Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия (читать полную версию книги txt) 📗
Морозов вручил мне букет, в жесте приветствия мягко пожал руку, соблазняя, улыбнулся.
— Виктор Евгеньевич сказал, что вы не имеете права приближаться ко мне. — Не разделила я радости майора, но он не обиделся. Только улыбнулся шире, свободнее.
— А ты как всегда неприступна, Измайлова! — Похвалил, посмеиваясь. — Так, вроде, сама позвонила. Первая. Или я что-то путаю?
Риторический вопрос заставил меня поджать губы.
— Не хмурься, Наташа. Это никому не идёт, а уж тебе и подавно. Ты прекрасна в своей непринуждённости, со светлым взглядом на мир. Пройдёмся. — Предложил, махнув рукой в сторону набережной, и мы начали неспешный спуск по мраморным ступеням.
— Чего вы хотите?
— Брось эти игры, милая… что я могу от тебя хотеть?.. — Отмахнулся Морозов, но тут же приблизился, за плечи меня приобнял и склонился к лицу, продолжая неспешно двигаться вперёд. — Неужели так много вариантов? — Издевательски потянул, а я прочистила горло и отрицательно качнула головой.
— Вообще ни одного. — Категорично заявила, на что мужчина рассмеялся в голос.
— Хочу я тебя, Измайлова. С той самой минуты, как увидел.
— Завидное постоянство. Вроде дорогу вам нигде не перешла. — Задумалась я, припоминая, а Морозов замер в изумлении.
Остановился, меня за плечо придержав, к себе лицом развернул.
— Такие женщины, как ты, Измайлова, одним своим присутствием переворачивают всё с ног на голову. — Сообщил, будто ненавидя меня за то, что чувствует. — Одним своим присутствием заставляют окружающих изворачиваться, подстраиваясь под обстоятельства. — Сквозь зубы выговаривал, повышающийся градус эмоций не контролируя. — Что-то такое, что нельзя увидеть и объяснить на пальцах. Что это — не скажу и я. Внутренний стержень или огонь какой, который манит, заставляя обжигаться снова и снова. Уверен, не первый тебе об этом говорю. Не первый страдаю.
— Может, это ревность и амбиции, Анатолий Сергеевич? — Ровно проговорила я, на что Морозов недобро усмехнулся.
— Ох, если бы всё было так просто, Измайлова… Если бы так… А самое обидное знаешь, что?
— Что?
— Что, получив тебя, страждущие приговаривают себя к погибели. Ведь, получив тело, мечтают завладеть душой, а это ты едва ли кому доверишь. — Как по секрету сказал, над ухом склонившись.
Выслушав, я крайне невежливо отстранилась, плечо из захвата выдернула, и идти продолжила.
— В вас умер поэт, Анатолий Сергеевич.
— Во мне умер человек, когда я увидел тебя! — Зло рыкнул он и сорвался с места, догоняя. — Человек, здравый смысл и добрая доля понимания. — Добавил уже спокойнее, видимо, припомнив о контроле. — Ты навязчивая идея. И любому всегда будет мало тебя просто трахнуть, оттого участь моя печальна и незавидна. Во что Гурина превратила, а? Не мужик, а оболочка одна.
— Вы уже и ответ мой знаете, уверены, что соглашусь? — Сухо отметила, заставляя Морозова усмехнуться.
— Какой ответ, Наташенька, девочка? Никаких ответов. Ты попалась! Или, считаешь, не знаю, что задумала? Что бы ты там ни хотела: приручить Громова своего или уничтожить, но сейчас не отступишься. А для решения этого вопроса нужно время и полная концентрация. А когда голова от других проблем пухнет… Ты ведь понимаешь, что эти нелепые игрища в казаков-разбойников только начало. Можно долго ходить вокруг да около, а можно просто пустить ему пулю в лоб и ты останешься ни с чем. Обидно, не правда ли…
Я обвела языком губы, нервно сглотнула и отсчитывала шаги, напряжённо глядя в одну точку неуловимого горизонта.
— Я настолько предсказуема?
— Ты больной человек, Наташа. Сломали тебя. — Вздохнул Морозов так, будто откровенно об этом факте сожалеет. — И, как это обычно бывает, нашёлся виновный во всей этой заварушке. И месть в таком случае становится идеей фикс. Месть или фатальная любовь. Ты же умом тронешься, если что-то пойдёт не так. Признай, что прав. Мы с тобой как никто другой это понимаем.
Он говорил, а я молча соглашалась, что прав, что точно в цель бьёт и не предположения это вовсе, а абсолютная истина, от которой даже мне не скрыться. Говорил, говорил, зарождая в теле истеричную дрожь, болезненный спазм от возможного провала.
