Азарт среднего возраста - Берсенева Анна (книги хорошего качества TXT) 📗
Впрочем, теперь Варя уже не очень об этом жалела. Всему, чему ей необходимо было научиться в практическом смысле, она научилась, как это принято называть, из-под руки – здесь, в мастерской Герберта и Дины Бауэр.
Приехав в Москву, Варя долго не решалась к ним пойти: не в ее характере было навязывать посторонним людям свои житейские трудности. Но потом все-таки пошла. В конце концов, они ведь сами дали ей когда-то свой московский адрес и сказали, чтобы приезжала в любое время.
– Пока у тебя еще наивные рисунки, Варвара, – с характерным своим, тяжеловатым немецким выговором сказал Герберт. – Но та манера, которую мы наблюдаем в эскизах твоей ома, да, бабушки, она прослеживается и у тебя. Это может оказаться ценным.
В тот год Герберт Бауэр впервые приехал из Германии, и его русская невеста возила его по всяческим живописным местам, в число которых попала и деревня Варзуга. Наверное, Дина хотела удержать жениха в России, где она как раз налаживала бизнес. И рисунки никому не известной женщины, найденные бог знает где в северной глуши, оказались не последним аргументом, убедившим немецкого фарфоровых дел мастера в том, что страна эта полна чудес и широких возможностей.
Внизу хлопнула дверь – послышался рокочущий голос Герберта. Он относился к отливке как к священнодействию и тоже приезжал рано в те дни, когда она происходила. А все время, пока шел обжиг, просто жил в мастерской, чтобы лично следить, что там происходит в печи на протяжении суток.
Варя улыбнулась. Именно так, наверное, вели себя двести лет назад Гербертовы предки из города Мейсена, когда происходили отливка и обжиг на их фарфоровом заводе. И так, наверное, вели себя те тысячелетней давности китайцы, которые хранили секрет самого первого в мире фарфора. Варя представила, как они, эти китайцы, перегораживали улицы своей деревни перед тем, как начинать отливку, как художники стягивали волосы в тугой пучок, чтобы ни один волосок ненароком не попал на влажную фарфоровую поверхность и не испортил все дело… Она быстро потрогала свои волосы, как будто ей уже прямо сейчас предстояло расписывать ею же придуманных дворников-барышень. И тут же отдернула руку, даже головой потрясла. Ну что такое, в самом деле! Нельзя же так отдаваться игре воображения. Может, прав ее супруг, и это признак одной лишь бессвязности мыслей?
Думать о муже сейчас не хотелось.
– Варвара, ты уже здесь? – раздался снизу голос Герберта.
Варя встала из-за стола и крикнула в открытую дверь:
– Да, Герберт! Я сегодня рано.
Она вышла на лестницу, ведущую вниз, туда, где уже собирались мастера, и раскатисто отдавал какие-то распоряжения Герберт, и звонко командовала Дина.
Она хотела сбежать по лестнице вниз, но что-то ее удержало. Что-то очень сильное – некстати пришедшее воспоминание…
Александр Игнатьевич встал перед нею так ясно, будто и в самом деле стоял на ступеньках и смотрел на нее снизу вверх тем прямым и внимательным взглядом, от которого в александровском доме у нее закружилась голова, и она чуть не свалилась с лестницы, и свалилась бы, если бы он ее не подхватил.
В тот день месяц назад она все-таки приехала в Александров, хотя для этого ей пришлось пересилить себя. До слез обидно было бы утратить то чувство, которое вызывал у нее этот дом, – чувство глубокой, глубинной защищенности и простого покоя, – только из-за того, что ее настиг здесь Олег. Поэтому через неделю после его визита, о котором Варя не могла вспоминать без содрогания, она все-таки приехала сюда.
Приехать-то приехала, но весь день находилась в настороженном напряжении и вздрагивала от всех шорохов, которые обычно так нравились ей в этом доме.
И когда она услышала сначала стук в дверь, а потом тяжелые мужские шаги на лестнице, ее охватил такой ужас, как будто в дом вошло чудовище из страшных детских снов. Их много было в ее детстве, фантомов воображения, и Олег каким-то непонятным образом воплощал в себе связанные с ними страхи.
