Улей 2 (СИ) - Тодорова Елена (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Да, — вместе со свистящим выдохом.
Невольно тоже выдыхает, шумно и тяжело.
— Как давно? — ему плевать на то, что его голос ломается.
— Некоторое время назад, — признается Ева. И добавляет: — Но окончательно память вернулась только сегодня.
Адам выдыхает, прикрывая на мгновение веки. Ослабляет хватку, давая ей возможность оттолкнуть себя при желании.
— Давай сразу расставим все точки. Прямо скажи, если не достоин. Скажи, если не простишь… Не простила? Сейчас скажи.
Что-то дрожит в груди, когда он пытается сделать вдох. Мир, который был до этого какими-никакими цветными виражами, сыплет колючими осколками.
— Не скажу.
Должен чувствовать облегчение. И, наверное, чувствует… Но оно сразу же теряется в массе из злости, нервного напряжения и бл*дской любовной тоски.
Ноздри расширяются. Скулы сжимаются.
— Тогда почему ты пошла к отцу? — эмоции проступают в голосе, сильнее всех — болезненное разочарование. Хотя сейчас он пытается все это скрыть. Не получается. — Почему, Ева? Чем ты думала? Чего добивалась?
— Ничего не добивалась. Клянусь, ничего дурного не замышляла… — потянувшись вверх на носочках, с надеждой и тревогой заглядывает ему в глаза. — Мне стало душно и тесно в своем сознании. От всех этих обрывочных воспоминаний. Нужно было завершить образ… Сложить пазл. А у меня не хватало деталей. Понимаешь? Хотела узнать, что почувствую в месте, где выросла… Когда посмотрю матери в глаза.
— Ева! Ты либо сошла с ума, либо не все помнишь! Черт возьми, разве ты не понимаешь, как это опасно? Ты захотела, села и поехала, наплевав на всех. Так? А меня спросить не могла? Господи, да хотя бы поставить в известность? — кричит все-таки, как ни пытался оставаться спокойным.
— Прости. Извини. В следующий раз подумаю… Позвоню, скажу, спрошу… Прости… Прости… — лепечет потерянно.
Прикусывая язык, Титов мотает головой из стороны в сторону.
Сколько вложил в эту войну! Сколько перемолол в себе. Перерос. Поборол. Сколько сил ввалил! Всего себя.
Ева Исаева. Что она на самом деле чувствует? Чего добивается?
Отпускает ее и тут же снова придавливает к стене. Она вытягивается, как струна, и заглядывает ему в глаза, видимо, в поисках какого-то ободряющего знака, что буря миновала.
Или же… напротив, ждет, когда накроет.
Ждет? Хочет? Провоцирует? Добивается?
Выдохнув, принимает решение, которое не удивило бы его месяц назад. Следует своим эгоистичным желаниям, наперед зная, что настоящая битва у них с Евой еще впереди, когда он вынудит ее рассказать, как она провела сорок пять минут в отцовской крепости.
А сейчас…
В конце концов, Ева его помнит. Знает, на что он способен. Ему тоже нужна терапия.
Ему нужна — она.
— Я хочу тебя, Эва. Ты позволишь? Дашь мне?
Ей плевать на формулировку вопроса. Когда Адам спрашивает — у нее внутри все переворачивается и томительно пульсирует.
— Да, — на выдохе.
Ни слова больше. Не могут.
Когда Титов прижимает губы к губам Евы, ее переполняют чувства такой силы, что впору зарыдать. Всхлип сдавливает грудь, рвется из горла. Тело начинает дрожать.
«Почему так больно?»
«Почему настолько приятно?»
Сплетаются ртами и языками. Влага о влагу — идеальное трение. Одержимое. Жадное. Вкусно им целоваться. Больно. Со всей сладостью и солью, с ненормальным сочетанием всего, что содержать их души — вкусно до помутнения рассудка. Вкусно.
Никакого пространства и барьеров. Переступают через все. Нарушают границы человеческого комфорта. Безраздельно. Безгранично. Друг для друга — Адам и Ева. Одно сумасшедшее целое.
Возбуждение накатывает стремительной волной. Ударяет их тела с такой мощью, дышать невозможно. И некоторое время — даже шевелиться. Замирают на несколько секунд. Едва разомкнувшись, тяжело втягивают воздух. Фигурально, уже тр*хаются — глазами. Они друг друга бесконтактно и жадно любят.
Это больше, чем слова. Больше, чем секс. Эмоциональное посягательство на сердце и тело. Требуют — и взамен дают равноценно.