— Чего вы хотите? — Прошептала, нервно теребя пальцами ремешок сумочки, а Морозов сделал вид, что этого не замечает. Свою линию гнул, паршиво скалясь.
— Пожалуй, хочу так много, что выделить что-то конкретное сейчас даже не в силах. — Азартно облизнулся. — Покорности хочу, встречного желания. — Проговорил с алчным блеском в глазах. — Любить тебя хочу и уничтожить хочу не меньше. Носить на руках и смешать с грязью! — С нездоровым румянцем продолжал, как вдруг опомнился, уравновешено усмехнулся. — И желания эти настолько остры и настолько противоречивы… — Загадочно потянул, на меня с интересом поглядывая. — Не молчи, Наташа, скажи мне что-нибудь. — Ладонью по спине провёл, а я вместо того, чтобы от прикосновения отшатнуться, как делала обычно, отвороты пальто на груди сильнее запахнула, спасаясь от холодного апрельского ветра.
— Гурин знает? — Прищурилась, напряжённо всматриваясь вперёд. Морозов неодобрительно покачал головой.
— В отпуске твой Гурин. Вчера отбыл на острова. И, поверь, месяца, пока его нет, мне хватит, чтобы дожать тебя. Не дразни и не испытывай терпение, а, вместе с тем, и свою удачу. — Заметил, доброжелательно улыбаясь. — Когда тебя ждать? — Задал вопрос, увильнуть от которого, судя по тону, было сродни преступлению.
— Не знаю, мне время нужно.
— С мужиками своими разобраться? — Догадливо хохотнул он и одобрительно махнул рукой. — Валяй! Недели хватит?
— Две нужно.
— Пусть будет две. Потом отработаешь.
— Я могу идти?
— Иди. Только… Наташ… поцелуй, что ли, на прощание, а? — Я демонстративно отступилась, а Морозов раскатисто рассмеялся. — А ведь счастье казалось возможным…
Я знала это состояние, что сейчас захватило и разум, и сознание. Полное отсутствие эмоций. Ни хорошего, ни плохого. Только проблема и способы её решения. Проблемой, несмотря на любые события, оставался Татарин. Взрывной и неуравновешенный. Он был не из тех, кого позволительно гладить против шерсти. И за последнее время привык быть главным, привык принимать решения и, как формальность, получать моё на них согласие. А я подпускала его всё ближе и ближе, допуская ту мысль, что бродячие псы, точно как волки, от своих инстинктов не отказываются. И смотрел он на меня так, будто на куски разорвать готов при первой же ошибке, при малейшей неточности. Ухватить, сжать челюсти и сделать больно. Намеренно. И чем дольше… были вместе… тем более решительным казался его взгляд. Он считал меня своей. Он мог спокойно выдохнуть только в том случае, если я покорно склоняла голову. Полной зависимости хотел и её получил. И совершенной дикостью казался тот факт, что эта зависимость вдруг стала мне не страшна. Он был бальзамом на рваные раны. Он был отдушиной после нелёгкого противостояния с Громовым, который тоже напирал, который тоже хотел отхватить свой кусок удовольствия. Татарин был целым миром, в котором я казалась призрачной и невесомой, свободной от проблем. Опасно манящим, затягивающим в воронку нереальности! Неправильным и таким хрупким… а я уже сжимала в руках условный камень. Увесистый, остроугольный, обладающий силой разрушения.
Глава 17
Прежде чем к нему идти, выпила. Не для храбрости… и не для того, чтобы отключить мозги. Просто хотелось поймать тот баланс лёгкости, который позволил бы провернуть этот фокус с демонстративной улыбкой на лице, с абсолютным безразличием в глазах.
На работе он появлялся только с утра, а в институт по средам не ходил вовсе. Ко мне приходил не раньше одиннадцати, а, значит, я могла застать его дома. Дома… У него здесь был свой дом. Ни комната, ни съёмная квартира на пару с другом, а именно дом. Я узнала об этом недавно. Случайность, не более. Вертела как-то в руках его паспорт, сейчас не скажу даже при каких обстоятельствах, и на страницу прописки заглянула. Хмыкнула, в адресе прописки разглядев элитный район города. Из того же праздного интереса всю информацию о доме выискала и ахнула, имя владельца прочитав. Татарина имя! А ведь в файле, что изучала, как только познакомились, этих данных не было. Всё вскользь, всё условно. И ведь в глаза не бросилось! Капнуть не захотелось! А теперь вопросы всё же возникли. Скользкие, холодные, и ожидаемо бестолковые на них ответы так же в голове прокручивались.
