Терапия - Перес Кэтрин (серии книг читать бесплатно .txt) 📗

Мы доезжаем до моего дома, он заглушает байк и спрашивает:

— Ты работаешь сегодня вечером?

— Да, субботы всегда урожайны на чаевые. — Говорю я ему, свешиваю свои ноги и отхожу от мотоцикла.

— А завтра вечером? — я беру его шлем, по поводу которого я даже больше с ним не спорю, и отдаю ему в руки.

— Умм, нет, обычно я не работаю по воскресеньям. А что?

— Ну, я знаю, ты сказала мне, что никогда не готовила, поэтому ты так и не научилась. Я думал, может, ты придешь ко мне, и мы могли бы вместе приготовить ужин. Я могу показать тебе, как сделать кое-что. Мы можем поесть и поболтать. Может, посмотрим фильм или что-нибудь еще. Если ты за, то давай.

Смех ускользает от меня, когда я смотрю на него снизу вверх.

Он серьезно!

— Ты смешной. Ты хочешь, чтобы я сожгла твой дом дотла? Я клянусь тебе, что не смогу научиться готовить за вечер. Я не могу даже сварить яйца, Кингсли!

Волосы падают на мои глаза, и он тут же протягивает руку, чтобы убрать их в сторону. Я чувствую тепло от его руки, и дрожь пробегает вниз по всему моему телу. Я прогоняю чувства прочь и смотрю на него, улыбаясь, и убираю свои волосы назад.

— Мои волосы — это бардак, — говорю я, внезапно чувствуя себя немного застенчивой.

— Мне нравится. Они выглядят превосходно, даже когда растрепаны.

— Ээм, спасибо. — Мгновение мы вместе смеемся. У нас было много таких моментов в последнее время: легко, беззаботно, комфортно.

— Итак, это свидание! Приходи завтра вечером, около шести часов, и мы сделаем что-нибудь простое. Трудно испортить спагетти. Я обещаю, все будет в порядке. Я скину тебе мой адрес.

Я никогда не была у него дома. Он никогда не приглашал меня. Он был своего рода закрыт, когда речь заходила о его личной жизни вне тренажерного зала или моей квартиры.

— Звучит хорошо. Тогда увидимся. То есть если я смогу ходить, — говорю я иронично. — Это было так уж необходимо делать столько прыжков сегодня утром? Боже, ты такая задница! Ты знаешь, как я ненавижу эти вещи.

Он смеется, пока заводит свой байк, и двигатель делает пару оборотов. Он протягивает руку к уху, как будто пытается услышать меня.

— Извини, не слышу тебя. Надеюсь, ты провела хорошую тренировку. Я знаю, как сильно ты люююбишь прыгать! — затем он улыбается чертовски сексуальной улыбкой и отъезжает.

Он такой плохой! Но я должна признать, думаю, мне это нравится.

22 глава

«Они говорят, что монстры живут под кроватями. Но они не правы, потому что на самом деле монстры живут в наших головах».

— Кэтрин Перес

Кингсли

Стоя перед дверью, я смотрю на ручку и пытаюсь восстановить дыхание. Я смотрю на нее и опять ухожу, уже в сотый раз?

Я не был в этой комнате после смерти Лили. Это было слишком больно, поэтому я шел дальше по жизни, как будто ничего не произошло, заталкивая все это глубже и держа все в себе.

Но эта чертова девчонка снова заставляет меня чувствовать, и это чертовски пугает меня!

Я вижу себя в ее глазах: испуганный парень пытается удержать все это вместе, пытается быть сильным, храбрым, пытается одурачить мир вокруг себя. Я смотрю на нее и вижу силу, завернутую в боль. Мне хочется сказать ей, чтобы она отпустила все, выпустить боль наружу, но я не знаю, хочу ли я, чтобы она сделала это, или хочу этого для себя.

Я не знаю, какая у нее история, или откуда происходит ее боль, но одно я знаю точно, что боль — это боль, печаль — печаль, и боль одинакова для каждого человека, какими бы разными мы ни были. Знаю то, что боль может подтолкнуть некоторых людей к краю, но надеюсь, что Джессика не такая. Я надеюсь, что она никогда не доберется до этого места. Я слишком хорошо знаю, что может произойти, когда боль достигает точки невозврата.

