Азарт среднего возраста - Берсенева Анна (книги хорошего качества TXT) 📗
Она не стала объяснять, что же здесь при чем. Да Александр и не хотел, чтобы она объясняла. Он предпочитал этого не знать.
Но вот где находился дом, который мама продала, чтобы ее муж и дети были счастливы, и какой он был, этот дом, – это ему знать хотелось.
– Как, мама говорила, ее в городе называли? – спросил Александр.
На всякий случай спросил – он и сам прекрасно помнил.
– Светелочница, – улыбнулась Вера. – И ее, и маму ее, и бабушку.
– Вот и поищу дом, где светелочницы жили, – сказал Александр. – Найду, как думаешь?
– Ты-то? – засмеялась Вера. – Конечно, найдешь.
Глава 5
В том, что нетрудно будет найти в Александрове дом, где жила его мама и куда отец приехал однажды, чтобы увезти ее с собою навсегда, – Александр не ошибся.
Конечно, можно было просто обратиться в горсправку и узнать, по какому адресу проживала Мария Александровна Полянникова. Он и обратился бы, если бы нужные сведения не выяснились и без этого. Александру достаточно было просто всмотреться в фотографию, на которой мама была снята на своей улице, по дороге к дому, чтобы потом, в Александрове, узнать эту улицу сразу; не так много их спускалось из старой части города к реке Серой.
Он оставил машину на пригорке и пошел по улице вниз.
Она была сплошь застроена старыми бревенчатыми домами. Даже удивительно: ни длинных рабочих бараков, ни грязно-белых кубиков из силикатного кирпича, ни унылых панельных хрущоб, ни добротных девятиэтажек. Ни одно десятилетие прошедшего века не оставило на этой улице следов, как будто десятилетия были для нее слишком мелкой мерой; она жила веками, эта улица.
И из-за этого казалась зачарованным царством. Ну, и еще из-за сирени. Ее было так много в каждом саду, что она почти закрывала дома – окошки едва виднелись за ее плотной стеною.
Сирень во всех садах была одинаковая, в основном почему-то белая. Но дом, который он искал, Александр узнал издалека. Никому он не рассказал бы, почему… Сердце дрогнуло. И как взрослый мужик стал бы про такое рассказывать? Да и кому рассказывать?
– Скажите, – с трудом отведя взгляд от дома, все-таки спросил он у плетущейся вдоль забора старушки, – а Мария Александровна… Маша Полянникова, ее еще светелочницей звали, она после войны вон в том доме жила?
– А как же, а как же! – Старушка закивала с такой готовностью, словно не переставая думала именно о Маше-светелочнице и вопрос, заданный незнакомым мужчиной, застал ее в самом разгаре этих дум. – В этом самом доме и жила Машенька-то. А потом уехала, в самую Москву. Замуж, значит, вышла. Как уж оно там у ней сложилось, не знаю. А сама она хорошая была, Маша-то. Светлая, да. Мы с ней дитями вместе игрались. С горки к речке на санках скатывались, вон с той горки-то. И ведь как быстро время пролетело, вот, к врачу иду, ног совсем не чую…
Не дослушав, Александр поблагодарил старушку и, все ускоряя шаг, направился к дому, стены которого темно терялись в светлых сиреневых облаках. Город Александров стоял в лесной стороне, и бревна, из которых строились в старую пору его дома, были огромные, и ничего им не делалось от времени.
«Что хозяевам скажу? – подумал Александр. Но не всерьез подумал – так, краем сознания. – А, скажу что-нибудь. Что купить хочу. А может, и правда продадут!»
С улицы дом не производил впечатления заброшенности. Окна не были забиты досками. Висели кружевные занавески. На втором этаже они были раздвинуты.
Калитка была закрыта на щеколду. Звонка у калитки не обнаружилось. Александр просунул руку между редкими штакетинами покосившегося забора и щеколду открыл.
У входной двери звонка не было тоже. Александр постучал – раз, другой, третий. В доме стояла тишина. Он заглянул в окна первого этажа – никого. Обошел дом вокруг, глянул вдоль садовой тропинки – ни души человеческой. Тропинка, впрочем, была протоптана плотно, да и сад выглядел хотя и сильно заросшим, но не безжизненным.
