Синдром Фауста - Данн Джоэль (книги онлайн полные txt) 📗
Я открыл дверь «Ягуара» и посадил Селесту на заднее сиденье. Затем протянул ей ребенка. Все это время – без единого слова. Войдя в квартиру, Селеста снова ничему не удивилась. Комната была завалена игрушками и неимоверным количеством детского барахла. Возможно, Селеста вспомнила о своем собственном детстве.
Оба мы что-то пристраивали, развешивали, расставляли. Каждый нашел себе занятие и погрузился в него с головой. Через полчаса позвонили в дверь. Это принесли из ресторана обед. Я заказал испанскую паэлью и божоле. Ели мы тоже молча. Даже чокнулись, лишь кивнув друг другу.
Проснулась и заплакала малышка. Селеста уселась кормить: грудь у нее располнела, движения стали мягкими. Мы оба по-прежнему делали вид, что ничего не произошло.
Потом она легла, а я остался сидеть: не хватало только заняться сексом с роженицей. Минут через сорок я выключил телевизор и неторопливо направился в спальню.
Селеста не спала. Лежала, уставившись в зеркало на потолке. Когда я вошел, лишь повернула голову и подвинулась. Я прилег сбоку, чтобы ей не мешать, хотя на этом ложе могли бы уместиться четверо.
Прошло долгих несколько минут. Мне казалось, она что-то решает про себя. Не желая спугнуть ее, я вел себя тихо, как мышь.
Внезапно увидел, как Селеста снимает сорочку. Тело у нее всегда было упругим и сильным. Но сейчас, слегка прибавившее в весе и округлившееся, оно напомнило мне фламандских средневековых матрон. Только было оно не белым, а смуглым.
Селеста смотрела на меня зеленым штилем креольских глаз. Спокойно, неторопливо, даже как-то обыденно. Только ноздри у нее чуть колыхались. Сняв с меня пижаму, она присела.
Я не люблю оральный секс, и она это знает. В нем нет воображения. Он искусственен, отстранен. Природа позаботилась об идеальном соответствии мужчины и женщины, создав пенис и вагину. И это я говорю как врач… Но так велико было желание, с одной стороны – отдать, а с другой – получить, что пойти на принцип значило разрушить доверие. В ее глазах я читал преданность. Она в моих – смятение и просьбу о прощении.
Я видел черную крону разметавшихся над пахом волос. Изгиб спины с приподнятым тазом. Два купола ягодиц, два парашюта, держась за которые я понесусь в свободном падении. Я понимал, что это уступка, быть может, жертва с ее стороны. И воспарил в настигающем сверхускорении оргазма…
Лежа рядом с Селестой, я прислушивался к привычным ночным звукам. Но сегодня они казались мне незнакомыми. К ним что-то прибавилось, а вот что – я не мог разобрать…
Так Чарльз Стронг заново стал отцом. С одной стороны, все выглядело нелепо. Ведь малышка могла быть моей правнучкой! А с другой – разве мои чувства не естественны? Полагается же мне тоже в жизни то, чего я был лишен! Я не обвиняю никого, кроме самого себя. Но если бы я остался там, в Йоханнесбурге, я стал бы подонком, предавшим тех, кто мне доверял. Или, что еще вероятней, – не стал бы, и меня бы сгноили в тюрьме.
Какой из инстинктов сильнее – деторождения или самосохранения? Это не всегда однозначно. Если речь идет о том, кому из двоих остаться в живых, – ребенку или отцу, в большинстве случаев срабатывает родительский инстинкт. А если жизни ребенка опасность не угрожает?
С точки зрения биологии, я был застрахован: моим детям в Южной Африке – тридцать пятый год. Сын, как и я, – врач. Об этом позаботились моя бывшая, на редкость энергичная женушка и ее папаша-вождь. А дочь владеет несколькими ресторанами и замужем за бизнесменом. Трогает ли меня, что они знать меня не хотят? И нет и да! Что поделаешь – это как раз та экстремальная ситуация, когда всемогущая Биология поднимает руки перед своей извечной соперницей – Психологией.
И все же я, наверное, – редкий счастливчик. Судьба ко мне благосклонна. Все ведь могло кончиться иначе… В отличие от Руди, я никогда не жаловался и не чувствовал себя обделенным. Мне досталось от жизни все, о чем человек только может мечтать. Свобода и успех у женщин, материальная независимость и достаток. Но все это, как оказалось, бледнеет перед древнейшим инстинктом – продолжением рода.
