P.S. моей ученице (СИ) - Дэй Каролина (мир книг .txt) 📗
Вернулся я в реальность в тот момент, когда музыка затихла, а остальные ребята зааплодировали девчонке. Только тогда я увидел, что в круге стояла не только Вика, но еще и Лазарева, недовольно посматривая на окружающих. На странность присутствие преподавателя в актовом зале никто не заметил, только мои громкие хлопки, приглушающие все остальные, привлекли внимание учеников, стирая с их лиц задорность и хоть какой-то намек на улыбку. Ступор охватит, казалось, всех участников происшествия, хотя музыку полностью выключить все-таки успели. Ответа на мой немой вопрос пришлось ждать не так уж и долго, пока…
— Станислав Родионович, они заставили меня танцевать, чтобы я получила роль Снегурочки, — … одна особа сразу же выпалила свою версию событий, строя невинный взгляд и показывая пальцем на Вику. Мне тут же хотелось ей крикнуть в ответ что-то вроде: «Да ладно? А то я не помню, как ты умоляла меня взять тебя в этот переполох, ведь Сафронова и Галкина тоже здесь!». Но я вовремя сдержался, несмотря на некую злость, которая окутала меня во время танца Вики. Мельком я посмотрел на нее. На все еще горящий зеленым пламенем взгляд, на быстро вздымающуюся грудь от нехватки воздуха. И заметил, как она очень осторожно покачала головой из стороны в сторону в отрицательном ответе, видимо, думая, что я не улавливаю всю суть. Хотя это мне немного помогло прийти в себя и найти нужные слова, которые могли бы надавить на обнаглевшую блонди.
— Лазарева я, по-моему, говорил тебе, что Снегурочку мы уже нашли. Ты свободна, — даже не посмотрев на очумелое выражение лица Лазаревой, произнес я, вспоминая наш разговор. Вспоминая ее мольбу, ее психи, а затем обвинения в растлении несовершеннолетних. Мне даже пришлось связаться с ее родителями, которые пообещали принять меры, хотя о случае в начале года я им так и не рассказал, как и о ее словах по поводу моей симпатии к Вике. Я знал, что она блефовала, рассказывая об этом с полной уверенностью, но все же мне пришлось прикинуться идиотом, непонимающим, о чем шла речь. Сейчас это не имело никакого значения, ведь правда на моей стороне. Почти.
— Но я… — только эта пигалица хотела мне что-то сказать, как я перебил ее заранее подготовленную речь. Или не заранее? Не важно. Не хватало мне выслушивать очередное вранье.
— Мне еще раз повторить? — добавив больше металла в свой голос, дабы девчонка поняла, что со мной сейчас лучше не шутить, Лазарева, состроив гримасу недовольства и несправедливости, выскочила из актового зала, то и дело кидая на меня тяжелый взгляд карих глаз. О нет, девочка, я на такое не поведусь. В дурака я больше не играю. — А ты, Сафронова, — как только хлопнула дверь, выкрикнул я, привлекая внимание одного важного для меня объекта, — идешь со мной, поможешь объяснить, в чем тут дело, — кинул я, наблюдая за ее стопором, и тут же, не дав ей вставить хотя бы одно слова в возражении, направился к выходу. Все-таки этот разговор должен состояться без свидетелей в виде более десятка моих учеников. Только я и она. Я покажу, как не нужно себя вести!
Она вышла не сразу, через минуту, видимо, дав мне время остыть. Только я не собирался остывать или начинать наш разговор более деликатно. Только не сейчас, когда воспоминания ее горячего танца, от которого мой член мог бы встать на глазах у этих малолеток, так и крутятся в моей голове. Только не сейчас, когда я разозлен, взбешен, а выпустить пар не на ком. Что же ты делаешь со мной, Сафронова? Какого хуя ломаешь все стереотипы и жизненные устои? Злость возрастала во мне все больше и больше, даже не пытаясь остановиться. А был ли в этом смысл? Однозначно нет.
Как только девчонка закрыла за собой дверь в актовый зал, я тут же прижал ее к ней спиной, смотря в перепуганные зеленые глаза. На этот раз они казались гораздо больше, чем обычно, а черные зрачки порядком увеличились. На секунду я почувствовал, как хрупкое тело слегка подрагивало, но продлилось это не долго — знает, что я не обижу ее, даже если сам в этом сомневался.
— Сафронова, ты что творишь? — злобно прошипел я, хотя в какой-то момент мне показалось, что эти звуки издавал не мужчина двадцати семи лет, а разъяренный зверь, готовый разорвать свою жертву на куски в сию секунду. В моей голове именно такая ассоциация казалась правдивой, но я человек и умею рассуждать здраво. Только в этот раз почему-то я совсем позабыл об этом факте.