Он вернулся на крыльцо, постучал в дверь снова, потом легонько толкнул ее. Дверь приоткрылась медленно, будто нехотя.
«Хоть кино детективное снимай! – сердясь на себя, подумал Александр. Он всегда сердился на себя, если совершал бесцельные действия. Впрочем, это бывало редко. – Осталось только, чтобы дверь заскрипела зловещим скрипом».
Дверь не заскрипела потому, что ее петли были недавно смазаны. Значит, в доме действительно жили. И можно было надеяться, что настоящая жизнь не преподнесет такой киношной пошлости, как труп в пустом доме.
Он хотел окликнуть хозяев, но не успел. Сверху раздался слабый вскрик, почти и не вскрик, а какой-то судорожный всхлип. Александр поднял глаза и увидел, что на верхней ступеньке деревянной лестницы стоит женщина. Он успел разглядеть только, что вместо домашних тапок на ногах у нее высокие белые вязаные носки.
– Извините! – громко сказал он. – Я стучал, стучал… Вы не слышали, наверное.
Вместо того чтобы ответить, что угодно ответить, да хотя бы просто послать его ко всем чертям, женщина повела себя странно – медленно села на ступеньку и закрыла лицо руками. Александр в два шага преодолел пролет лестницы и остановился на повороте, на тесной площадке.
– Извините, – повторил он. – Я вас что, сильно испугал?
Она отняла руки от лица. Встала. Александр успел заметить, что лицо у нее белое от ужаса. И это было последнее, что он заметил. Последнее постороннее.
– Варя! – задыхаясь, сказал он. – Варвара Андреевна, это вы?! Как же вы… здесь?..
Глупо было спрашивать об этом. И какого ответа он ожидал на такой вопрос?
Да никакого не ожидал! В то мгновенье, когда он ее увидел, Александр почувствовал, что всего его заливает такое счастье, какого он не чувствовал никогда в жизни. Может, только в детстве. Но про детство он сейчас забыл. Обо всем он забыл, глядя в ее насмерть перепуганное лицо, в широко открытые глаза.
Это было так непонятно, так странно! Вот это чувство счастья, которого он совсем для себя не ожидал. Все, что было той ночью на Варзуге, – восторг, охвативший его при виде сияющего полярными красками неба, и свежесть, возникшая не в теле, а в душе, когда он плеснул себе в лицо ледяной крещенской воды из ковша, – все это он не связывал с нею.
Когда наутро после Крещенья он проснулся и, выйдя в комнату, где оставил Варю накануне вечером, увидел, что ее там нет, лишь постель аккуратно сложена на диване, – Александр не испытал ничего похожего не только на горе, но даже на легкую печаль. Мало ли было в его жизни людей, которые проходили по ее краю и исчезали навсегда! Вот, еще один такой человек – странная женщина, которая бродит ночью по лесу и говорит о фресках Джотто с посторонними людьми. Была и ушла. Ну и что?
Правда, потом он понял: что-то здесь не так. Из-за Джотто, кстати, и понял – целый месяц Александру потом не давали покоя эти овцы с фресок, он даже в Интернете специально про них читал: почему они не похожи на настоящих овец? Он так и не нашел нигде объяснения, подобного тому, которое высказала Варя.
И еще раз он вспомнил о ней со смутной тревогой. Не с тревогой даже – в его воспоминании не было ничего беспокойного, смутного, – но с каким-то неясным стеснением сердца.
Это было как раз в тот вечер, когда Александру пришлось посидеть два часа с Гришей, ожидая возвращения Веры. По счастью, развлекать этого ребенка было не нужно, с ним надо было просто разговаривать. И, как Александр с удивлением понял, это оказалось так интересно, словно Гриша не ребенком был, а его ровесником. И очень даже интересным ровесником.
– Скажите, пожалуйста, Александр Игнатьевич… – начал он.
– Ты меня и покороче можешь звать, – перебил его Александр. – Сашей, например.
– Хорошо, – кивнул Гриша. – Скажите, пожалуйста, Саша, а почему вы стали охотником?
– Ну… – Александр слегка растерялся. – Я вообще-то не то чтобы совсем уж охотником стал. У меня работа с кораблями связана.
– Я знаю, – кивнул Гриша. – Вы мне расскажете потом про ваши корабли?
