Некоторые парни… (ЛП) - Блаунт Пэтти (книга читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Еще есть ссылка на запись с игры между нами и школой Холтсвилла – той, которую упоминала Грэйс, игры, где Зак отправил игрока в больницу с трещиной в черепе.
Я помню тот момент. Парень сам неудачно подставился. Удар был правомерный. Однако я снова нажимаю на кнопку "Пуск". Перематываю до спорного розыгрыша, смотрю раз, второй, третий – в замедленном воспроизведении. Кайл борется за мяч с двумя игроками Холтсвилла, но терпит поражение. Зак оставляет свою позицию, пытается применить силу. Атакующий команды противника подхватывает мяч, наклоняет туловище вперед и… бам. Зак сталкивается с ним, и парень падает на землю, уже без сознания. Все было честно. Я опять проигрываю ролик, кадр за кадром. Вот оно. Прямо перед столкновением, в ту секунду, когда второй игрок смещается, чтобы погнаться за мячом, Зак поднимает руки и ударяет его в лицо. Тот парень точно сместился, но он пытался завладеть мячом. Пока мяч на поле, любые удары запрещены. Зак должен был остановить атаку, по крайней мере, опустить руки. Вместо этого он их поднял. Маневр неуловимый, но он был. Я вновь проигрываю видео в замедленном темпе и вижу мельком то самое игровое лицо, описанное Грэйс.
Зак поднял руки. Он ударил игрока достаточно сильно, чтобы отправить его в больницу, и сделал это намеренно.
Выключаю компьютер, оттолкнувшись руками, откатываюсь от стола. Изо рта вырывается ругательство. Что, если Зак сделал то, в чем его обвиняет Грэйс?
Я боюсь ответить на этот вопрос.
Глава 25
Грэйс
Я не сбежала.
Очко в мою пользу, но затем я вспоминаю, что это не игра.
Запираюсь в туалетной кабинке и пишу смс маме.
Грэйс: Пожалуйста, забери меня. Прогуляю остальные уроки.
Мама: Что случилось?
Грэйс: Йен. Предал меня. Паническая атака.
Мама: Хорошо. Через 15 минут подъеду.
Я пытаюсь дышать медленнее, но давление в груди просто непристойное. Вдохни, задержи дыхание, медленно выдохни. Повтори. Сто. Девяносто восемь. Девяносто шесть. Пот выступает вдоль линии роста волос. В животе все сводит. "Это пройдет", – уверяю себя. Пройдет. Девяносто четыре. Девяносто два. Это пройдет.
Наконец-то проходит.
Обратный счет не помогает. Счет вообще не помогает. Почему эти приступы продолжают поражать меня? У Зака МакМэхона наверняка не бывает панических атак. Покидаю свой маленький кокон, расхаживаю туда-сюда по туалету; капли пота стекают по спине между лопаток. Минуту назад мне было холодно. Подхватываю свои вещи и спешу к ближайшему выходу как раз в тот момент, когда небо пронзает раскат грома и начинается дождь. Я не против дождя. Он охлаждает мою покрасневшую кожу. Прячет слезы, упрямо наполняющие глаза, несмотря на то, что я отказываюсь плакать.
Стою под дождем, Бог знает сколько. Наконец-то подъезжает мама.
– Грэйс, ты до нитки промокла.
– Мам, – мой голос надламывается. – Забери меня домой.
– Что он сделал?
– Он... О, Боже, Йен был жесток. Я купила ему ланч, а он... Он не стал к нему притрагиваться. Побоялся, что подцепит венерическое заболевание. – Жжение… Господи, жжение в горле, в глазах невозможно сдержать. Воздух переполняет легкие, но мамин голос, спокойный и тихий, помогает мне выбраться.
– Грэйс, считай и дыши. Давай, милая. У тебя получится.
– Я думала, Йен другой, – выдавливаю из себя слова между судорожными всхлипами, разрывающими меня на части. – Он мне нравился.
– Я знаю. Дыши. Задерживай дыхание. Медленно выдыхай.
Такое ощущение, будто недели проходят, прежде чем мама сворачивает на нашу потрескавшуюся подъездную дорожку. Выцветшая желтая краска на доме напоминает унылый тон рвоты под дождем. Один из водостоков засорился. Вода льется через край, будто Ниагарский водопад.
– Иди, прими горячий душ. Я приготовлю ланч.
Фу. Еда.
