Единственная наследница - Модиньяни Ева (читать книги полные TXT) 📗
– Но поскольку все шло нормально, – возразил министр, притворяясь удивленным, – какая нужда в том, чтобы ворошить старое?
– Раз вы меня спрашиваете, я отвечу, – сказала Анна решительным тоном. – Вы знали моего отца?
– Я думал, что знаю его, – ответил он, притворяясь взволнованным и ради этого убирая улыбку с лица. Это было то искусно выверенное волнение, которое он обычно демонстрировал в парламенте, чтобы убедить аудиторию и произвести впечатление на газетчиков.
– Вы правильно выразились, синьор министр: «Я думал». Если бы вы в самом деле хорошо знали старика, вы бы не распорядились произвести административную инспекцию в некоторых отделениях его промышленной группы.
– Я? – попытался он парировать удар, притворяясь крайне удивленным.
– Если вы станете отрицать это, вы вынудите меня опровергать вас. Да, вы приказали произвести инспекцию с целью… мести?.. шантажа?.. Я не знаю, уж простите меня. Скорее всего наш адвокат Доменико Скалья мне говорил, но я, должно быть, запамятовала. Это было оскорбление, которое вы не должны были наносить старику. Ведь достаточно было просто взыскать долги Пеннизи, который под угрозой банкротства бежал раньше, чем явилась полиция. Но еще более странно то, синьор министр, что скандал ширится без особых к тому причин. Ведь, как вы знаете, «Финмида» вернула почти все свои деньги. Там есть дома еще строящиеся и непроданные, земли, купленные недавно и пригодные под застройку, они и пошли в погашение займов. И Пеннизи, со своей стороны, расплатился полностью – у меня такое впечатление, что расплатился пожизненно. У него конфисковали все, вплоть до мехов его жены. Вот самый трогательный персонаж во всей этой истории. Бедная женщина! Не забыть послать ей что-нибудь от себя.
– В таком случае нет и причин для особой тревоги, – попытался ослабить удар министр.
– Причины есть. Их даже две, – уточнила Анна. – И я их вам назову. Первая: инспекция с целью шантажа. Вторая: попранная справедливость. Кто больше, кто меньше, но все вернули нечестным путем приобретенное. Единственный, кто ничего не вернул и ничем не расплатился, – это вы, синьор министр. Вам это кажется справедливым? Мой отец так и спросил: «Анна, тебе кажется справедливым, что политики всегда выходят сухими из воды»?
– И что вы ему ответили? – спросил экс-президент совета, прячась за свою непроницаемую улыбку.
– Вам хотелось бы знать это? – Анна заметила, что совершила ошибку: загнала жертву в угол, где ей уже нечего было терять. Она забыла один из отцовских советов: «Никогда не ставь противника в положение, где ему уже нечего терять». А ситуация, в которой находился министр, была сейчас именно такова.
– Я не настаиваю. Мне совсем нет необходимости знать ваш ответ, – сказал он явно озлобленным тоном. – Можете не затруднять себя, графиня.
– Но я скажу все равно. Я ответила, что должна подумать над этим. Вопрос сложный, и его нельзя решить вот так, с налету.
– Ну что ж, это мудрое решение, – признал министр. – В самом деле, тут есть над чем подумать. – С неожиданной порывистостью он поднялся с широкого кресла, решив против всех приличий первым прервать беседу. Он посмотрел на ту, которую про себя называл не иначе как международной проституткой, и просверком потемневшего взгляда пообещал ей трудную жизнь. – Да, графиня, подумайте об этом как следует. Я никогда не сомневался в вашей искренности. И я убежден, у вас есть неопровержимые улики в доказательство ваших обвинений. Я полагаю, вы умеете играть в шахматы?
– Я ужасная дилетантка, – откровенно призналась она.
– Я так и предполагал, – усмехнулся он. – Иначе вы знали бы, что шахматная доска полна коварства. Каждый ход может стать роковым. Как бы то ни было, но я уверен, – скорректировал он прицел, – что вы знакомы с правилами покера.
– Да, я могу отличить фулл от каре.
