Голые - Харт Меган (книга жизни txt) 📗

– Я просто хотела, чтобы ты знал.

– Она прелестна.

Я повернула голову, чтобы взглянуть на лежавшую на самом верху стопки фотографию, ту, где Пиппа кружилась, и платье развевалось вокруг ее фигурки.

– Да, прелестна. Но она – не моя дочь, Алекс. А я – не ее мать.

Алекс немного подвинулся на диване, и я наконец-то осмелилась поднять на него взгляд.

– Но у тебя есть ее фотографии.

– Девон и Стивен хотели, чтобы Пиппа знала меня. Они считают, что я должна знать ее. Но я – не ее мать. – Глотнув пересохшим горлом, я замерла в ожидании осуждения.

Алекс кивнул:

– Вот это – по-настоящему ценный подарок, который ты преподнесла им. А я подарил всего лишь какую-то камеру!

Я не смогла удержаться от смеха:

– Ага! Поверь, для меня это был лучший выбор.

Он улыбнулся и поцеловал меня.

– Спасибо, что рассказала.

– Я должна была сделать это. Мне не хотелось, чтобы ты узнал об этом позже, потому что тебе в любом случае стало бы об этом известно. Пиппа – не тайна всей моей жизни или что-то вроде того. И если когда-нибудь… ну, я имею в виду… это в конечном счете все равно выплыло бы наружу. То, что она – моя дочь, мой первый ребенок.

Что-то смягчилось в пристальном взгляде Алекса, в линии его рта. Поцелуй на этот раз был долгим – и снова каким-то другим. И, когда Алекс отстранился от меня, выражение его лица казалось более открытым, чем когда-либо прежде.

– Я рад, что ты рассказала мне.

Я глубоко вздохнула:

– Моей семье трудно было смириться с этим. Отец и его жена до сих пор старательно избегают темы ребенка. Один из моих братьев притворяется, что ничего не знает, у другого с женой – проблемы с зачатием, так что парни относятся к тому, что у меня есть дочь, достаточно спокойно. Но моя мать…

Алекс ждал, пока я продолжу, не подгоняя меня.

– Она ненавидит то, что я сделала. Просто ненавидит.

– Потому что ты отдала дочь?

– Ты думаешь, что женщина, которая сама усыновила ребенка, проявит понимание в этом вопросе? – Я покачала головой, все еще ощущая горечь грустных воспоминаний.

– Так что же произошло?

На самом деле произошло многое, но для того, чтобы поведать всю историю, нескольких минут мне бы не хватило. К тому же очень не хотелось вдаваться в детали этой тягостной истории.

– Она отреклась от меня на некоторое время. Теперь просто отказывается говорить об этом. Но мы с матерью уже не близки, как было раньше.

– Мне очень жаль, Оливия.

– Мы отдалились не только из-за этого. Есть еще все эти правоверные условности, ортодоксальный иудаизм. С тех пор как мама стала строго следовать предписаниям религии, в ее жизни почти не осталось места для меня.

– Фигово.

– Да. Именно так.

– Я рад, что ты рассказала мне. – Алекс помедлил. – Для тебя это имеет значение?

– Что именно?

– Что я – не еврей.

Я залилась долгим, громким смехом:

– Боже, нет. С чего ты это взял?

Он коснулся моей цепочки кончиком пальца:

– Тебе идет. А я думал, что свечи, пепперони…

– Я к этому привыкла. – Вдруг подумалось о маме с ее строгой моралью и покрытой головой. В памяти всплыло, как она настаивала на том, чтобы я стояла рядом с ней и молилась. Я вспомнила, как мать выбросила пластмассовую тарелку, которая была моей с младенчества, потому что ту невозможно было сделать кошерной. И на кухне, и в жизни мамы отныне не было места для всего, что нельзя было превратить в кошерное. – Алекс, я не жду, что ты будешь следовать всему, во что я верю. Если я, конечно, хоть во что-то да верю, я в этом сильно сомневаюсь.

– Я просто хотел узнать, имеет ли значение, что я – другой, только и всего.

Я взяла его за руку, наши пальцы переплелись. Я коснулась их: его пальцы, мои, снова его, мои…

– Мы всегда будем разными.

Он поцеловал наши сцепленные пальцы:

– Для меня это тоже не имеет значения.

Наши губы слились в поцелуе, не пылком, но, разумеется, по-прежнему новом, непохожем на остальные и интригующем настолько, что каждый раз, когда мы целовались, я невольно начинала подумывать затащить Алекса в постель.

Я положила голову ему на плечо:

– Я так хочу…

– Чего?

