Ключевой момент - Лукьяненко Лидия (прочитать книгу .TXT) 📗
— Федя?
— Ты хочешь, чтобы я женился? — глухим голосом, как из преисподней, спросил он.
— Это твой выбор. За свои действия нужно отвечать.
— Я и хотел…
— Федя, женись! — повысила она голос, чувствуя, что теряет мужество. — Ты меня понял?
— Хорошо, — после паузы зло произнес он. — Я женюсь. Только ты потом пожалеешь.
Таня положила трубку и повернулась к маме:
— Все?
Мама в смятении смотрела на нее. Ситуацию спасли пришедшие вместе Катя и Людмила Борисовна. Пока они накрывали к ужину, Таня ушла в детскую укладывать Аленку. Девочка засыпала только рядом с кем-то, а потом ее спящую перекладывали в кроватку.
Она тихо лежала в темноте, вдыхая молочный запах Аленки, а слезы беззвучно текли по щекам, скатываясь в уголки рта. На минуту она пожалела, что у нее не будет ребенка от Федьки. Все можно преодолеть. Во всяком случае она точно знает, что преодолела бы. Сейчас она сделала самое трудное, так что наверняка выдержит что угодно…
С Костей рассталась быстро и резко. Он почему-то решил, что Таня теперь принадлежит ему безраздельно. Тон его переменился, стал более снисходительным, даже небрежным. Сначала Таня не обратила на это внимания. Она вообще не думала о нем. Ну, приехал. Погуляли и забыли. Но во вторую встречу и потом она с возмущенным удивлением отметила его мужское самодовольство. А после того как он стал недвусмысленно приставать к ней, просто выгнала вон. Что он возомнил о себе? Теперь, когда ей не было его жаль, все оказалось довольно просто.
Костя еще приезжал, извинялся, клялся, но былая жалость не возвращалась, а другого чувства к нему Таня никогда и не испытывала.
После первого курса Таня поехала в экспедицию. У них на факультете был археологический клуб, члены которого каждое лето ездили на раскопки. Таня в клубе не числилась, но на раскопки поехала. Это приветствовалось и считалось практикой по специальности. Остальные могли отработать практику в детских лагерях вожатыми. Таня вожатой быть не хотела. Она вообще не собиралась быть учителем. Ей нравилось заниматься чистой теорией, наукой как таковой. И конечно же, археологические раскопки были ей гораздо интереснее.
Лагерь разбили на мысе, вблизи южного города. Вниз вели извилистые тропинки. По ним они бегали к морю. Маленькая бухточка, куда можно было спуститься только с горы или подплыть с моря, была их пляжем. Его покрывала крупная галька. Ходить по такому дну сначала было трудно, непривычно ступням, привыкшим к обуви; потом ничего, приловчились. Зато вода была чистая-чистая, прозрачная и чуть голубоватая. Работали с шести утра до двенадцати. После раскопок разбредались по палаткам и в тень редких деревьев, чтобы переждать жару. Обедали, спали, после пяти шли к морю, плескались до заката. А когда темнело, начиналось самое интересное: поздний ужин у костра, песни под гитару, споры на научные темы, исторические анекдоты, ночные купания, прогулки парами, любовь под звездами. На Таню заглядывались многие, приглашали на вечерние прогулки. Таня с легкостью соглашалась, но не выделяла никого. Все ребята казались ей умными и интересными, но не волновали сердце. Тогда, зимой, какая-то часть ее души остановилась, замерла, словно замерзла и не могла оттаять. После неудачных попыток парни переключились на других девушек, благо здесь их было больше, чем ребят. Но Таню при этом зауважали. Помочь ей или просто поговорить, пройти рядом уже почитали за честь.
