Закон Моисея (ЛП) - Хармон Эми (первая книга TXT) 📗

Она протянула мне большую книгу, и я понял, что это был фотоальбом. Он был по меньшей мере пять дюймов толщиной, переполненный страницами и с распухшим переплетом. Я просто уставился на альбом, не прикасаясь к нему, и ее руки медленно опустились. Ее челюсть сжалась, а взгляд стал жестким, когда я, наконец, поднял на нее глаза. Она думала, что я отталкиваю ее. Снова.

— Да. Я бы хотел посмотреть их. Ты посмотришь их вместе со мной? — мягко спросил я. — Я хочу, чтобы ты рассказала мне о нем. Я хочу историй. Подробностей.

Она кивнула и нерешительно шагнула внутрь, когда я шире открыл дверь, приглашая ее войти. Ее взгляд наткнулся на голые стены и новый ковер, и она заметно расслабилась.

— Я хотела ее часы, — произнесла она.

— Что?

Я смотрел в упор на ее гладкие длинные волосы и то, как они спускались по плечам, вниз по спине и заканчивались в нескольких дюймах выше талии.

— Часы с кукушкой, которые всегда у нее были здесь. Мне они очень нравились, — объяснила она.

— Мне тоже.

Мне было интересно, где они теперь. Я надеялся, что они не лежат где-то в коробке.

— Хоть что-то осталось в доме?

Я покачал головой.

— Только рисунки.

Как только эти слова слетели с моих губ, я пожалел, что произнес их. Я не знал, что такого было в Джорджии, но она всегда оказывала на меня подобный эффект. Она разрушала мои защитные барьеры, и желание говорить правду вылезало наружу со всеми своими недостатками и пестрыми цветами.

Джорджия просто так же откровенно посмотрела на меня, словно пытаясь разгадать, что я замыслил, но затем пожала плечами и отступила. Мы медленно прошли вдоль кухни, и я извинился за недостаток мебели. В конце концов, мы расположились в столовой, прижавшись спинами к стене и положив книгу к себе на колени. Тэг был занят делами на кухне и с улыбкой поприветствовал Джорджию, задав вопрос про Каса.

— Тебя сегодня сбросили, Джорджия?

— Не-а. Я редко оказываюсь сброшенной. Зато у меня хорошо получается выжидать.

— Не займет много времени, прежде чем он даст тебе свою голову, — пробормотал я. Джорджия резко посмотрела на меня, и я еще раз мысленно отругал себя.

— Мне бы хотелось понаблюдать за тобой время от времени. Мы с Моисеем посмотрели весь мир, но уже довольно давно я не проводил время с лошадьми. Может, ты дашь мне прокатиться до того, как мы уедем, — Тэг улыбнулся и снова подмигнул ей, прежде чем извиниться и направиться к входной двери. От моего взгляда не укрылось, что Джорджия вздрогнула при упоминании о нашем отъезде.

— Я еду в Нефи, чтобы немного развеяться и, возможно, сыграть в бильярд. Тот кабак так и остался на Мейн?

— Да. Хотя мы не называем его кабаком, Техас. Это немного преувеличено. Мы называем его бар. Но там в дальнем конце есть стол для бильярда, и, если тебе повезет, найдется кто-нибудь в состоянии стоять на ногах, чтобы сыграть, — сухо произнесла Джорджия.

— Ты это слышал, Моисей? Она уже дала мне прозвище. Тэг — Моисей: один — ноль, — он загоготал и успел выйти через парадную дверь прежде, чем я смог ответить.

Джорджия засмеялась, но я хотел пойти следом за ним и швырнуть его задницу на землю. Тэг не всегда понимал, когда нужно закрыть свой рот.

Но едва он ушел, я бы с радостью пожелал, чтобы он вернулся.

Без него в доме было слишком тихо, и мы с Джорджией застряли в пустой комнате, не зная, что сказать, и одновременно желая сказать слишком многое. Это казалось до странности правильно и в тоже время ужасно неправильно сидеть рядом с ней, вытянув ноги, касаться друг друга плечами и находиться с ней бок о бок. Глубоко вздохнув, Джорджия дрожащей рукой открыла альбом и заполнила тишину фотографиями.

