Чудовище (ЛП) - Коллектив авторов (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
Днем я решаю пролистать «Хоббита», и как только устраиваюсь на диване и погружаюсь в рассказ, свет в гостиной вспыхивает три раза, оповещая о госте. Я думаю, что это снова моя мать, но искра надежды, вспыхнувшая у меня внутри, заставляет нервничать. На мгновение я надеюсь, что по ту сторону двери я увижу Вейду, и это беспокоит меня. Мне нравится моя тишина и мое пространство. Гости меня не заботят, и галдеж компании обычно удерживает меня в стороне от сборищ, но по какой-то причине я могу выдержать присутствие Вейды. Может, это из-за того, что она первый человек, с которым я разговаривал без необходимости перевода своих мыслей.
Открыв дверь, я практически замираю от шока, потому что она стоит там, взволнованно улыбаясь, словно счастлива меня видеть. Я не отвечаю на ее улыбку, или отвечаю, мне трудно сказать, так как я не могу вспомнить последний раз, когда улыбался. Я чувствую, как что-то расцветает у меня в груди. Я мог бы назвать это счастьем, но это чувство рассеивается, пока я иду за ней на кухню.
«Просто проверяю, жив ли ты еще».
Я бы рассмеялся, если бы мог. Я чувствую, как у меня подрагивают губы и загораются щеки.
«Жив».
«Отлично. — Она копается в своей сумочке и вытаскивает оранжевый пузырек, полный таблеток, и ставит его на стойку. — Они у меня с прошлого раза, я подумала, что, наверное, должна вернуть их».
Чувство счастья испаряется. Я подступаю к пузырьку и рассматриваю его. Это те самые обезболивающие, которые я принимал, когда она была здесь. Руки у меня слегка подрагивают, когда я тянусь к ним и замечаю, как гнев распространяется у меня внутри.
«Зачем ты взяла их?»
Улыбка исчезает с ее лица, когда она сосредоточенно смотрит на меня. Напряжение возвращается, я могу ощущать его. Она двигает руками медленнее, чем за все время, что мы знакомы, ее движения наполнены осторожностью.
«Из-за страха, что ты снова попытаешься себя убить».
И вот план смерти стал известен не только мне одному, и я сам в этом виноват. Вейда умна, умнее многих людей, которых я встречал, и, возможно, это связано с тем, что она не может слышать. Люди вроде нас полагаются на зрение, осязание и даже вкус, чтобы ощутить то, что не можем услышать. Ну, по крайней мере, зрение — самое важное чувство для людей вроде нее. Ну а я пытаюсь подмечать все, потому что знаю, что это скоро закончится.
Я подхожу к дивану и быстро сажусь на него, стараясь не смотреть ей в глаза. Она приближается ко мне и опускается передо мной на пол.
«Жизнь, Харрисон, — она двигает руками медленнее обычного, — жизнь может быть великолепной. Вопреки твоим мыслям или чувствам, жизнь может быть наполнена добром. Пожалуйста, не сдавайся сейчас только из-за того, что ты лишен чего-то».
Я с гневом наблюдаю за ее руками. Она понятия не имеет, каково это и на что похоже. Никто не понимает. Единственное общее между нами — это то, что она тоже не слышит. Она не знает, что значит быть пленником собственного тела. Быть в клетке из кожи и костей. Жить с неутешительными прогнозами и в страхе ждать, когда они настигнут тебя. Я — бомба замедленного действия, о которой забыл безумец, отсчитывающая в тишине время до взрыва.
«Ты не представляешь, о чем говоришь».
«Может, и нет, но я бы больше поняла тебя, если бы ты рассказал мне об этом. Ты когда-нибудь кому-то рассказывал о том, как все это отражается на тебе? Врачи не в счет».
«Да какая разница? — Подстегнутый гневом, я начинаю быстро двигать руками. Представляю, как заорал бы, умей я говорить. — Я не хочу жить с постоянным чувством тревоги или паники, я жил так слишком долго. Я просто жду, когда опущусь на самое дно. Жду, что проснусь и не смогу увидеть солнце, и буду не в состоянии ощутить холод или тепло. Я жду, когда все чувства исчезнут. Для моего положения смерть выглядит заманчиво».
Она качает головой и смотрит вниз.
