Ни о чем не жалею - Стил Даниэла (книга жизни txt) 📗
Джо наклонился вперед и ласково потрепал ее по руке. Почувствовав его прикосновение, Габриэла невольно вздрогнула. Его рука была такой твердой и сильной и вместе с тем такой горячей, что она снова подумала об отце. Он был единственным мужчиной в ее жизни, который прикасался к ней так.
Словно прочтя ее мысли, отец Коннорс медленно поднялся.
— Пожалуй, мне пора, — сказал он неловко. — Я должен отвезти обратно моих коллег. Они, я думаю, так наелись, что сами и шагу не смогут ступить. Кроме того, отец Питер весь день прикладывался к стаканчику и, должно быть, совсем осовел. Как бы нам не пришлось его нести.
Габриэла представила себе пьяного священника, который, шатаясь и распевая церковные гимны, бредет по дорожке монастырского сада под любопытными взглядами послушниц и монахинь, и не сдержала улыбки.
— За кухней стоит тачка, на которой мы возим продукты, — сказала она и тоже поднялась. — В крайнем случае можно будет ею воспользоваться. Впрочем, это, конечно, шутка. Я уверена, что отец Питер умеет держать себя в руках.
Она осмотрелась и увидела отца Питера, который как ни в чем не бывало беседовал с матушкой-настоятельницей. Второго священника, который служил сегодня мессу, нигде не было видно, однако Габриэла не сомневалась, что он тоже встретил каких-то старых знакомых.
Потом из кухни появилась сестра Эммануэль. Она Оглядывалась по сторонам с таким видом, словно собиралась скомандовать кандидаткам и послушницам начинать убирать со столов, и Габриэла, привыкшая беспрекословно повиноваться своей наставнице, сделала непроизвольное движение в ее сторону. Но сестра Эммануэль вернулась в кухню, так ничего и не сказав, и Габриэла с облегчением вздохнула. Ей, как и всем остальным, не хотелось, чтобы праздник кончался так скоро. Для нее это была самая счастливая в жизни Пасха, и не только из-за угощения, которое казалось невероятно вкусным после долгого поста, но и благодаря тому, что ей удалось поговорить с человеком, который понимал ее как никто другой.
Глядя на усталые, но довольные лица гостей и монахинь, Габриэла тихонечко вздохнула.
— Я никогда никому не рассказывала о том, о чем говорила с тобой, — призналась она. — Все это слишком пугает меня До сих пор пугает.
— Не позволяй прошлому забирать над собой такую власть, — посоветовал Джо. — Тебя никто больше не посмеет обидеть. Твои мать и отец далеко и никогда не вернутся. А если вернутся, то никто не заставит тебя вернуться к ним. Ты понимаешь?..
Он посмотрел на нее так пристально, словно гипнотизировал.
— Здесь, в монастыре, ты в безопасности. Тебя защищают сестры и сам господь — так какого заступничества еще ты можешь желать?
Габриэла только кивнула, чувствуя, что не может произнести ни слова. Чувство облегчения и благодарности нахлынуло на нее с такой силой, что она с огромным трудом сдерживала подступившие к глазам слезы. Джо снова отпустил ей грехи, утешил ее, а его добрые и мудрые слова заставили Габриэлу поверить, что ей действительно ничто не грозит.
— Увидимся в исповедальне. И старайся держаться подальше от сестры Анны, — сказал Джо, улыбаясь несколько принужденно. Разговаривая с Габриэлой, он иногда чувствовал себя невероятно старым. Он знал, что ей уже почти двадцать два года, однако о мире за стенами монастыря она знала лишь немногим больше, чем тогда, когда десятилетней девочкой впервые переступила порог обители Святого Матфея. По сравнению с ней Джо был гораздо более опытным, мудрым, искушенным в путях мира. И все же вопросы и суждения Габриэлы, казавшиеся на первый взгляд простыми и наивными, случалось, ставили его в тупик.
— Я уверена, что после сегодняшнего праздника у сестры Анны будет много новых тем для сплетен и разговоров. Она видела, как мы разговаривали… — сказала Габриэла и печально вздохнула. По правде говоря, спокойно сносить постоянные придирки и вздорные обвинения сестры Анны ей становилось все тяжелее, и она чувствовала себя усталой.
— Ну и что? — удивился Джо. — Какая ей разница, с кем ты разговариваешь? Почему ее это так занимает?