Но прятаться от него было бы все-таки глупо. Варя вышла из комнаты на втором этаже, где как раз дорисовывала что-то для своих «Арабесок», и остановилась на верхней площадке лестницы.
К чему угодно она была готова. Что бывший супруг привез с собой охранников, которым дано указание скрутить ее и погрузить в машину. Что он снова предъявит к ней сексуальные свои претензии. Что… Да мало ли что могло прийти в его сознание, оскорбленное тем, что он не получает того, что считает принадлежащим себе по праву!
К чему угодно… Но только не к тому, что увидит человека, о котором последние три месяца боялась думать, но не думать не могла, как ни старалась. Если бы доски пола разверзлись, как земные недра, и существо, отлитое из лавы, явилось бы перед нею, вряд ли это поразило бы Варю так, как поразило ее появление Александра Игнатьевича.
Три месяца она уговаривала себя, что думать о нем не надо. Что встреча с ним была случайной. Что он, конечно, спас ее от жуткого зверя, но для него это значит совсем не то же, что для нее. Что мужчины вообще не придают значения событиям в такой неясной сфере, как сфера чувств, которая только в женском сознании непомерно широка и значима. Все это она повторяла себе тысячу раз, наверное, не меньше. Потому что тысячу раз, не меньше, он являлся перед ее мысленным взглядом в эти три месяца, и она видела его так ясно, как будто мысленный взгляд был взглядом наяву.
Как он стоял тогда в темным-темном лесу, опустив карабин, и небо сверкало у него над головою всеми красками, которых не придумать человеку, потому что это краски спасения и счастья.
Как набирал воду из бурлящего родника, плескал ее себе в лицо, и отсвет глубокого внутреннего оживления загорался от этого в его глазах.
Как поил ее потом виски и просил, чтобы она непременно выпила до дна, потому что от виски сердцу будет веселей, а этого-то ей как раз и надо после страха, который она пережила. Как будто сам он не пережил страха, стоя в пяти метрах от медведя! Хотя, наверное, не пережил. Не похоже было, чтобы он знал, что это такое, страх.
Варя влюбилась в него с первого взгляда, как девчонка, и поняла это сразу, хотя ей совершенно не с чем было сравнивать свое чувство: никогда она ни в кого не влюблялась, и девчонкой тоже. Эта неожиданность и ясность любви так поразила ее, что весь тот вечер у камина она держалась с ним до неприличия скованно, стесненно и говорила что-то такое, что должно было ему показаться неимоверной глупостью, и ночью так и не смогла заснуть на разложенном для нее диване, а утром, не включая свет, бесшумно оделась в темноте и сбежала, боясь подумать, что с нею будет, если она увидит его снова.
Стоило ли удивляться, что, увидев его три месяца спустя, она чуть сознание не потеряла прямо на лестнице!
В глубине души Варя была уверена, что в следующие же выходные он приедет в Александров опять. Конечно, она вела себя с ним как совершеннейшая дура: лепетала стихи, предлагала помыться в бане и боялась посмотреть ему в лицо, потому что ее с ума сводил дерзкий росчерк челки у него на лбу и светлые прямые лучи, которые разбегались в серых его глазах от центра к краям. Глаза были поставлены так широко, что от этого в его лице не было ничего округлого, обтекаемого – все оно состояло из твердых линий. Но вот это свечение прямых лучей… Из-за него во взгляде Александра Игнатьевича и чувствовалось какое-то особенное внимание, которое казалось Варе вниманием не ко внешней жизни. Похоже, внешнюю жизнь он и так, без особенного внимания, знал во всех ее зримых деталях, и знал, что надо делать, чтобы она была ему послушна. И во что-то другое всматривался он таким взглядом, от которого у Вари замирало сердце…
Впрочем, наверняка она все это про него выдумала. Выдумала же она, будто бы он появится в Александрове, несмотря на всю глупость, с которой она себя с ним повела. А он не появился. И через неделю не появился, и через месяц. И удивляться было нечему: он вообще появился в ее александровском доме только по стечению обстоятельств. Эти обстоятельства прошли – родовое гнездо он посмотрел. И больше ему здесь появляться было незачем.