Дрожа, торопливо поднимаюсь наверх. Я похожа на зомби из какого-то дешевого фильма. Размытый макияж течет по щекам, капает на руки черными кляксами. Снимаю одежду, бросаю ее в угол комнаты, открываю кран. Проигрываю в памяти все, что случилось сегодня, пересиливая жжение в глазах. От горячей воды боль в теле тает, но рана в сердце кровоточит сильнее.
Какая же я идиотка. Я поверила ему. Поверила в него. Я даже беспокоилась из-за его приступов тошноты и головной боли. Проклятье, он мне нравится. Очень нравится. Как до этого дошло? Я поклялась, что не позволю парню заморочить мне голову, но спустя неделю, всего неделю, Йен поселился там как гребаный паразит. Под потоком воды восстанавливается чувствительность в теле, а вместе с ней появляется боль в сердце, и я тоскую по онемению. До прошлой недели мне нормально жилось без друзей, нормально жилось со всей этой враждебностью. Как вернуться к этому? Как притворяться, что у меня иммунитет к насмешкам, когда они исходят от Йена?
Опаляющее ощущение распространяется не только на глаза, но и в горло; я с усилием сглатываю. Боже, ненавижу плакать. Ненавижу всей душой, и это меня злит. Злость – это хорошо. Со злостью я справиться могу. Выключаю воду, рьяно сушу волосы полотенцем; мысли вертятся вокруг случившегося. Было бы не так паршиво, не так больно, если бы я не понимала, почему он вел себя настолько жестоко сегодня?
Может, да. Может, нет. Я не знаю. Я знаю только одно: Йен – жалкое подобие мужчины, а тот факт, что я это знаю, и он все равно мне нравится, жутко раздражает. Какого черта, нет, ну какого черта. Что плохого в том, как я выглядела сегодня? Какая Йену разница, даже если бы я сделала боевую раскраску, как у футбольной команды? Это мое лицо. Это мое тело. Я могу одеваться нарядно или неформально, как мне вздумается. Почему парням так сложно принять этот концепт? Вся эта фигня, которую наговорил Джекс, про желание привлекать внимание одеждой: когда на тебя обращают внимание – это нормально. Но обращать внимание и высмеивать, оскорблять, отвергать, стыдить – разные вещи. Быть заметной – не значит давать парням открытое приглашение делать со мной все, что им захочется. Джекс – придурок, поэтому для него такой хамский образ мышления практически ожидаем, но Камрин? Она девушка, и по какой-то причине девушки еще хуже. Я слышала театральный шепот, когда вошла в класс утром.
Надеваю удобные спортивные брюки, фланелевую рубашку, расчесываю волосы. Знаете, теперь я отлично понимаю, почему в школах вводят форму. Может, во всем городе... нет-нет... во всей стране ввести дресс-код? Все носят одно и то же, так что никого не назовешь шлюхой, готом, спортсменом, или хипстером, или ботаником. Никакого давления! Никакой ответственности! Один фасон для всех!
Не знаю. Может, Йена беспокоит та же проблема? Я ему нравлюсь, только он терпеть не может, что другие парни так на меня смотрят? Грр, прям как в этой дурацкой пьесе про Строптивую. Все сводится к собственничеству. Моя жена, моя женщина, моя девушка, я первый ее увидел, моя любовь – моя, моя, моя.
Падаю обратно на кровать, приглушенно вскрикнув. Людям нужно проснуться, открыть глаза и понять. Я не чья-то собственность. Лежу на кровати, смотрю в никуда, закипая от окружающей меня глупости, как вдруг мой взгляд останавливается на полоске ткани. Подхожу к шкафу, провожу рукой по атласному платью, которое прислала мне Кристи в прошлом году. Они с отцом хотели устроить мне пышную вечеринку в честь шестнадцатилетия, но на их условиях. Никаких черных губ, никакой подводки. Лишь метры и метры розового а-ля Пепто-Бисмол.
У платья пышная юбка и рукава. Вечерним платьям уже несколько лет рукава не делают, но Кристи каким-то образом умудрилась найти такое. Что еще хуже – она купила его, даже не спросив меня сначала. Я примерила платье, отказалась показаться в нем перед папой, который тут же назвал меня неблагодарной. Разумеется, вечеринка так и не состоялась.
Если бы они соизволили поинтересоваться, чего хотела я, то я бы указала на голубое платье-футляр с блестками. Я бы сделала замысловатую прическу с цветами или, возможно, украсила ее еще большим количеством блесток. Я бы обнажила немого кожи, может, открыла плечи...