– В таком случае, – наклонился он, в то время как она протягивала ему руку для поцелуя, – вы, верно, знаете, что только при вскрытых картах можно определить, кто выиграл. Я в состоянии предъявить сильную комбинацию. Мои карты против ваших. Я бы никогда не приказал столь опрометчиво провести эту административную инспекцию, если бы не получил в свое распоряжение документы, которые могут внести переполох в вашу семью. Я знаю, что вы не дочь старика Больдрани, а ваша мать, красавица Мария, – единственный человек, которому удалось обмануть старика. Как видите, я осведомлен обо всех деталях вашей семейной жизни. Так что подумайте как следует, прежде чем вставлять запал в бомбу. Ведь как-никак, а вы, дорогая графиня, всего лишь дочь домработницы и ярмарочного плясуна. Пресса обожает такие откровения. Ведь это новость для первой страницы или даже для обложки с портретами всех действующих лиц. Вы не находите?..
МАРИЯ. 1938
Глава 1
Когда Мария Мартелли встретила Немезио, ей было восемнадцать лет, и она сразу безумно влюбилась в него. Она была красивая брюнетка, и массу своих черных, как вороново крыло, волос, блестящих и вьющихся, носила, распустив по плечам. Красота Марии была типично ломбардской: большие светло-карие глаза с миндалевидным разрезом, высокие скулы, прямой властный нос, но при этом мягко очерченные губы и кожа цвета меда с молоком. Мария сознавала, что она привлекательна, и гордилась этим.
Ломбардия всегда была проходным двором для Европы – в течение веков римляне и галлы смешивались здесь со множеством варварских племен. Из этого смешения произошел народ Ломбардии, а Мария, и в плохом, и в хорошем, была плоть от плоти его. Она была ломбардка во всем: в гордой поступи, в строптивости и неуступчивости характера, в решительности слов и поступков, но и в стыдливости чувств. Ее любимое число было «два», мир для нее был всегда разделен надвое: добро и зло, красота и уродство, богатство и бедность, свои и чужие, Север и Юг. Когда она узнала, что Немезио Милькович, славянин по происхождению, родился в Эмилии, она сказала: «Я люблю тебя, хоть ты и чужак. По ту сторону По все чужаки».
Мария родилась в 1920 году, когда на бастионах Порта Венеция в Милане открылась первая оптовая ярмарка, и это случайное совпадение казалось ей знаком судьбы. Отца она никогда не знала: он был сбит автомобилем, когда, стоя на тротуаре перед домом, читал газету. Машину занесло на повороте, и она налетела на него, отбросив к стене, как кеглю. Вера Каяти, его жена и будущая мать Марии, пыталась вместе с соседями спасти его, но было уже поздно. Он перешел от жизни к смерти внезапно, даже не заметив как. Вере только и осталось, что закрыть ему глаза, в которых застыло удивление по поводу этого случая, которого он, при всей своей сметливости, никак не мог предвидеть.
Водитель автомобиля, элегантный синьор, был страшно расстроен случившимся, он сообщил вдове свою фамилию и адрес, обещал ей выплатить большую компенсацию, но больше Вера его никогда не видела. Его адвокаты замяли это дело; наезд был сочтен непреднамеренным, и он отделался лишь судебными издержками, не выплатив вдове ни гроша.
У матери Марии был особый талант гладить дамское белье, и это умение спасло ее от нищеты, а девочку от сиротского приюта. Соседки в доме на корсо Верчелли первое время помогали ей, присматривая за малышкой, а потом, когда пошла слава о ее мастерстве, Вера не нуждалась больше и в этом. Многие знатные дамы и даже две балерины из театра Ла Скала отдавали ей гладить свои костюмы и белье.
А Вере эта работа так нравилась, что она даже не чувствовала усталости: похвалы клиентов ей льстили, а хорошая плата побуждала к особой старательности. Возможно, поэтому она больше не вышла замуж и откладывала каждый грош: она хотела, чтобы ее дочь имела лучшую жизнь, чем была у нее самой, чтобы она не знала нужды, если что-нибудь случится вдруг с матерью.
Дочь она воспитывала в строгости, но поскольку о работе в гладильной та и слышать не хотела, мать устроила ее ученицей в шикарный шляпный магазин на виа Торино. Стройной, не по годам высокой, Марии нравилось шагать по улицам, разнося картонные коробки заказчицам. А ее чудесные волосы цвета воронова крыла неизменно восхищали прохожих. Ей это больше нравилось, чем торчать весь день в мастерской, подметая обрезки фетра и тесьмы, которые все время кучами скапливались на полу. На улице она развлекалась, разглядывая дома, витрины, прохожих; в мастерской же было все одно – собирать бусинки, если швея случайно опрокинет коробку с ними.