Там были фото уставшей Джорджии с растрепанной косой, которая пустым взглядом смотрела в объектив и слегка улыбалась. Черноглазый младенец с пухлым лицом и в крошечной синей шляпе сидел у нее на руках. Там были фото морщинистых ножек, и миниатюрных кулачков, и голых ягодиц, и копны черных волос, сфотографированные крупным планом. Все зафиксировано до мельчайших подробностей, словно каждая деталь была отмечена и отпразднована.

Мы переворачивали страницы, и время шло дальше. Визжащий младенец со сморщенным личиком стал улыбающимся малышом с двумя зубами и слюной на подбородке. Два зуба превратились в четыре, четыре — в шесть, и Илай отпраздновал свой первый день рождения, получив торт, который по размеру был больше него самого. На следующем снимке у него была сахарная глазурь в кулаках, а на голове — бант. На последующем фото бант уже исчез, а его место заняли шарики глазури.

— Он был очень неряшливым ребенком. Я не могла сохранять его в чистоте и, в конце концов, сдалась и позволила ему этим наслаждаться, — Джорджия говорила шепотом, глядя вниз на улыбающегося малыша. — В этот день рождения мы подарили ему первую пару ботинок. Он не снимал их. Он кричал, когда я пыталась стянуть их с него.

Она перевернула страницу и указала на фотографию. Илай спал в своей кроватке. Он лежал попой, завернутой в пеленку, вверх и подмяв под себя руки. И на нем были одеты ботинки. Я засмеялся, но мой голос дрогнул, и я быстро отвел взгляд. Я чувствовал, как она мельком посмотрела мне в лицо, но перевернула страницу и продолжила.

Празднования Рождества, Пасхи и Четвертого июля. Фотографии с Хэллоуина, на которых Илай держал мешок со сладостями и был одет только в плащ и трусы, напомнили мне о его пижаме в виде костюма Бэтмена — пижаме, в которой он был всегда, где бы я его ни видел.

— Ему нравился Бэтмен?

Она резко посмотрела на меня.

— Была ли у него пижама в виде костюма Бэтмена?

— Да. Была, — кивнула она. Ее лицо было таким же белым, как свежевыкрашенные стены позади нас. Но она перевернула следующую страницу, не сказав больше ни слова.

Дальше следовали фото вылазок с палатками, и парадов, и постановочные снимки, на которых его волосы были приглажены, а рубашка чистой, что было редкостью для повседневных фото. Он чувствовал себя комфортно перед объективом, и страницы были наполнены его улыбкой.

— Он выглядит счастливым, Джорджия, — это было скорее утверждение, нежели вопрос, но Джорджия, кивнув, все равно ответила мне.

— Он был счастливым ребенком. Я не знаю, насколько я поспособствовала этому. Он был полон озорства, полон веселья, полон всех самых лучших вещей, даже несмотря на то, что я не всегда это ценила. Иногда я просто хотела, чтобы он посидел на месте. Понимаешь?

Ее голос наполнился грустью, и она постаралась улыбнуться, но улыбка дрогнула и соскользнула с лица, и Джорджия покачала головой, как будто подчеркивая этим свои признательные слова.

— Я говорила, что не буду лгать тебе, Моисей. И правда заключается в том, что я не была самой лучшей матерью в мире. Я столько раз мечтала просто иметь хоть секунду, чтобы вздохнуть. Я слишком уставала. Я старалась работать, и ходить на учебу, и заботиться об Илае. И я мечтала о тишине. Так много раз я просто хотела поспать. Я просто хотела побыть одной. Знаешь, как говорят: будь осторожен в своих желаниях?

— Джорджия, остановись.

Я не понимал, почему она придает столько значения тому, чтобы я знал эту «правду». Как будто она чувствовала себя недостойной какого-либо уважения.

— Мне кажется, что ты справлялась просто отлично, — произнес я мягко.

Она проглотила комок в горле и внезапно захлопнула альбом, сбрасывая его с колен и вскакивая на ноги.

— Джорджия, — запротестовал я, тоже поднимаясь на ноги.

— Я больше не могу смотреть. Я думала, что смогу. Тебе придется закончить одному.

Она не смотрела на меня, и я знал, что она едва сохраняла самообладание. Ее рот был напряжен, а руки сжаты так же сильно, как и челюсть. Поэтому я кивнул и не погнался за ней, когда она побежала к двери. Затем я сполз обратно на пол и взял альбом в руки, крепко стиснув его, но так и не нашел в себе сил его раскрыть. Я тоже больше не мог смотреть.