Глазами не солжешь. Не сыграешь так. Там такая любовь! Такая сумасшедшая страсть! Они друг друга — только друг друга — боготворят и превозносят до небес.
А потом… Летят в сторону благопристойная юбочка-солнце и кашемировый свитер. Громко бряцает пряжка ремня, прежде чем падают на пол мужские джинсы. Руки дергают вниз лифчик, выпячивая для наглых губ нежную грудь. Коротко и жадно язык хлещет по соскам, срывая с девичьих губ даже не стон — задушенный крик.
Выгибаясь дугой, Ева поднимается на носочки, и руки Адама тут же подхватывают ее за талию. Приподнимая, фиксируют у стены. Покрывают кожу ожогами, без стеснения трогая и лапая.
Нет сил на то, чтобы снять колготки — ни у Титова, ни у Титовой. Натяжение, треск — звуковое оповещение того, что преграда уничтожена. Трусики в сторону, а там — горячая, истекающая страстью плоть.
— Моя… — сиплая череда грязных ругательств. — Моя девочка.
— Да, да, да…
Одной рукой подхватывает выше и разводит в стороны колени, чтобы разместиться между ними.
Прижимается всем телом.
Непередаваемо. Лучше чего-либо существующего в мире. Контакт кожи с кожей. Нежная женская грудь, раскрытые бедра, все выступающие косточки и твердая горячая сила мужского тела.
Входит сразу на всю длину и тут же, вздрагивая, почти полностью — назад. Превозмогая сопротивление души и тела, всей нервной системы, которая замыкает и коротит от этих ощущений — в нее. Замирая, хрипит и стонет. Ждет, пока первые волны удовольствия струятся по телу. Искрят. Кипят. Взрываются.
Так давно в ней не был. Так давно не чувствовал ее полностью. Своей. Неразделимо. Плоть в плоти. Бесценно и вечно.
Двигается. Осторожно и неторопливо. И даже так — ощущения запредельные. Наслаждение слишком острое, практически болезненное. Туго в ней. Туго, но так горячо и мокро — голова кругом. Не терпится разогнаться. Но ускоряется постепенно, офигевая от отклика, который дает тело Евы. Дрожит и пульсирует, исходит влагой. От нее — они оба уже мокрые.
У Титова тоже ноги дрожат. Низ живота стягивает и пульсирует горячим напряжением. Но ему хочется растянуть это удовольствие. Для себя и для нее.
Не разрушать эту безраздельную близость. Не покидать глубины ее тела. Не отпускать… Растянуть.
Скользит ладонью по хрупкому телу. Сжимает влажную от испарины грудь. Дразнит сосок. Теребит и тянет. Выше — по влажной коже. Ласково повыпирающей ключице. Обхватывает сбоку шею. Притягивая ближе и крепче — стонет. Лижет соленую шею. Всасывает.
Шепчет на ушко:
— Ты такая красивая… нереальная… красивая… моя… офигенная…
Смотрит на голую Еву сверху. Рассматривает, стараясь запомнить каждую деталь. Вдыхает запах ее возбуждения. Глотает отрывистые гортанные полустоны-полувскрики. Пьет с ее губ неподдельную страсть. Сплетаясь языком с языком Евы, раскрывает ее бедра еще шире. Безотказная в его руках. Звенит и играет. Трещит и фонит. Исходит таким количеством неприкрытой страсти, которую Титову трудно выдерживать.
Но он выдерживает. Раскачивая Еву на волнах этой страсти. Туда-сюда. Вперед и назад. Медленно и тягуче, когда накрывает слишком сильно. Быстро и сильно, едва чуть отпускает. Пока тело не начинает сумасшедше и бесконтрольно дрожать.
Сердце уже невозможно поймать. Оно грохочет непонятно где и в каждом уголке тела.
Титов… Растягивает изнутри до боли. Так чувствует его, как в первый раз не чувствовала. Толстую вену, рельеф, набухшую головку. Так туго в ней ходит. Задевает какие-то волшебные точки. Пальчики на ногах поджимаются. И дрожь по телу — волнами за каждым толчком.
Невыносимо приятно. Невыносимо.
— Не… могу… больше… — хрипит Ева. — Адам…
Кричит, хрипит и всхлипывает, когда наслаждение достигает пиковой отметки. Взлетает, распадается, теряет себя.
Он сразу за ней. Отпускает себя, совершая частые и глубокие толчки. Наслаждение проходит через тело раскаленной волной. Световая вспышка, взрыв, горячая дрожь.
