Будуар Анжелики - Жетем Валери (книги бесплатно без .TXT) 📗
Например, при Людовике XIII, отце нынешнего монарха, самой высшей гражданской доблестью считалась преданность королевской особе, безоговорочная, безусловная и беспредельная, что в определенной мере подтверждается следующим историческим анекдотом.
Людовик XIII обращается к придворной красавице графине д’Эспарбэ:
— Вы что же, мадам, спали со всеми моими подданными?
— О что вы, сир!
— Но вы же отдавались герцогу де Шуазелю?
— Он так могуществен…
— А графу де Рошфору?
— Он так остроумен…
— А де Монвилю?
— У него такие красивые ноги…
— М-да… Допустим… Но, черт возьми, ведь герцог д’Омон не обладает ни одним из этих достоинств, и тем не менее…
— О сир! Он так предан вам!
Формулой абсолютизма, формулой эпохи Людовика XIV, можно считать когда-то произнесенную им (или приписываемую ему) фразу, ставшую крылатой: «Государство — это я».
Он буквально излучал непоколебимую уверенность в собственной непогрешимости и универсальности, позволяющей быть авторитетным экспертом по всем без исключения вопросам государственного бытия. При этом он, не обладая сколько-нибудь глубокими познаниями в какой-либо определенной сфере, блестяще владел искусством преподнесения себя в роли олицетворенной истины.
В своем письме к маркизу де Вилару (от 8 сентября 1688 года) Людовик XIV заметил: «Приумножать собственное величие — наиболее достойная и наиболее приятная деятельность суверена».
И он приумножал это величие, не жалея ни времени, ни усилий. Его роскошный дворец в Версале излучал такое нестерпимо яркое великолепие, что оно способно было озарить всю Францию и вселить в каждого француза непоколебимую уверенность в благополучии и необоримой силе государства, которое замыкалось всего лишь на одном человеке, названном «король-солнце», Roi Soleil.
Он и сам по себе был довольно впечатляющей рекламой величия Франции: высокий, красивый, величественный, к тому же прекрасный наездник, смелый охотник, талантливый артист, баловень женщин и воинствующий оптимист.
Он любил устраивать пышные празднества, воспроизводящие дух античных вакханалий, с их массовыми совокуплениями и возлияниями в честь Венеры и Бахуса.
Высшее католическое духовенство, как это всегда бывает в тех случаях, когда не затрагиваются его коренные интересы, смотрело сквозь пальцы на эти языческие оргии, в которых тайно принимал участие сам Арле де Шанвалон, архиепископ Парижский, которому немало перепадало от королевских щедрот и дорогих вин, и недорогого женского тела, да еще и, как правило, увенчанного графской или герцогской короной.
Де Шанвалон, человек патологически жестокий, развращенный и коварный, имел огромное влияние на короля, которого неудержимо тянуло к пороку в любых его проявлениях. Только этим влиянием и можно объяснить такой немыслимый по своему державному вероломству поступок, как отмену Людовиком XIV в октябре 1685 года принятого его отцом на вечные времена Нантского эдикта, гарантирующего Франции веротерпимость и категорически исключающего рецидив Варфоломеевской ночи, когда была устроена массовая резня гугенотов.
Если фраза «Государство — это я» и впрямь означала нечто большее, чем эффектное сотрясение воздуха, то налицо была величайшая государственная подлость, которую не могут оправдать никакие фарисейские соображения типа «единство нации» или «благо большинства народа» — стандартный камуфляж самого плебейского вероломства тех, кто так гордится незапятнанностью своей аристократической чести.
Людовик XIV
«Короля-солнце» без преувеличений можно сравнить с роскошной придворной дамой в очень дорогом платье, надетом на весьма несвежее белье.