Как я ни оборонялся, крохотный и несмышленый сперматозоид все-таки победил меня, большого и умного. Ведь это он разбудил во мне давно угасшие родительские чувства. Не только реанимировал их, но и заставил меня отказаться от всего, что еще недавно составляло суть моей жизни. Пренебречь свободой. Распрощаться с женщинами. Сдаться на милость победителя той, которая столько лет была счастлива, если я ей улыбался.
Что все это по сравнению с маленьким и растущим существом, которое плачет, улыбается, сосет сиську, писает и превращает сердце в многострунный орган, а душу – в целый оркестр?
РУДИ
Все мои попытки подстегнуть Пачелли проходили впустую. И вдруг он позвонил мне сам…
– Какая честь, мэтр! – хрюкнул я в трубку. – Пернуть можно, – сказал я потише, но так, чтобы он услышал.
Но на носорогов иголочные уколы не действуют.
– Мистер Грин, – сказал он деловито, – завтра сюда приезжает Мишель Бересиартю, подруга принцессы Софи. Не могли бы вы с ней встретиться? Я полагаю, для вас это было бы чрезвычайно полезное знакомство.
– Если так – когда и где? – живо откликнулся я.
– Запишите номер ее сотового телефона.
Мой – я в этом был уверен – уже давно у нее в сумочке… И я не ошибся…
Мишель позвонила уже через полчаса, и мы договорились найти друг друга в кафе на набережной.
Когда я переступил порог, она махнула рукой из глубины зала.
Сама вычислила меня, сама и пригласила за столик. А может, меня сфотографировала какая-нибудь потайная камера в офисе жуликоватого мэтра?
– Мистер Грин?
– Он самый, – галантно представился я, разглядывая ее.
Гибкая, затянутая в кожу дамочка лет двадцати восьми – тридцати, влажно мерцая ореховой полировкой глаз, протянула мне руку. Ее бросающуюся в глаза экзотичность подчеркивала гладкая сизость длинных волос. Что-то в ней было южноамериканское или ближневосточное. Не совершил ли в свое время ее папаша налет на гарем арабского шейха? А может, – был любовником террористки из колумбийской или венесуэльской герильи?
– Мишель, – произнесла она глубоким, грудным голосом, так не вязавшимся с ее воздушной субстанцией. – Мы с Софи – самые близкие подруги… Много о вас слышала, месье…
– Весьма польщен, – хмыкнул я.
В ее сумочке внезапно зазвонил телефон, и, чуть отвернувшись в сторону, она сказала:
– Да-да, я с тобой свяжусь, – потом улыбнулась мне и достала тонкую дамскую сигарету, – не возражаете?
Я не возражал.
– Мистер Грин, – вдохнула она в себя тоненькую струю дыма, которую тут же выпустила через тонкие, чуть вспухшие от этого ноздри. – Я понимаю, что деньги вам очень нужны…
Я сморщил физиономию в кислую гримасу:
– Полагаю, не только мне…
Но она сделала вид, что не расслышала:
– Есть верный способ повлиять на его высочество: я дам вам номер его личного телефона. Позвоните ему и скажите, что вам надоело ждать, и вы решили обратиться в прессу…
– Милочка, – просверлил я ее фирменным взглядом истязателя, – я терпеть не могу врать и стараюсь никогда этого не делать. Даже если мне что-то очень и очень нужно.
Она усмехнулась:
– Тогда – счастливо ждать и дождаться…
Что-то нехорошее почудилось мне в ее тоне. Можно было голову отдать на отсечение, что она знает о моей болезни.
– Вы ведь, кажется, не очень в ладах со временем?
Она уже вставала из-за столика, и я подумал, что вместе с ней навсегда исчезнет моя последняя надежда. Проглотив в горле тяжелый комок, я кашлянул и остановил ее:
– Подождите! Если это сделает кто-то другой, я лично не буду иметь ничего против.
– Ах так! Ну что ж! – сверкнул в ее орехово-влажных глазах огонек издевки. – Мистер Грин, ваше благоразумие позволит нам действовать более решительно. От вашего имени его высочеству позвонит корреспондент бульварной газетенки и начнет задавать не очень приятные вопросы. Я говорю вам это так, на всякий случай. Чтобы позже не возникло недоразумений.
