Пять дней в Париже - Стил Даниэла (лучшие книги онлайн .txt) 📗
У Поля-Луи времени не было, но ему хотелось сделать Питеру приятное. Распорядившись ни с кем его не соединять, он немедленно вернулся к Питеру:
– Пошлите мне отчеты по факсу.
Питер так и сделал, и в трубке повисло долгое молчание – Поль-Луи читал отчеты. В течение следующего часа они снова и снова обговаривали детали. Питер старательно и как можно более компетентно отвечал на все вопросы, и в конце концов его собеседник снова замолчал. Питер понял, что он принимает решение.
– Вы должны понимать, что все это очень субъективно. На данной стадии нельзя четко и ясно истолковать эти результаты. Конечно, лекарство получается хорошее. Это замечательный продукт, который поможет нам победить рак. Но существуют дополнительные элементы, которые ждут своей оценки. Мне трудно сейчас дать вам ее. Полная уверенность недостижима. И риск, разумеется, существует всегда. Вопрос в том, готовы ли вы платить за этот риск.
Это было сказано очень по-французски, но Питер оценил и понял его философские рассуждения.
– Для нас вопрос в том, насколько велик этот риск.
– Я вас понимаю. – Он действительно полностью понимал это. Именно это беспокоило его в июне, когда Питер был в Париже. – И у меня не вызывает сомнения, что ваши люди после нашей последней встречи хорошо поработали. Теперь они на правильном пути… – Его голос отдалился, и Питер понял, что Поль-Луи прикуривает. Все европейские ученые, с которыми встречался Питер, имели эту привычку.
– И теперь мы у цели? – неуверенно спросил Питер, почти боясь услышать ответ.
– Нет… еще нет, – печально ответил Сушар. – Может быть, это произойдет очень скоро, если вы продолжите работу в этом направлении. По моему мнению, «Викотек» все еще таит в себе потенциальную опасность, особенно в неопытных руках.
«То есть именно в тех руках, – подумал Питер, – для которых он и предназначен». Он создавался с таким расчетом, чтобы его мог применять непрофессионал, например член семьи больного. Использование «Викотека» позволило бы проводить химиотерапию дома, без госпитализации и даже не в кабинете врача.
– Это все еще убийца, Поль-Луи? – Именно так Сушар назвал препарат в июне. Питеру казалось, что эта фраза по-прежнему стоит у него в ушах.
– Думаю, да. – Голос на другом конце провода звучал немного виновато, но ясно. – Вы еще не у цели, Питер. Нужно время, и вы там окажетесь.
– А слушания?
– Когда они начинаются?
Питер посмотрел на часы. Было пять утра.
– Через девять часов. В два часа дня по Вашингтону. Через два часа я уезжаю.
Самолет вылетал в восемь, а в одиннадцать он собирался появиться в конгрессе.
– Я не завидую вам, друг мой. Что я могу вам сказать? Если вы хотите быть честным, скажите, что это замечательное лекарство, но оно еще не готово. Процесс пока идет.
– Не нужно участвовать в слушаниях, чтобы говорить это. Мы просим разрешения на досрочные клинические исследования, основанные на наших лабораторных тестах. Фрэнк хочет получить одобрение ФДА, чтобы препарат был выброшен на рынок немедленно после того, как мы пройдем через все фазы испытаний на людях.
Сушар присвистнул:
– Это меня пугает. Почему же он так жмет на вас?
– В январе он хочет оставить фирму. И до этого ему, естественно, нужно подбить бабки. Это будет его прощальный дар человечеству. И мне. Несмотря на то что на самом деле это бомба с часовым механизмом.
– Так и есть, Питер. Вы должны это понимать.
Я понимаю. Но больше никто об этом даже и слышать не хочет. Он говорит, что отложит испытания на людях до конца года, если мы к ним еще не готовы. Но при этом он настаивает, чтобы я поехал в Вашингтон. По правде говоря, это долгая история.
История, в которой замешаны эго старика и рассчитанный риск миллионным делом. Но в данном случае Фрэнк ошибся в своих расчетах – они были построены на его тщеславии. Это был опасный шаг, который мог разрушить его бизнес до основания, но он все еще отказывался это замечать. Странно было то, что Питер все это прекрасно понимал. Фрэнк был упрям до безумия. Может быть, он стремительно старел или просто ослеп от своего всевластия? Понять его логику было невозможно.