Медленно я протягиваю руку, поворачиваю ручку и толкаю дверь. Полуденное солнце потоками освещает потревоженные частицы пыли, которые в испуге прыгают в воздухе. Я сосредотачиваюсь на них в последней отчаянной попытке задержать лавину эмоций, которые готовы похоронить меня. Наконец-то я осматриваюсь и просматриваю глазами каждую деталь комнаты.

Ее мольберт стоит в углу комнаты возле окна, и тот любимый старый розовый свитер, забрызганный краской, который, как она сказала, был таким мягким и теплым — по-прежнему накинут на кресло. Он висит там, ожидая, когда она снова скользнет в него.

Но она больше никогда этого не сделает.

Ее масляные краски выстроились на столе в идеальном порядке. Кисти ждут ее руки, чтобы она взяла их.

Но она больше никогда этого не сделает.

Я подхожу и провожу пальцами по ее большому дубовому столу. Он холодный на ощупь, и, хотя мои пальцы в мозолях, я чувствую тонкие рубцы дерева под ними. Я закрываю глаза и совершенно идеально вижу ее в своей голове, когда она сидела здесь, смешивая краски, счастливая, улыбающаяся, погруженная в свое искусство. Ее улыбка была такой яркой, но она, кажется, никогда не достигала ее глаз. Я знаю это сейчас, но почему я не смог увидеть тогда? Теперь я знаю, как выглядит боль. Но сейчас уже слишком поздно.

Если бы я только знал, что она страдает...

Если бы я только знал, что ее боль была так глубоко...

Я, возможно, сумел бы спасти ее.

Почему я не смог увидеть, что даже когда она была здесь, она уже ушла?

Я беру свитер и подношу его к своему носу. Глубоко вдыхаю, пытаясь захватить все следы ее запаха, но он исчез. Так же как и она. Я падаю вниз в свое кресло, вцепившись руками в свитер, слезы заполняют мои глаза, и я резко опускаю лицо. Слезы, которые не были пролиты, наконец-то вырываются на свободу. Я никогда не плакал из-за нее, но сегодня буду. Пора.

Время столкнуться с потерей.

Время осознать, что моя жена выбрала смерть вместо жизни, потому что она чувствовала, что у нее нет другого выбора.

Время признать, что она не достучалась до меня.

Время признать, что я никогда не узнаю почему.

Время перестать игнорировать ее смерть.

Время столкнуться с реальностью самоубийства.

Я думаю о ней все время, но никогда не думаю о ее смерти. Я не был в состоянии посмотреть правде в глаза. Лили всегда в моей голове, и мои мысли не могут сдвинуться с места, не натыкаясь на что-то связанное с ней.

Я плачу за ту жизнь, которой она жила.

Я плачу за жизнь, что она бросила.

Я плачу за нашего ребенка, который никогда не будет рожден.

Я плачу за женщину, которую любил и потерял.

Я наконец-то оплакиваю мою Лили.

Я врал себе так долго, что ложь становится правдой, а правда ложью.

Я смотрю сквозь слезы на холст перед собой и пробегаю пальцами по уже нарисованной половине. Так же как и ее жизнь, картина полна цвета, но в то же время так темна, жива только наполовину.

Я медленно встаю и кладу ее свитер обратно на кресло. Подхожу к ее столу, просматриваю лежащие там документы. Розовая надпись, выглядывающая из-под маленькой кипы бумаг и конвертов, бросается мне в глаза. Я раздвигаю бумаги в сторону, открываю конверт с моим именем, написанным на нем вьющимся, темно-розовым почерком. Мое сердце замирает, а потом начинается сильно биться.

Все это время я всегда чувствовал себя очень грустным, что у меня нет настоящего объяснения, нет окончательного слова, ничего, кроме пустого дома и сердца. Именно поэтому я начал ходить на групповую терапию. Я просто хотел понять, что такое депрессия, самоубийство, нанесение себе повреждений. Я не мог понять, как Лили могла сделать это сама. Я подумал, что если бы смог выслушать других, кто сталкивался с этим, то, возможно, я мог бы понять и внести некоторую ясность. Но вот я, смотрю на письмо, которое вполне может вместить все ответы на вопросы, которые я никогда не задавал, пока она была жива.

Дрожащими пальцами я беру конверт, а страх перед неизвестным ползает внутри моей головы. Я перебираю мысли и переживания, спрашивая себя, действительно ли я хочу узнать. Действительно ли хочу видеть последние слова, которые она написала мне? Смогу ли я справиться с правдой? Более того, смогу я справиться с ее правдой? Я медленно открываю конверт и достаю письмо.