Я тебя не хочу (СИ) - Эрос Эви (книга бесплатный формат txt) 📗

А вот мама… В подростковом возрасте я поняла: что-то не так. И однажды услышала разговор мамы и бабушки, во время которого бабушка обвиняла маму в холодности к моему отцу. Говорила: «Что ты, дура, всю жизнь от него нос воротишь? Такой мужик тебе достался, а ты всё как снежная королева. Вот уйдёт от тебя — будешь знать». А мама только фыркала.

Тогда я и узнала, что на самом деле дочь другого мужчины. Я спросила об этом не у мамы, а у папы. Он всё мне и объяснил, в том числе сказал, что любит меня, как родную, и очень огорчится, если я поменяю своё к нему отношение. Я не поменяла… Только спросила, почему мама его не любит. Он улыбнулся и ответил: «Что ты, дочка. Она любит. А остальное ты поймёшь, когда вырастешь».

Ксюшка запнулась, опустила голову, и мне вдруг показалось, что она сейчас заплачет.

— Папа умер, когда я была на первом курсе. Ты ведь помнишь, я из Чебоксар, и в тот момент меня не оказалось рядом, я сдавала летнюю сессию. Мама позже рассказывала, что ему внезапно стало душно, он отошёл к окну, открыл его, сделал вдох… и упал. Она подбежала, потрогала пульс… Папа был уже мёртв. Разрыв аорты.

Голос подруги чуть дрогнул.

— Я тогда помчалась из Москвы домой, не досдав экзамены. Приехала… И вместо своей красивой, ухоженной и молодой мамы увидела вдруг старую и будто бы почерневшую женщину. С неё словно стёрли все краски, вынули из лёгких весь воздух, нарисовали на лице кучу глубоких морщин и насыпали песок в глаза. Я не узнала её. Это была не моя мама, Стась, а ходячий труп.

Она плакала каждую ночь. Каждую ночь! Каждую грёбаную ночь она садилась на кухне, плакала и шептала: «Игорь, милый мой, прости меня». И повторяла без конца «прости, прости, прости». И папину фотографию часами рассматривала, не отрываясь, будто ждала, что он ей ответит. И мне однажды сказала: «Дура я была. Какая же я была дура, дочка».

Ксюшка замолчала.

Всё это время я, слушая её, тихонько вытирала слёзы с глаз. И не только из-за самой истории, а из-за боли в голосе подруги.

— Мама умерла через полгода после папы, — сказала Ксюша очень тихо и сжала руки в кулаки. — У неё просто остановилось сердце. Забавно, правда? Всю жизнь говорила, что не любит, убеждала всех — мол, брак вынужденный, он меня любит, а его нет. И вот — он умер. Казалось бы, радуйся, такой хомут с шеи упал, а она… не смогла. Знаешь, как мама мне тогда сказала? «Дышать без него больно». И жалела, ужасно жалела, что так за всю жизнь ни разу не призналась папе в любви. Но теперь, я надеюсь, она уже исправила эту свою ошибку.

Я сглотнула.

Мысли путались и никак не хотели систематизироваться, цеплялись друг за друга. Хотелось спросить одновременно всё… или ничего не спрашивать.

Больно и страшно…

— Ксюш… а зачем ты мне это рассказала?

Она мягко улыбнулась.

— Помнишь, я предупреждала: выводы будешь делать сама. Пошли лучше спать, а то у меня уже глаза слипаются. Утро вечера мудренее.

— Утром на работу, — поморщилась я, и подруга засмеялась.

— Такова наша доля, Стась. Работать, жаловаться на работу… но всё равно работать. Все мы немного мазохисты, видимо.

— А некоторые не немного…

— Это точно.

Мы с Ксюшкой легли вдвоём на её узенькую кровать, обнялись… и мне вдруг захотелось услышать, как она поёт.

Удивительное дело — голос у подруги замечательный, и слух тоже, но петь она не очень любит. Точнее, любит, но не публично.

Другое дело, что я — не совсем уж «публика».

— Ксюш. А спой, пожалуйста, — попросила я, поворачиваясь к ней лицом. Подруга фыркнула.

— Колыбельную?

— Ну… можно и колыбельную. Я просто люблю слушать, как ты поёшь. Меня это успокаивает.

— Инну Васильевну тоже, — засмеялась Ксюша. — Ладно, так и быть. Щас спою.

Она прокашлялась и начала петь.

Столько дней у окна сидела,

Столько лет мучилась, ждала.

Я жила и не замечала,

Как была слепа.