Питер поблагодарил Поля-Луи за помощь, и француз пожелал ему удачи. Положив трубку, Питер отправился на кухню сварить себе кофе. У него все еще была возможность отказаться, но он просто не мог понять, как ему это сделать. Можно, конечно, поехать на слушания, а потом уволиться из «Уилсон-Донован», но это не защитит людей, которым он пытался помочь и которые теперь могли серьезно пострадать из-за своего доверия к фирме. Проблема была в том, что он не верил в способность Фрэнка отказаться от испытаний на людях в том случае, если результаты их лабораторных исследований не изменятся к лучшему в самом ближайшем будущем. Что-то подсказывало Питеру, что Фрэнку очень хочется рискнуть. Слишком много денег было вложено в это дело, чтобы думать о риске для человеческой жизни, и искушение было непомерно велико.
Через некоторое время Кэти услышала, как он ходит по кухне, и пришла туда до того, как зазвонил будильник. Питер сидел, подпирая голову рукой, и пил вторую чашку кофе. Она никогда не видела мужа в таком состоянии – он выглядел даже хуже, чем Фрэнк сразу же после инфаркта.
– О чем ты так беспокоишься? – спросила она, кладя руку ему на плечо. Питер не мог ей этого объяснить – она либо не поняла, либо не захотела бы понять. – Все кончится, прежде чем ты успеешь заметить.
Она говорила об этом как о самой обычной, рутинной процедуре, а не об отказе от всех его нравственных убеждений. Его этика, его честь, его принципы были попраны, но Кэти этого не видела. Питер посмотрел на жену, усевшуюся напротив него, несчастным взглядом. На Кэти была надета новая розовая ночная рубашка, в которой она почему-то выглядела очень неприступной.
– Я делаю это по неправильным причинам, Кейт. Не потому, что так надо или что мы к этому готовы.
Я делаю это для тебя и для твоего отца. Словно меня принудили к этому мафиози под дулом пистолета.
– Какие гадости ты говоришь! – раздраженно сказала она. – Как ты можешь делать такие сравнения? Ты делаешь это потому, что это правильно, и, кроме того, ты в долгу перед моим отцом.
Питер откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на жену, спрашивая себя, что готовит Им будущее. Ничего хорошего, судя по последним событиям. Теперь он понимал, что чувствовала Оливия, говорившая, что она продана Энди. Это была жизнь, основанная на лжи и амбициях. А в данном случае – на шантаже.
– Интересно, в чем, по вашему с Фрэнком мнению, состоит мой долг? – спокойно спросил он. – Твой отец считает, что я многим ему обязан. Но по-моему, все эти годы это были честные отношения – я в поте лица трудился на фирме и получал за это деньги. И у нас с тобой была настоящая семья – по крайней мере мне так казалось. Но в последнее время эта идея насчет «долга» всплывает все чаще и чаще. Скажи мне точно, почему именно, по-твоему, я «обязан» ехать на эти слушания?
– Потому что, – очень осторожно начала Кейт, ступив на зыбкую почву, которая вполне могла оказаться минным полем, – фирма хорошо относилась к тебе в течение двадцати лет, и это с твоей стороны будет своего рода отдачей, возвращением долгов. Ты поедешь отстаивать продукт, который может принести нам миллиарды.
– Так вот в чем все дело? В деньгах?
Питер чуть было не лишился чувств, услышав это. Оказывается, его купили именно за это. За миллиарды! «Что ж, по крайней мере это недешево», – мрачно усмехнулся он про себя.
– Отчасти. Нельзя быть таким целомудренным в этих вопросах, Питер. Ты участвуешь в разделе прибыли нашей компании. Ты прекрасно знаешь, ради чего мы работаем. Кроме того, подумай о детях. Что будет с ними? Ты можешь разрушить и их жизни. – Кейт говорила холодно, расчетливо и очень сурово. За всеми этими разговорами об отце стояло одно – деньги.
Надо же, как смешно! А у меня была эта безумная идея, что таким образом мы поможем человечеству, спасем жизни людей… Я-то считал, что все эти четыре года стараюсь именно для этого. Но даже для такой благородной цели я не могу лгать. А тем более для такой низменной, как деньги.
