Не надо, дядя Андрей! (СИ) - Зверева Марта (список книг .txt) 📗
Однажды я взяла этот флакон: широкий цилиндр с гладкой поверхностью и облизала его, надеваясь ртом на жесткие пластмассовые края. Губы треснули в уголках, и я испытала такое наслаждение от этой боли, что самой стало страшно… и волнительно.
Я еще не успела вымыть из себя избыток смазки, и тут же, не успев задуматься, поставила ногу на бортик ванной и засунула флакон в себя. Он не хотел входить, тянуло болью и дискомфортом, но я вдруг отчаянно и яростно начала заталкивать его внутрь, саму себя насилуя. Чтобы наказать.
За одиночество, за эту жажду, за попытку заменить того, кого заменить нельзя.
Внутри тянуло, перекликаясь с такой же тянущей болью в душе от стыда и унижения. До чего я докатилась!
Но покатилась дальше. Намылила пальцы и, не вынимая флакон, ввела себе в задницу, растягивая ее привычно и деловито. Вспоминая, как делала это для Андрея перед тем, как вставить себе пробку в зад. Пробок у меня не было, но был второй флакон такой же формы, от кондиционера. Он был огромный для моей узкой, забывшей член Андрея дырочки, но я хорошо постаралась, засовывая в себя два, а потом и три пальца, а потом, сразу, без перехода, втолкнула и флакон. Боль была острой и резкой, способной заставить меня очнуться.
Но вместо этого я лишь сильнее двинула рукой, засовывая глубже. Драла себя и плакала, рыдала, сгибаясь от боли и взрывного удовольствия, которое растащило меня напрочь вместе с явившимся тяжелым оргазмом.
Потом я долго лежала, свернувшись клубочком, на дне ванны. Опоздала в универ, а когда пришла, передвигалась осторожно, чувствуя такую ностальгическую боль в себе.
Но больше так никогда не делала.
Ощущение неправильности было сильнее даже удовольствия. Это должен быть другой. Совсем другой человек. Я даже знала, кто.
Только это было невозможно.
Что, что, что я могла еще сделать? Мысль о том, что меня коснется кто-то из парней, что его член окажется там, где был только Андрей, вызывала отвращение. Но не могла же я всю жизнь хранить ему верность?
Поэтому увидев на телефоне имя Миши, я… ответила.
— Привет.
— Привет, помнишь меня? — За прошедшие месяцы голос его стал уверенней.
Я хохотнула. О, хотела бы я забыть. И его, и все, что случилось до него.
Или после? Какую из частей жизни я бы хотела забыть больше?
— Просто подумал, что мы давно не виделись, — хмыкнул он в трубку. — Может, встретимся?
Почему бы нет?
Я же простила Андрея за его издевательства надо мной. Я даже хотела их теперь. Чем Миша-то хуже? Даже лучше: он не причинял мне столько боли. Ни физической, ни душевной.
Может быть, как раз с ним я смогу себя пересилить и позволить чуть больше. Он же уже был моим любовником, вдруг получится уговорить свое упрямое тело принять другого мужчину?
Мы долго бродили по улицам города, залитым уже совсем теплым весенним солнцем. Капель звенела со всех окрестных крыш так радостно и беспечно, что сжималось сердце.
Кошки мяукали, призывая котов, а потом улепетывая от них со всех лап. А когда те их ловили, выгибались и жмурились, подставляя пушистую попу и холку под член и зубы победителя.
Мне тоже хотелось тяжелого, мощного мужского тела и рук, которые вертели бы мне, не спрашивая. Так что когда Миша вдруг дернул меня с дорожки в полутьму рощи и прижал собой к корявой толстой березе, я не стала сопротивляться, сразу задохнувшись под наглыми поцелуями в шею.
— Ты не могла меня забыть, ты всегда будешь меня помнть, первого! — Бормотал он, пока его влажные ладони шарили у меня под юбкой, грубо вдавливая трусы в промежность.
Я откликалась на его поцелуи, встречала его язык и думала, что хрен с ним, всему сама научу. Если смогу лечь под него, сделаю так, чтобы мне тоже понравилось. Куплю одеколон, как у Андрея, заставлю сделать татуировки. Наручники, пробки, глубокий минет. Все будет, если я смогу.
Но изо всех сил старалась забыть о том, что говорила Алина. Что после игр Андрея ее не удовлетворяла даже групповуха.
