Люблю, убью, умру... - Тронина Татьяна Михайловна (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
Тут же романтическую помолвку с обменом колец из травы отнесли в разряд детских шалостей, которые никакого значения не имеют. От Душ потребовали, чтобы она немедленно попросила прощения у Андрея (о, если бы родители знали, что просить прощение действительно есть за что!), успокоила его и настроила того на совершенно определенный лад: они только добрые друзья, и не больше. Дуся пыталась объяснить, что она готова выйти за Андрея хоть сейчас, что ей плевать на всякие там предрассудки — лишь бы ему было хорошо.
Слава богу, что ораторского дара Кириллу Романовичу было не занимать — еще там же, в больничном покое, он сумел весьма убедительно объяснить своей дочери, что ничего хорошего из этого брака не вышло бы, одни страдания.
Но Дусе каяться и просить о дружбе не пришлось — Андрей не захотел ее видеть. Даже более того: он кричал и рвался из рук санитаров, угрожая тем, что снова попытается наложить на себя руки, если Дусю к нему допустят. Мрачный эскулап с усмешкой объяснил Померанцевым, что «нечего юношу травить видом чересчур прекрасной фемины» и что «с глаз долой, из сердца вон»…
Дусю к Андрею так и не допустили. Позже, когда физическое здоровье Андрея уже достаточно окрепло, она вновь пыталась проникнуть к нему, но каждый раз эти попытки оканчивались ничем — больной вновь угрожал свести счеты с жизнью, если хоть раз увидит ее.
Тогда же было решено окончательно, что отныне всякая связь между ним и Дусей Померанцевой прерывается, и даже со старшими Померанцевыми отношения будут вестись через посредника, ибо всякое напоминание о Дусе приводило больного в страшное исступление.
Андрея поместили в частную психиатрическую клинику, где лечили новейшими методами и отношение к пациентам было самое гуманное. Словом, Померанцевы сделали все, чтобы бедному сироте было хорошо, и просили докторов регулярно сообщать им о его самочувствии.
«Пропал товарищ ни за что ни про что, — говорил Катышев. — А ведь в тот самый день, когда с ним помрачение случилось, я его видел. Во всем бабы виноваты… Вот те крест, никогда не женюсь! Такое у него лицо было странное… ясно, что человек не в себе. И актрисулю я тоже видел… Не понимаю, что он в ней нашел? Бледная, тени под глазами в пол лица. Оно, конечно, это модно сейчас, но совсем не в моем вкусе!»
Позже Катышев сошелся с Бурлюком и Крученых, писал футуристические стихи, в которых честному обывателю ни строчки нельзя было понять…
Первое время Андрей вел себя в клинике беспокойно, требовал для себя смерти, периодически отказывался от пищи, окружающую действительность совсем не хотел воспринимать. Но потом он словно успокоился, приступы буйства у него прошли. Правда, новый врач, который вел его теперь, в этом спокойствии ничего хорошего не видел и апатию эту называл «постепенным угасанием души.
В клинике работал один человек. Обязанности его касались хозяйственной части, и к медицине он не имел никакого отношения, но тем не менее он принимал живейшее участие в судьбе пациентов. Андрей заинтересовал его — и по доброте душевной, человек этот, звавшийся Ильей Лаврентьевичем, решил помочь ему.
Долго у Ильи Лаврентьевича ничего не получалось, и все его попытки занять Андрея живой человеческой беседой, которая столь часто является единственным утешением для страждущего, заканчивались ничем. Андрей отвергал людей. Замкнутый и хмурый, он часами мог сидеть в своей палате, забившись в угол, и никак не реагировал на окружающее.
Можно было подумать, что все в нем умерло, но на самом деле это было не так. Внутри Андрея кипела жизнь, но жизнь невидимая, эфемерная — одна картина из прошлого сменяла другую. Он питался своими воспоминаниями — из тех времен, когда Дуся была рядом с ним. Каждая подробность прошлого бытия была взвешена поминутно, осмотрена со всех сторон, положена на определенную полочку… Андрей словно пытался найти в прошлом ту ошибку, которая изменила плавный ход событий. Карасев? Нет, дело не только в Карасеве, было еще что-то, что навсегда разлучило их с Дусей…
— Послушайте, отчего бы вам не пойти в сад — там такая чудесная погода? — обратился к нему в очередной раз Илья Лаврентьевич в перерыве между своих хозяйственных дел.
— Нет, мерси… благодарю… — отрывисто произнес Андрей, отворачивая свое безразличное лицо.
В другой раз Илья Лаврентьевич попросил его о какой-то услуге, искусственно срежиссировав ситуацию, в которой ему действительно требовалась помощь. Хитрости Илье Лаврентьевичу было не занимать — судя по всему, он был изобретательным человеком, к тому же очень неплохо понимающим пациентов клиники, в которой служил.
И однажды ему удалось выманить Андрея в сад и даже разговорить его.
— Я знал вашего отца, — как-то обронил он.
Некий просвет мелькнул в глазах Андрея, до краев заполненных черной меланхолией.
— У меня был замечательный отец, — невнятно пробормотал он.
— Да-да! И ведь знаете, он спас меня!
Поскольку Андрей явно откликнулся на это сообщение, Илья Лаврентьевич продолжил:
— Я ведь тоже когда-то был доктором, недаром течением жизни прибило меня к сему медицинскому учреждению… Правда, специальность моя к психиатрии отношения не имела, но тем не менее… Я работал в земской больнице под Тверью. Был очень молодой и глупый, все мечтал облагодетельствовать человечество…
— А отец? — хриплым голосом спросил Андрей. — При чем тут мой отец?
— О, его роль в моей истории весьма существенная… Дело в том, что был у меня пациент, из крестьян, который страдал неизлечимой и мучительной болезнью. Мучения его были столь нестерпимы, а помочь ему не представлялось возможным, что я, признаюсь, решил взять на свою душу грех…
Какое-то движение мелькнуло на лице Андрея, и он сказал:
— Помню! Вы — Самойленко… Я был еще ребенком, когда отец взялся за ваше дело…
— Да-да, вы правильно угадали: ваш отец защищал меня, и в результате присяжные меня оправдали.
— Вот что, — с возрастающей решительностью произнес Андрей, который давно уже он не говорил так долго. — Помогите теперь вы мне… ради отца!