— Я не понимаю вас, — врала она, и глазом не моргнула. С чего я это взял? Потому что ее недавно перепуганная мордашка стала гораздо увереннее, а тоненький голосок явно подтверждал мои догадки. Маленькая лгунья!
— Все ты понимаешь. Что это был за ходячий секс? — рявкнул я на нее, замечая, как уверенное выражение лица слегка исказилось в злобной гримасе. Почему-то мне казалось, что сейчас она с точностью продублировала мою физиономию, которая хотела не то сожрать девчонку с потрохами, не то заставить умолять меня остановиться, иначе я вряд ли смогу контролировать себя.
— Я просто заступилась за свою одноклассницу, потому что никто больше не был в состоянии это сделать, — кричала она. Я заметил, как ее дыхание становилось сбитым и опускалось мне на грудь. Даже сквозь ткань тонкой рубашки я чувствовал дыхание малышки. Чувствовал жар ее тела, ее пылкость. Злость. Но сейчас у меня возникали совершенно иные мысли, шагающие наравне с яростью. Совершенно иные. — А какими средствами пользоваться для достижения цели, решать мне. Если вам не понравился мой танец, или у вас играют гормоны, это не мои проблемы. Вы… — она даже слегка покраснела от смущения, однако я уже не обращал внимания не на ее ярость, не на приготовленные к бою маленькие кулачки, которые так и желали нанести мне увечья. Плевать! Она стояла так близко ко мне, а тишина коридора больше подталкивала меня к опрометчивому поступку, о котором, возможно, в будущем я пожалею. Но уже поздно спускать все на тормоза. Слишком поздно.
Не в силах больше терпеть нашу близость, я страстно прижался к ее губам, обводя полный контур языком и приоткрывая для более глубокого поцелуя. В голову сразу ударило, будто я выпил глоток дорогого коньяка, который моментально превращал меня в овощ, только сейчас я полностью стоял на ногах и контролировал свои действия, несмотря на секундный стопор моей малышки. Вашу ж мать, как я скучал по ее тоненькому телу, по ее красивым девичьим губкам, по невинности, но в то же время легкой раскованности, границы которой с каждой нашей минутной слабостью расширялись. Я просто скучал по моей девочке. Безумно.
Ее маленькие ладошки неуверенно держались за мои плечи, в то время как губы и язык вытворяли такое, что мне даже и не снилось. Та страсть, с которой я начал свое нападение, передалась ей, казалось, в двойном размере, настолько дико девчонка буквально кусала мои губы. Я сходил с ума. Руки блуждали по ее телу, то сжимая талию со всей силы, то опускаясь постепенно все ниже и ниже к ее аккуратной попке. Я вновь наплевал на правила приличия, на нежность девчонки, хотя она и сама не сопротивлялась моим действиям, стоило мне схватить двумя руками за нее. За попу. Я то гладил, то сжимал, хоть под тканью джинс не особо можно прощупать все досконально. Плевать. Сейчас на все плевать. Плевать, что если нас кто-то застанет, плевать, если она уйдет отсюда и не пожелает меня видеть перед своими глазами.
Мне на все плевать. Здесь и сейчас она рядом, целует меня, будто я единственный мужчина на свете, когда ее окружают симпатичные парнишки.
Точнее целовала.
Пока в какой-то момент она не стала отталкивать меня, а, совершив задуманное, ударила по щеке (хорошо, что не кулаком). Взгляд Вики в какой-то момент вновь стал злобным, прежде чем она испарилась из коридора и быстро спустилась вниз по лестнице. Я бы мог предположить, что она чего-то испугалась, но ее взгляд, полный ярости выдавал все с потрохами. Все ее чувства, всю горечь. Ненависть ко мне. Нет, вряд ли она испытывала настоящую ненависть, скорее обида, перерастающая в это гадкое чувство. Когда я любил ее, то чувствовал себя настоящим подонком. Педофилом. Но мне нравилось это состояние. И я готов на все, лишь удержать его как можно дольше. Только я не понимал в тот момент, что из-за своего эгоизма и предрассудков причинял Вике боль. Ту самую боль, которую видел в ее больших глазах. Она не дурочка, осознавала, что все не просто так, скорее всего, понимала, что наша любовь невозможна. Разница лишь в том, что она, учитывая подростковый максимализм, не учитывала этот факт и шла напролом, наперекор мнения окружающих. А я… следовал этим чертовым правилам, думал о ней, о своей семье, не учитывая, что делаю хуже, а не лучше. Лучше не будет ни ей, ни мне. Я просто убегал от своих чувств, от инстинктов. Играл со своей малышкой, а затем бросал на произвол судьбы.