Я справлюсь. Справлюсь же?
До моего дома мы добрались стремительно, Миша вел свой кредитный «Фокус» так, словно это была «Феррари» и нетерпеливо и жадно поглядывал на мою грудь.
В большой комнате он опрокинул меня на диван, даже не добравшись до спальни. Упал сверху, остро напомнив то, что случилось почти год назад. Свою настойчивую грубость, демонстративную глухоту и жадную похоть. Но сейчас мне хотелось этой грубости. Хотелось, чтобы он вел себя еще хуже. Совсем плохо, как настоящий насильник.
— Еще, сильнее… — ныла я. — Ну быстрее!
Миша старался, хотя теперь я видела, что насильник из него, как из меня балерина. Если бы тогда, в тот день, когда он лишил меня девственности, я была бы чуть смелее, крикнула чуть громче, он бы отвалил от меня, ничего не сделав. Даже с разрешением трахнуть меня, он и то телился и не решался. Наверное, что-то предчувствовал.
Он уже расстегивал штаны, когда за бряканьем пряжки ремня мне послышался какой-то иной скрежет. Насторожилась, попыталась вывернуться, но Миша не к месту вдруг обрадовался и сграбастал мои запястья, навалился всей тушей… и так же всей тушей отлетел в сторону, снося нахрен новенький телевизор!
Я взвзгнула сначала от испуга, а потом от нереальной, шалой радости, уже узнавая и тон рычания, и вновь сильные, накачанные руки в черных языках пламени. Эти руки наносили Мише глухие, вязкие удары, а я куталась в расстегнутую кофту и только счастливо идиотски улыбалась, глядя как Андрей превращает в котлету моего первого мужчину.
— Хва… Хватит! — Простонал тот, с трудом откатившись в сторону.
— Хватит будет, когда я скажу, что хватит!
И снова глухие удары.
Мой. Мой зверь. Мой чертов садист-извращенец. Ему, кажется, изувечить Мишу слаще, чем поцеловать меня.
Но Андрей вдруг оглянулся, повернулся, подхватил меня с дивана и впился губами в мои губы, смял грудь окровавленной пятерней, толкнулся бедрами, давая почувствовать мощный стояк. Сграбастал волосы одной рукой, сначала оттягивая их назад, чтобы посмотреть мне в глаза бешено расширившимися зрачками, а потом толкнул вниз, на колени, другой рукой расстегивая ширинку.
— Миша… — попыталась возразить я, а сама уже высвобождала налитый мощью член из джинсового плена. Пальцы дрожали, но уже не от страха или горечи, а от предвкушения и истерической, безумной радости.
— Он без сознания, — «успокоил» меня Андрей.
Я не стала больше ничего говорить. Мне плевать. Его власть надо мной так велика, что заставь он меня отсосать на Красной Площади, я только поморщусь, вставая на колени на брусчатке.
Я не успела даже приоткрыть рот, когда меня грубо толкнули вперед, заставляя сразу обхватить звенящий от притока крови мощный ствол губами. И сразу Андрей надавил на затылок, надевая мою голову на член еще глубже. С непривычки я сразу подавилась, ощутив пульсирующую упругость у самого горла.
— Что, не тренировалась как следует, моя шлюшка? — Пальцы погладили затылок почти нежно, а в голосе слышалось скрытое за показным гневом удовлетворение.
Да, дядя, я всегда была только твоей. Единственный член, скользивший по моим гландам был твоим. Единственный, кто выбивал из моих глаз слезы грубыми толчками, закупоривая горло разбухшей плотью, был ты.
Никакие самые страстные поцелуи Миши не заставили мою тушь потечь, а теперь щипало глаза, изливающиеся влагой, когда таранящий член Андрея вонзался так глубоко, что яйца стучали по подбородку. Я попыталась вырваться, совсем чуть-чуть, просто попробовать, но он стиснул мои руки по-настоящему властно, а не вялыми движениями, как Миша и задрал их вверх. Каждый жест эхом повторял якобы властные жесты других мужчин и был настоящим, в отличие от них.
Андрей бросил меня на диван, прижал к сиденью, не давая отстраниться от плотно закупорившего рот члена и продолжил долбить мое горло, почти сидя сверху, царапая мою шею и лицо пряжкой ремня, давя мне на живот коленом. Все равно!