— Ах, да откуда я знаю. На прошлой неделе она заявила сестре Эммануэль, будто я пишу рассказы вместо того, чтобы читать вечерние молитвы. В общем, дня не проходит без того, чтобы она не наябедничала на меня нашей наставнице, по обыкновению наврав на меня с три короба.
— Продолжай молиться за нее, Габриэла, — значительно произнес отец Коннорс. — Господь услышит тебя и вразумит сестру Анну. Или же она сама устанет от своей злобы.
Габриэла, вздохнув, кивнула. Если бы не глупые выдумки сестры Анны, все было бы так славно.
— А теперь мне действительно пора идти, — сказала она, заметив сестру Эммануэль, которая снова появилась из кухни и сигнализировала ей взглядом. — Еще раз с праздником, святой отец.
И она быстро пошла в кухню, где ее ждали груды тарелок, кастрюль, сковородок и еще теплых противней.
Послушницы уже начали убирать со столов, и посуды постоянно прибавлялось. То и дело хлопали дверцы холодильников, куда убирались остатки индейки, ветчины и окороков. Знаменитое фруктовое желе съели все, и Габриэла пожалела, что так и не успела его попробовать.
Потом она вспомнила слова Джо. «Прошлое изменить нельзя, поэтому жалеть о нем не стоит», — сказал он, и сейчас Габриэла подумала, что это в равной степени относится и к съеденному гостями желе, и к ее прежней жизни. Мысль об этом заставила ее улыбнуться.
«Будем думать о будущем», — решила она, засучивая рукава, повязывая рыжий клеенчатый фартук и натягивая толстые резиновые перчатки. Вооружившись мочалкой из мягкой медной проволоки и бутылочкой жидкого мыла, Габриэла встала у ближайшей металлической мойки, в которой громоздилась настоящая гора грязных тарелок. У соседней мойки трудилась сестра Анна, но она была так занята, что не обратила на Габриэлу никакого внимания, и та вздохнула с облегчением. Что ни говори, а сейчас она могла превосходно обойтись без язвительных замечаний соперницы.
Прошло не менее трех часов, прежде чем последняя тарелка была отмыта до скрипа, вытерта и водружена в гигантский буфет красного дерева. (В монастыре бытовала шутка, что в прошлом веке этот буфет, в котором было не меньше десятка запиравшихся на ключ отделений, служил карцером для проштрафившихся послушниц, но в это не верилось — слишком уж красивой была резьба, и слишком уж сухим и звонким — драгоценное дерево, из которого были сделаны дверцы и стенки.) К этому времени все гости уже разъехались по домам, старые монахини дремали в уютном холле перед камином, а трое священников вернулись в приход Святого Стефана. Все были счастливы и довольны, и лишь мать-настоятельница стояла у окна своей кельи, пристально глядя куда-то вдаль. На лице ее лежала печать озабоченности и глубокого беспокойства.
Глава 10
В течение следующих полутора месяцев Габриэла была очень занята. Она посещала мессы, исполняла все послушания, работала в саду и чувствовала себя совершенно счастливой. Несмотря на все заботы, Габриэла ухитрялась работать над рассказом, который никак не могла закончить. Рассказ все время обрастал подробностями, в нем то и дело появлялись новые персонажи, а то и целые сюжетные линии, и матушка Григория, прочтя начало, пошутила, что он на глазах превращается в целую повесть. Это, впрочем, не мешало ей гордиться Габриэлой, которая с каждым днем писала все лучше и лучше. Сестра Анна тоже на время примолкла и перестала жаловаться на Габриэлу по каждому поводу.
Между тем июнь катился к концу, и в Нью-Йорке было жарко и душно. В это время года самые старые из монахинь обычно уезжали в сестричество, расположенное в прохладных Катскиллских горах, и, по выражению самой матушки Григории, «спали там до осени как Рипван-Винкль». Послушницы и монахини помоложе, как правило, оставались в городе, ибо не могли бросить работу в доме престарелых, в детской больнице и летней школе. Впрочем, и их — по двое, по трое — время от времени отправляли отдохнуть. Лишь кандидатки в орден продолжали трудиться, готовясь к августовским экзаменам, по результатам которых их либо производили в новициантки, либо… Впрочем, об этом «либо» никому не хотелось даже думать. Девушки занимались от зари до зари, зубря псалмы и молитвы. В этом их вдохновлял пример матери-настоятельницы, которая, казалось, никогда не уставала. Несмотря на то что с отъездом пожилых монахинь на ее плечи легла дополнительная нагрузка, она оставалась такой же спокойной, сдержанной и собранной, как всегда. Глядя на нее, девушки начинали чувствовать себя увереннее.
