Милый, единственный, инопланетный (СИ) - Монакова Юлия (книги полностью .TXT) 📗
— Да я, собственно, только начала… — запнувшись, ответила Лиза, не уточняя, что вообще-то на массаж ходит её сын, а не она сама. — Вроде всё хорошо.
— Ох, он крутой специалист! — с воодушевлением воскликнула собеседница. — Я просто таю под его руками! Растекаюсь лужицей, — поделилась она и заговорщически подмигнула. — И какой мужик потрясающий, просто роскошный экземпляр… не находите?
— Не знаю, — смущённо пробормотала Лиза. — Я к нему не присматривалась.
— Жаль только, что женат, — вздохнула блондинка. — Даже на короткий роман во время отпуска рассчитывать не приходится.
Лизу словно окатили ведром ледяной воды.
— Женат?! — переспросила она. — Тимк… Тимур Андреевич?
— Ну да.
— А вы откуда знаете?
— Да все знают, — вздохнула девушка. — Я как в этот санаторий заселилась, сразу справки о Берендееве навела. Мне медсестричка из процедурной сказала, что он женат. Она и паспорт видела…
Больше Лиза ничего не слышала. Молча взяла телефон и, машинально кивнув, покинула кабинет.
Всё такая же оглушённая, она вышла из корпуса и побрела по дорожке в тени деревьев. Уже покинув территорию санатория и сделав около полусотни шагов, Лиза вспомнила об Илье, которого оставила сидеть на лавочке — прошла мимо сына и даже не заметила этого…
Лиза развернулась и медленно двинулась обратно. Илья послушно дожидался её там, где она его оставила.
— Мам, давай сейчас пойдём на море? — попросил он, завидев её.
Лиза рассеянно кивнула, даже не расслышав, что он сказал.
78
НАШИ ДНИ
Марина, сентябрь 2019
— Послушай, я и в самом деле не понимаю… — мама смотрит на меня в искреннем недоумении, между бровями залегла страдальческая морщинка. — Что это за демарш? Кому и что ты хочешь доказать?
— Никому и ничего, — я продолжаю укладывать вещи, которые понадобятся мне на первое время, в дорожную сумку. — Просто переезжаю к своему парню.
— Но… что это за спешка? Куда так торопиться? Вы что, не можете потерпеть?
— Зачем терпеть, мам? — откидываю упавшие на глаза волосы и, выпрямившись, удивлённо смотрю на неё. — Нам хорошо вместе. Он предложил жить у него. Я согласилась. Вот и всё!
— Но это так… — она пытается подобрать подходящее слово, — демонстративно, словно ты мстишь нам за что-то. И это твоё вчерашнее показательное выступление за ужином с Логиновыми… Что с тобой происходит, Мариш?
— Мамочка, — я улыбаюсь ей от всего сердца, — ну какая месть, о чём ты говоришь? Просто твоя дочь выросла, а ты и не заметила. Я влюбилась, понимаешь? Это совершенно естественно в моём возрасте…
— Естественно влюбляться в нормальных парней, а не в психически нездоровых! — парирует она. — Подумай, каково мне сейчас?! Я, разумеется, не могу тебе запретить совершить этот идиотский — да, крайне идиотский! — поступок, но, дочка, мы же все волнуемся за тебя! И папа, и бабушка… А что, если этот мальчик… что, если он тебе как-нибудь навредит? Вдруг он обидит тебя, причинит боль…
Я скептически фыркаю.
— Ну, ты бы его ещё в маньяки записала. Он добрейшей души человек. И он не псих! Он никогда намеренно меня не обидит.
— Да откуда тебе это известно?! — взрывается она. — Насколько хорошо ты успела изучить его характер и привычки? Как давно вы с ним познакомились?
— Лучше тебе этого не знать, — честно отвечаю я.
Мама закатывает глаза.
— То есть вы едва знакомы — но тем не менее собираетесь вместе жить? Чем ты вообще думаешь? Прежде чем решаться на такой серьёзный и ответственный шаг, человека нужно узнать. О какой любви может идти речь в принципе?! Это дурь и блажь.
— Между прочим, дедушка влюбился в бабушку с первого взгляда и сделал ей предложение прямо в день знакомства. Они прожили вместе много счастливых лет, — невинным голоском напоминаю я. — Считаешь, у них тоже были дурь и блажь?
Как всегда, когда ей нечего возразить, мама выразительно закатывает глаза и делает вид, что её утомило моё упрямство.