После отмены Нантского эдикта с благословления короля и католической Церкви начались так называемые драгонады — военно-полицейские акции, направленные на окончательную ликвидацию протестантизма во Франции. Вследствие этих варварских акций миллионы продуктивных и добропорядочных французских подданных вынуждены были либо покинуть родину, либо стать жертвами кровавых репрессий, как это описано в романе Анн и Сержа Голон «Анжелика в мятеже».
Помимо преследования гугенотов драгонады были средством борьбы с феодальной децентрализацией, характерной для эпохи позднего средневековья, а следовательно, средством всемерного укрепления абсолютизма. Налицо был явный парадокс: с одной стороны, абсолютизм подавлял определенные проявления старого феодального порядка, а с другой — стал последним оплотом феодализма в борьбе с нарождающимся буржуазным общественным строем.
Ситуация была кризисной и, как всегда бывает в подобных случаях, способствовала формированию пессимистического мироощущения, которое выражалось в фатализме, отрицании разумности всего сущего, принижении роли человека как субъекта бытия и нравственном нигилизме.
Наблюдалось тотальное падение нравов. Проявления этого падения были совершенно откровенными и вызывающе дерзкими. В Версальском парке, например, отнюдь не выглядели непристойной экзотикой сексуальные сцены с участием изящных кавалеров в напудренных париках и прекрасных дам с задранными до пояса пышных юбках с буфами. И это среди бела дня и на фоне прелестного ландшафта, что в немалой степени способствовало эстетизации таких фрагментов грандиозного спектакля, именуемого правлением «короля-солнце».
Следует заметить, что звонок к началу действа подобного рода прозвенел еще в начале века абсолютизма, гораздо раньше коронования Людовика XIV, так что его следует считать не столько автором, сколько вдохновенным продолжателем идеи королевского всемогущества и, как следствие, королевской вседозволенности.
Царствование его отца, Людовика XIII, было, по сути, игрой в государственное правление совершенно безответственного и капризного баловня всех окружающих, прозвавших его Справедливым просто так, чтобы сделать ему приятное. Жалко, что ли?..
Это был классический маменькин сынок, которому в детстве было дозволено все, что бы ему ни пожелалось. В возрасте двенадцати лет он беспрепятственно входил в спальню к своей гувернантке и ощупывал ее с ног до головы. По свидетельству придворного лекаря, этот милый мальчуган требовал, чтобы все родственники обоих полов любовались его эрекцией и на все лады превозносили мощь полового члена, который, как отмечал сей достойный эскулап, «поднимался и опускался подобно замковому мосту».
Его женили в четырнадцатилетнем возрасте. На брачное ложе его укладывала мать, которой он через час продемонстрировал красный от девственной крови член и отчитался о процессе дефлорации новобрачной во всех подробностях.
Новобрачная была его ровесницей. Дочь испанского короля Филиппа III Габсбурга, сыгравшая свою роль в историческом действе под именем Анны Австрийской. По свидетельствам современников, это была необычайно красивая женщина, воспетая всеми поэтами своей эпохи. И тем не менее ее коронованный супруг предпочитал обворожительной жене ее многочисленных фрейлин, мелкопоместных дворянок из дальних провинций и даже случайных пейзанок во время загородных прогулок или охотничьих празднеств.
Анна Австрийская не оставалась в долгу, вопреки расхожей версии, почерпнутой в основном из романа Александра Дюма «Три мушкетера», где она поддерживает сугубо платонические отношения с блистательным английским герцогом Бекингемом.
Согласно другим источникам, Анна Австрийская вела оживленную переписку с красавцем герцогом, а когда он приехал во Францию, встретилась с ним в городе Амьене, где, как отмечает хронист, «любезник повалил королеву и расцарапал ей ляжки своими расшитыми штанами…»
Анна Австрийская
При всем этом — что полностью совпадает с версией Дюма — Анна гневно отвергла любовные притязания всесильного герцога Армана Жана дю Плесси де Ришелье, знаменитого кардинала и воина, фактически правившего Францией вместо ее никчёмного супруга.
