальцами.
«Все лгут», Герда».
Я возвращаюсь в комнату: Ян сидит на краю постели и греет в ладонях бокал с янтарной жидкостью. Я хочу сесть рядом, хочу спрятаться в его тепле, потому что внутри меня снова так пусто, что отзвуки прошлого грохочут угрожающим эхом. Но Ян резко поднимается и отходит в противоположную сторону. У него такой взгляд, будто необходимость находиться со мной в одной комнате — болезненная пытка.
— Поэтому Хабиби, да? — говорит он, глядя в свое отражение в алкоголе.
— Ян, не надо, — спокойно и примирительно прошу я.
Зачем сейчас этот разговор? Кем мы станем, когда подойдем к самому главному вопросу: чего же мы хотели тогда, в прошлом, когда договорились попробовать стать семьей? Я не хочу подходить к этой черте, потому что знаю: наши ответы так же далеки, как полюса.
— Ты хотела, чтобы он все узнал, — не слышит Ян.
Ему больно: я слишком хорошо знаю эту складку между бровями, эти перекаты желваков под кожей. Он снова весь в себе, молчит о том, о чем мы должны говорить.
— Я никогда тебе не врала, — осторожно напоминаю я.
— Ты врешь сама себе, — говорит он с горечью. Делает глоток, морщится. На миг мне кажется, что плотину его терпения вот-вот прорвет и стакан полетит в мою сторону. Но нет: муж допивает остатки и хмыкает, глядя на крохотную лужицу на дне. Потом салютует мне пустым стаканом. — Вот, Ева, тебя в моей жизни ровно столько же — на дне. Ты живешь в своей собственной правде. Так, как считаешь нужным, и плевать, сколько людей убьет осколками.
Просто киваю. Все так. Я заслужила. Но сейчас я нуждаюсь в нем. Мне нужна точка опоры, нужен тот Ян, который обещал всегда быть рядом и ничего не просить взамен.
— Он сказал, что заберет вас, — говорит Ян и стакан все-таки летит в мою сторону.
Глухой удар о стену, дождь хрустальных брызг и вспышка звенящей тишины.
— Потому что он теперь большое важное дерьмо, — злится Ян. — Потому что Садиров может все. Захочет — и ты будешь у него вместо ручного грызуна, Ева. О таком ты мечтала все эти годы? Быть подстилкой?
— Ты знаешь все мои мечты, Ян.
Так тяжело не взорваться в ответ. Я никогда не была идеальной женой, но не заслужила этот укор. Потому что здесь, в нашей спальне, нет и никогда не было Ветра. Я никогда не пускала в нашу постель мысли о другом мужчине. Потому что не все в жизни можно измерить любовью и страстью, и потому что я никогда не забуду, что Ян был единственным человеком, который остался рядом и принял меня такой: сломанной, злой на весь мир, полной ненависти и саморазрушения.
— Я ни хрена тебя не знаю. — Ян садиться рядом, больно хватает меня за подбородок, заставляет смотреть ему в глаза. — Кто ты, блядь, такая: женщина, притворяющаяся моей женой?
Запах спиртного обжигает ноздри, я жмурюсь, но муж сжимает пальцы сильнее и мне приходится открыть глаза. Голубой взгляд смотрит на меня со злость и желанием, как будто Ян ведет ожесточенную борьбу с самим собой за право причинить мне боль или повалить на спину и заняться со мной сексом.
— Скажи мне, кто ты такая, — требует он.
— Твоя жена, Ян. — Так хочу в это верить, что его злая усмешка в ответ ранит.
— Лгунья, — говорит он, брезгливо, словно я грязная, отшвыривая меня назад. Встает, вынимает из кармана брюк ключи и взвешивает их на ладони. –
— Не уходи, пожалуйста, — прошу я.
Как же он не видит?! Почему не понимает, что именно сейчас он нужнее всего. Что я вся перед ним: с содранной кожей, со всеми своими тараканами, в обертке из ошибок и противоречий. Но я с ним.
— Не хочу тебя сегодня видеть, Ева, — говорит он уже на пол пути к двери. — Иначе утром нам обоим будет в чем раскаяться.
— Ян, не надо… — Протягиваю руку, и громкий хлопок закрывшейся двери ударяет в ладонь невидимой волной.
Я виновата перед ним. В том, что не смогла полюбить и что не нашла в своем сердце ни капли страсти, в том, что до сих пор живу прошлым и боюсь смотреть в будущее. Сожаление присаживается рядом и начинает жонглировать черно-белыми снимками нашего с Яном брака: вот здесь я не улыбнулась, а вот тут не поцеловала, там не пожелала на прощанье хорошего дня, а вот на этом снимке фальшиво улыбнулась.
Наша счастливая чета Булановых — большой и радужный мыльный пузырь. Но я лелею его даже сейчас, с первыми лучами солнца, остро осознавая, что за все время нашего брака муж впервые не ночевал в нашей постели.
Утро и половина дня проходят на автомате: спортзал, потом клуб, потом фотосессия для статьи популярного онлайн-портала. Возвращаюсь домой и буквально соскребаю с лица косметику. Эта красотка в зеркале — не Ева Буланова, и ехать на встречу с Наилем вот такой размалеванной куклой я не могу.