— Мы благополучно перескочили твой переходный возраст, я так радовалась этому… но, похоже, он тебя всё-таки настиг, хоть и поздновато, — вздыхает она. — Твой переезд выглядит как дурацкий подростковый бунт!
— Значит, это и есть дурацкий подростковый бунт, — устало выдыхаю я, застёгивая молнию на сумке. Мне тоже надоело спорить и оправдываться.
— Но ты нас хотя бы познакомишь со своим молодым человеком?! — восклицает она почти в отчаянии. — Мы же должны знать, кто он такой… как, кстати, его зовут?
— Вообще-то, именно с этого надо было начинать, — замечаю я сухо. — Илья. Его зовут Илья. И да, я вас обязательно познакомлю. Попозже. Когда он будет готов.
— И с его семьёй мы тоже непременно должны встретиться и поговорить, — добавляет родительница. — Узнать, что это за люди…
— С отцом Илья не общается, его воспитывала мама. И, кстати, она от меня тоже совершенно не в восторге.
Подхватываю сумку и, бросив последний взгляд на свою комнату, выхожу.
Бабушка сидит у себя в кухонном царстве, не вмешиваясь в наш с мамой разговор, и тихонько сморкается в платочек, тоже искренне переживая из-за моего ухода. Могу её понять: во времена её молодости девушки не так часто съезжались с парнями до свадьбы. Хорошо, что папа ещё не вернулся с работы — вынести ещё и его молчаливый укор мне точно было бы уже не по силам.
— Бабулечка, ну зачем ты плачешь? — я целую её сначала в одну щёку, потом в другую. — Я же буду очень часто приезжать. Разве я смогу жить без твоих пирожков?!
Она беззвучно шепчет что-то и крестит меня, отчего мне делается совсем неуютно. Словно на войну провожают, ей-богу!
— Ладно, — я чмокаю напоследок Веника в толстое мохнатое пузо и натянуто улыбаюсь, — мне пора. Папе передавайте привет, я ему потом сама позвоню.
— Звони, почаще звони, Маринушка! — умоляюще произносит бабушка. — Храни тебя бог.
Пока я еду к Илье, настроение делается всё паршивее и паршивее. Немудрено — после такого-то, чуть ли не траурного, прощания с домашними! Нет, я не жалею о согласии, которое дала Илье, и всё-таки… всё-таки с поддержкой семьи мне было бы куда легче сделать этот шаг. Мне, конечно же, страшно. И пусть я не сжигала за собой мосты и знаю, что смогу вернуться обратно, если что-то вдруг пойдёт не так, всё равно меня потряхивает от волнения.
— Я выделил тебе три полки в шкафу. Достаточно? — спрашивает Илья буквально с порога, в некотором ужасе глядя на мою — совсем небольшую — сумку.
— Да, спасибо.
— Мне нужно работать, — сообщает он и, развернувшись, уходит к своему компьютеру. Я остаюсь в прихожей одна и чувствую себя дура дурой. Не то чтобы я ждала, что Илья поможет разбирать моё шмотьё, но… он мог хотя бы не бросать меня в такой момент в одиночестве. Неужели он не понимает, как мне страшно и неуютно сейчас? Впрочем, о чём это я — конечно, он не понимает.
Я быстро раскладываю свою одежду по полкам, расставляю баночки-скляночки и тюбики в ванной, ставлю на кухонный стол свою любимую чашку с Эйфелевой башней и надписью “Salut Paris!” Я привезла её из Парижа, куда мы с родителями ездили на моё восемнадцатилетие, и с тех пор пью чай и кофе только из неё.
— Илья, может, хочешь чаю? — кричу я ему из кухни. Он не отзывается. Я заглядываю в комнату и обнаруживаю, что он сидит за компьютером, сосредоточенно что-то набирая на клавиатуре и пристально вглядываясь в монитор.
Подхожу и обнимаю его за плечи. Илья вздрагивает.
— Не надо… не надо меня сейчас трогать, — говорит он, явно напряжённый. — Я же сказал тебе, что работаю.
— Извини, — я стараюсь сделать вид, что не обиделась. — Просто мне скучно. А ещё я приготовила чай… Хочешь?
Он молчит, увлечённо стуча по клаве.
Я ухожу на кухню, выпиваю свой чай в гордом одиночестве, залезаю в соцсети с телефона и немного переписываюсь с Лёлькой, притворяясь, что всё хорошо.