Старшим группы поехал их молодой преподаватель, тот самый, который произвел на нее сильное впечатление в первом семестре. Звали его Виталий Леонидович Грабский. Грабскому было всего тридцать четыре года, и дух студенчества был ему близок. Он ездил на раскопки каждое лето. Заранее подбирал место стоянки, определял научную задачу. Это был высокий породистый смуглолицый мужчина с черной густой шевелюрой и пронзительным взглядом. Таню он давно выделял как вдумчивую студентку и красивую девушку. Но ухаживать на глазах у своих студентов он, конечно, не собирался. Они подолгу беседовали, сидя возле угасающего костра под тихие звуки гитары Сережи Зосимова. Сережа знал так много песен, что никогда не повторялся, если только его не просили спеть на бис. Он отметил, что у Тани красивый голос. Теперь многие песни они исполняли только вдвоем, а все остальные слушали. Таня обожала их ночное пение у тлеющего костра, разговоры, научные споры с Грабским. Это была ее настоящая жизнь. Будущее казалось таким же радостным, наполненным и многообещающим…
Через месяц команда экспедиции сменилась. Оставались только Грабский, Зосимов и художник Ирочка, обязанности которой заключались в том, чтобы зарисовывать каждую находку, описывать ее и заносить в специальный журнал. Осталась и Таня. Ей не хотелось уезжать. Но новая смена экспедиции не понравилась ей. Первый состав был действительно братством, содружеством единомышленников, фанатов истории. А теперь в лагере жили разобщенные и не всегда приятные люди. Несколько ребят чуть ли не каждый вечер устраивали пьянки. Толстая Мила с четвертого курса интересовалась археологией не больше, чем Таня — астрономией. Она приехала сюда с одной целью — весело провести время с молодыми раскрепощенными мачо. Девушка перебиралась из палатки в палатку, развращая своей доступностью все мужское население. В лагере творилось бог знает что. Даже Грабский со своим авторитетом ничего не мог поделать. Зосимов не выдержал, плюнул и уехал через две недели. Таня работала теперь помощницей Виталия Леонидовича и старалась держаться рядом с ним и Ириной. А после того как ночью к ним в палатку влезли два пьяных любвеобильных третьекурсника, они с Ирой стали ночевать в палатке Грабского.
Теперь Таня не могла дождаться конца раскопок. Она не хотела оставлять Иру и Виталия Леонидовича в таком положении одних. Пока их было трое, им удавалось поддерживать хотя бы какую-то видимость порядка. И потом, надо же было завершить начатые исследования, закончить то, что было намечено.
В свой поселок Таня приехала всего на неделю. Спала до обеда, приходя в себя, и настраивалась на предстоящую учебу. На деньги, полученные за раскопки, немного приоделась: джинсы, курточка, кроссовки. В клуб не ходила, никого не видела. Что ей там делать? Настя отдыхала на море. Ленка родила Федьке сына. Костя женился. Ей не хотелось появляться на танцах. Начнут судачить, что вот, мол, дрались из-за нее, а теперь все бросили. Никому ведь не станешь доказывать, что все совсем не так.
На втором курсе учиться было легче, но не менее интересно. Курсовую она писала у Грабского. Они снова спорили до хрипоты. Таня сидела в читалке, работала с редкими изданиями. Это было лучшее время в ее жизни. Училась она по-прежнему на «отлично».
— Таня, если и дальше так пойдет, из вас выйдет прекрасный ученый, — говорил Грабский.
Таня поняла: ей нужен такой муж, как он, — умный, эрудированный, успешный и перспективный. Но Грабский был занят, у него уже была жена, научная дама, и подрастающая дочь. Таня не торопилась. Ее теперешняя жизнь нравилась ей. Не хотелось ничего менять.
Экзамены за второй курс были успешно сданы, и Таня, как всегда, поехала к маме. Мама старела, болела, но школу не бросала. Летом в поселке куча работы, приходится возиться и в огороде, и в саду. Таня пропалывала картошку, собирала смородину и крыжовник, варила варенье, консервировала огурцы. Предстояло торжественное событие: ее подруга Настя выходила замуж. Разумеется, за Кольку. Таню она пригласила быть свидетельницей. Мама достала обрез голубого шелка и отвела дочку к их поселковой портнихе Рае, хромой старой деве. Раю все жалели за некрасивость и увечье. Женщины жалели со своей стороны и заказывали у нее платье или костюм, мужчины — со своей и ходили к ней по ночам. Рая вместе с Танькой мудрили несколько дней с фасоном так и эдак, пока результат не удовлетворил обеих.
И вот на свадьбе подруги Таня стояла в новом небесно-голубом платье без рукавов, напоминающем греческий хитон. Изящные складки ниспадали легкой волной, одно плечо было открыто, а на другом переливалась серебристыми стразами крупная пряжка. Свои длинные золотистые волосы Таня завила крупными локонами, а украшение на голову сделала сама из остатков ткани. Тонкая голубая полоска чуть выше бровей придавала ей сходство с ее любимыми героинями Эллады. Свои изумрудные глаза она подкрасила голубыми тенями, да так, что их цвет теперь казался почти синим. На ноги надела простые босоножки без каблука, но тоже серебристые и с высокой шнуровкой. Ни дать ни взять — греческая богиня.