Я нахмурилась. Это что за песня?..

Рядом с ним звёзды так сияют,

Рядом с ним спала пелена.

Как во сне, открылось мне,

Что здесь моя судьба.

Ну… Ксюшка! Есть у них с Лебедевым всё-таки что-то общее. Наверное, поэтому я их и люблю…

Столько дней плыл я, как в тумане,

Столько лет грезил наяву.

Как я жил, сам не замечая,

Что во тьме тону?

— Это откуда? — спросила я подругу, когда она закончила петь.

— Из мультика диснеевского про Рапунцель. Красивая песня, правда? — Ксюшка тихонько захихикала, и я фыркнула.

— Угу. Красивая. — Помолчала немного, а потом поинтересовалась: — И когда ты заметила? Ну… что я Сашку люблю.

— Я уже не помню, Стась. Но это точно случилось гораздо раньше, чем ты сама это заметила. Я всё поняла ещё в институте. Дружила с вами обоими, смотрела и диву давалась.

— Почему?

— Потому что вы всё это время были в плену стереотипа, возникшего в ваших головах ещё на первом курсе. Самообман — великая вещь, Стась. И так же, как моя мама убеждала себя в том, что ей не люб мой папа, вы с Лебедевым настроили свой мысленный телеканал на передачу «дружба» и смотрели только её, упрямо не замечая очевидного.

«Мысленный телеканал»… Я фыркнула.

— А очевидное — это что?

— И ты ещё спрашиваешь? Да не у всякой семейной пары такие отношения, как у вас с Сашкой. Он очень уважал тебя и относился с большим трепетом, и ты тоже не давала его в обиду. В вашем общении я всегда видела гармонию. И искреннее, чистое чувство, на которое способны немногие люди.

И я рада, что Сашка предложил тебе этот так называемый фиктивный брак. Наконец-то вы взглянули друг на друга под иным углом.

— Ну я-то, может, и взглянула, — пробурчала я недовольно. — А вот Лебедев…

Ксюшка засмеялась.

— Ох, Стась. Давай спать? Завтра сама поговоришь с Сашкой, предъявишь ему претензии, пусть объясняет. А сейчас — спать!

Мне ничего не оставалось, как согласиться.

Но неужели Ксюша права и Лебедев… тоже?..

Так хочется в это поверить. И страшно. Вдруг ошибусь?

Подруга задышала глубже — уснула. Я погладила её по мягким кудрявым волосам, вдруг подумав о том мужчине, который бросил её маму и которому оказалась не нужна сама Ксюшка.

Дурак он был. Вот она, рядом со мной — красивая, умная и совершенно замечательная. Будь она моей дочерью, я бы гордилась.

— Стась… спи давай. Хватит на меня пялиться, — пробурчала Ксюшка сонным голосом, и я улыбнулась.

— Извини, — ответила ей и закрыла глаза.

Значит, ещё в институте…

Удивительно, насколько взгляд на ситуацию со стороны может отличаться от твоего собственного взгляда. Я ничего такого не помню. Я никогда не рассматривала Лебедева с романтической точки зрения, да и он меня вроде бы тоже. «Мысленный телеканал»…

Был ли это самообман? Если порыться в глубине своего подсознания… и честно признаться… Я даже думать боялась о чём-либо другом, кроме дружбы. Нам с Сашкой было так хорошо вместе, совершенно не хотелось этого лишаться ради каких-то мифических отношений. И я давила в себе любую возникающую мысль, хоть чем-то похожую на романтическую. Табу. Нельзя.

И вот, когда Лебедев начал вести себя иначе, ухаживать за мной, как за настоящей невестой, целовать и вообще соблазнять — старательно сдерживаемые чувства прорвались, а потом созрели, как фрукт, долго наполнявшийся солнцем.

И чего толку гадать о том, что могло бы быть раньше, ещё в институте, и могло ли быть вообще. Я этого уже никогда не узнаю.

Интересно, а сам Сашка… что чувствует он? Просто хочет меня до ужаса, и плевать на все мои доводы против этого? Или он тоже, как я, оказался смыт лавиной нахлынувших на него чувств, которые все эти годы прятал от окружающих, в том числе и от себя?

Страшно надеяться на то, что это может быть правдой…

***

— Привет. Не спишь?

— Уснёшь тут. Ну что, будешь меня убивать?

— Не буду. Приезжай к семи утра, Саш. Только…

Молчание.

— Что — только?

— Хватит вам с ней уже глупости всякие друг другу говорить. Ты мне сказал, что любишь, и ей скажи.