– Чтобы я была… какой-то одной, принадлежала к одной вере и культуре. Однородной. Той или иной.

Алекс погладил меня по волосам, потеребив локоны:

– Никто не однороден, Оливия.

Я тихо прыснула:

– Точно.

– Я не шучу.

Я игралась с кнопкой на его рубашке. Ковбойский шик никогда не впечатлял меня, так почему же рубашка Алекса в стиле вестерн настолько очаровывала? Мысленно я фотографировала его – низко сдвинутая на глаза ковбойская шляпа, сапоги, немного развязная, самодовольная манера держаться. Я могла представить его во множестве самых разных образов. Это не делало их правдивыми – они соответствовали действительности не более, чем мои представления о самой себе как о католичке, иудейке или белой. Или черной.

Казалось, Алексу на мгновение стало не по себе, он перевел дыхание и выглядел при этом так, будто хотел что-то сказать, но передумал. Я дала ему время, точно так же, как он совсем недавно дал его мне. Когда Алекс наконец-то заговорил, его голос звучал тихо и сдержанно, но темно-серые глаза смотрели прямо на меня.

– Я тоже должен кое-что тебе сказать.

Я собралась с духом. И взяла его за руку. Ладонь в ладони, наши пальцы снова переплелись.

– Ладно.

– Скажи, причина, по которой Патрик так разозлился на тебя, кроется во мне?

– Частично. – Мой большой палец поглаживал тыльную сторону его ладони.

С губ Алекса сорвался тяжелый вздох, который он явно сдерживал.

– Так… ты знаешь.

Я кивнула и решила пойти ва-банк:

– Я видела тебя ночью на вечеринке Патрика по случаю Рождества и Хануки. С тем парнем, Эваном.

Алекс застонал. Его голова резко откинулась на спинку дивана.

– Черт…

Это оказалось легче, чем я думала, но до настоящего времени он и так не доставлял мне хлопот.

– И Патрик рассказал мне о тебе.

Теперь Алекс смотрел на меня, вопросительно подняв бровь:

– Он рассказал?

– Он сказал, что ты… что вы были вместе, – деликатно пояснила я. – Всего один раз. И что Тедди не знает об этом.

Алекс нахмурился:

– Патрик сказал, что мы трахались?

Я кивнула. Он вздохнул и провел рукой по волосам.

– Но мы не трахались. Он хотел. Я позволил ему сделать мне минет, только и всего.

В отличие от Клинтона Патрик не всегда различал минет и секс. Признание Алекса все расставляло по своим местам. Мне не стало легче, но, по крайней мере, я верила: это была не ложь.

– Мне жаль, что он рассказал тебе это, – сказал Алекс.

Мои пальцы сжали его ладонь.

– Почему? Ты не хотел, чтобы я знала?

– Дело не в этом, просто мне следовало самому рассказать тебе. – Он не попытался поцеловать меня. Возможно, просто боялся, что я отшатнусь. – Мне следовало знать, что Патрик вывалил тебе все это. Он посоветовал мне держаться от тебя подальше.

– Он и мне посоветовал держаться от тебя подальше.

– И никто из нас не послушался. – Его глаза снова замерцали. – Это, должно быть, судьба.

– У меня было много… проблем… из-за того, что произошло с Патриком. Я не хотела заводить новые отношения с парнем, который может создать для меня точно такие же проблемы.

– Черт, я удивлен, что ты вообще согласилась куда-то отправиться со мной в первый раз.

Я коснулась его губ, медленно и легко, так, как он всегда целовал меня.

– Ты – не Патрик.

– Нет. Я – точно не такой.

Я посмотрела ему в глаза:

– Все, что я хочу знать, – это то, что ты будешь честен со мной. Только это. Жирная задница в джинсах, гомосексуальные секреты – все, что бы то ни было.

– Я не буду лгать тебе, Оливия. Договорились?

И я поверила ему.

Я влюбилась, сильно.

Я все ждала, что неминуемо спущусь с небес на землю, но каждый новый день, проведенный с Алексом, был столь же замечательным, как и все предыдущие. Не то чтобы мы существовали исключительно в сверкающих радугами небесах и все такое… Алекс иногда раздражал меня своими хитрозадыми ответами, а ему действовали на нервы мои вечные опоздания. Но это было абсолютно нормально. Обычные вещи, свойственные парам, и я даже приветствовала небольшие ссоры, потому что мы никогда не сходили с катушек. И умели справляться с моментами непонимания. То, что возникло между нами, явно не собиралось улетучиваться, испаряться. То, что связывало нас, было реальным.