«Но, Харрисон, что, если… если тебе не станет хуже? Что, если ты не потеряешь зрение, а потом обнаружишь, что тебе семьдесят лет, и что ты зря потратил свою жизнь на ожидание того, чего, возможно, скоро лишишься, а жизнь прошла мимо? Ты перестал обращать внимание на мир вокруг, потому что ожидал забвения…»
«ОНИ СКАЗАЛИ, ЧТО БОЛЕЗНЬ БУДЕТ ПРОГРЕССИРОВАТЬ».
Она поднимает руки, защищаясь, а я чувствую, что дрожу. Я не привык оправдываться перед кем-то. Я привык к тому, что люди избегают меня, позволяя мне существовать, но она, она у меня в гостиной, проповедует здесь о том, как мне нужно жить.
«Я не пытаюсь расстроить тебя, я пытаюсь помочь тебе увидеть… по-настоящему увидеть мир».
«Я вижу его, Вейда. Это все, что у меня осталось».
Она качает головой.
«Ты видишь, но в действительности не смотришь на него. Дело не просто в зрении, Харрисон. Дело в том, что зрение дает тебе почувствовать. Смотри на вещи из-за их красоты, их невероятных ландшафтов или архитектуры, а не потому, что думаешь, что никогда их не увидишь снова. Нельзя смотреть на мир и людей так, как это делаешь ты. Нужно смотреть на вещи так, чтобы действительно понять их. Почувствовать. Стать их частью».
«А в чем смысл, Вейда? Зачем беспокоиться о том, что они из себя представляют, если, в конце концов, я все равно погружусь во мрак?»
«Смысл в том… — она на мгновение останавливается и смотрит сквозь мое окно, растянувшееся от пола до потолка, на озеро вдалеке, — а смысл в том, Харрисон, что, вне зависимости от того, чем жизнь одарила тебя, это все, что у тебя есть. У тебя есть всего один шанс прожить ее. Ты и правда хочешь провести последующие годы, ожидая, что с тобой случится что-то плохое? Вместо этого подумай обо всем, что ты мог бы увидеть. Ты потерял слух, обоняние и вкус, но у тебя все еще есть зрение. Тебе еще на многое стоит посмотреть. Не поддавайся темноте сейчас, когда вокруг тебя так много света».
Я не отвечаю ей, вместо этого просто смотрю на нее, пытаясь понять, откуда она взялась и как у нее появился такой взгляд на жизнь. Люди вроде нас, которым выпал не лучший расклад в жизни, мы обычно сторонимся общества, но вот она здесь — упивается своей жизнью, как и моей. А я этого не заслуживаю.
«Я провел всю свою жизнь в ожидании потери очередной части себя. Я так много времени провел в одиночестве, что не имею понятия, каково это — быть с кем-то».
«У тебя полно времени научиться».
Убрав руки к себе на колени, она улыбается мне той же улыбкой, что и в тот день, когда благодарила меня за спасение ее жизни. Той же улыбкой, с которой встретила меня у двери несколько минут назад. Она искренне была рада видеть меня, рада поболтать со мной, пускай в нашем разговоре и присутствовала безмолвная череда тревоги и реализма.
«Ты первый человек, предоставивший мне такой шанс».
«Не правда. Ты привлекаешь к себе внимание, куда бы ни пошел, но ты видишь лишь то, что хочешь. Посмотри, к чему привела твоя проблема с ожиданием, ты упускаешь суть. А это моя любимая часть».
Что-то в моем выражении лица ломается, и я чувствую, как у меня дрожат губы. Она замечает это, но все равно продолжает:
«Я уже давно заметила тебя в кафе, Харрисон. Но ты постоянно сидел в углу с опущенной головой. Ты никогда ни на кого и ни на что не смотрел, кроме моментов, когда Таня подносила тебе кофе. Ты на мгновение приободрялся и жаждал этого общения, но ты все время упускал момент, потому что был слишком зациклен на различиях. Слишком сосредоточен на безмолвной жизни в темноте и безумии. Когда ты спас меня, я тебя узнала. Я точно знала, где видела тебя раньше, и на мгновение мне показалось, что ты тоже узнал меня. Ты смотрел, и я имею в виду действительно смотрел на меня. Если бы я не выжила, думаю, что умерла бы счастливой, потому что ты наконец-то посмотрел на что-то, словно это что-то имеет для тебя значение».
«Я хотел умереть, — прерываю я ее. — Я хотел оттолкнуть тебя с дороги, чтобы самому попасть под колеса. Я так сильно хотел освободиться от этого мира, что дошел до самоубийства».
