Проклятье Победителя (ЛП) - Руткоски Мари (бесплатные версии книг TXT) 📗
Кестрел откашлялась.
— Ты все еще играешь?
Арин покачал головой.
— Я почти забыл как. В любом случае, у меня не слишком хорошо получалось. Я любил петь. До войны я боялся потерять этот дар, как часто бывает с мальчиками. Мы растем, меняемся, наши голоса ломаются. Знаешь, неважно, насколько хорошо ты поешь в девять лет, если ты — мальчик. Когда начинаются изменения, остается только надеяться на лучшее…надеяться, что твой голос станет таким, каким ты снова сможешь его полюбить. Мой голос начал ломаться через два года после вторжения. О боги, как я пищал. А когда мой голос установился, это казалось злой шуткой. Он был слишком хорош. Я не знал, что с ним делать. Я так радовался, что у меня есть этот дар…и злился, потому что он значил так мало. А теперь… — Арин самокритично пожал плечами. — Я знаю, что хриплю.
— Нет, — возразила Кестрел. — Нет, не хрипишь. У тебя красивый голос.
Последовало мягкое молчание.
Пальцы Кестрел охватили скрипку. Она хотела задать Арину вопрос, но не смела, не могла произнесли вслух, что не понимает, что произошло с ним в ночь вторжения. Это казалось странным. Смерть его семьи отец Кестрел назвал бы «расточением ресурсов». Валорианские силы отнеслись к геранской армии безжалостно, но прикладывали большие усилия, чтобы сократить потери среди мирных жителей. Мертвеца нельзя заставить работать.
— В чем дело, Кестрел?
Она покачала головой и повесила скрипку обратно на стену.
— Спроси меня.
Она вспомнила, как стояла у губернаторского дворца и отказывалась выслушать его историю. Сейчас Кестрел устыдилась этого.
— Ты можешь спрашивать у меня что угодно, — сказал Арин.
Любой вопрос казался ей неправильным. Наконец, Кестрел произнесла:
— Как ты пережил вторжение?
Сначала он ничего не ответил. А затем сказал:
— Мои родители и сестра сражались. Я — нет.
Слова были бесполезны, до жалости бесполезны, даже непозволительны: они не могли передать горе Арина, не могли оправдать то, как ее народ жил на развалинах его. Но Кестрел все равно снова сказала:
— Прости.
— Это не твоя вина.
А казалось иначе.
Арин повел Кестрел к выходу из своих старых покоев. Когда они оказались в последней комнате, приемной, он помедлил у наружной двери. Это было мимолетное колебание, не более долгое, чем если бы секундная стрелка часов на мгновение дольше задержалась на предыдущей отметке. Но в эту долю секунды Кестрел осознала, что дверь выглядела светлее остальных не потому, что была сделана из другой древесины.
Она была новее.
Кестрел взяла шершавую ладонь Арина в свою руку, почувствовав его жар. Его ногти все еще были окружены въевшейся за время работы в кузне черной кромкой угля. Кожа выглядела начищенной: ее терли до чистоты и терли часто. Однако черная сажа проникла в нее слишком глубоко.
Кестрел переплела свои пальцы с его. Они вместе прошли через дверной проем, где стоял призрак старой двери, которую взломал народ Кестрел десять лет назад.
*
После этого Кестрел часто разыскивала его. В качестве предлога она использовала те уроки, которые он давал ей. Говорила, что хочет еще. Кестрел приобрела некоторое количество навыков, которыми пользовалась прислуга, например, как начищать сапоги.
Найти Арина было просто. Хотя набеги на сельскую местность продолжались, он все больше стал полагаться на своих помощников, поручая им возглавлять атаки, а сам проводил много времени дома.
— Не знаю, что он себе думает, — сказала Сарсин.
— Он дает подчиненным ему офицерам возможность показать, чего они стоят, — ответила Кестрел. — Он демонстрирует свою веру в них, что помогает им стать смелее. Это полезная военная тактика.
Сарсин одарила ее суровым взглядом.
— Он предоставляет своим офицерам полномочия, — добавила Кестрел.
— Он отлынивает. А из-за чего, я уверена, ты знаешь.
Это зажгло в Кестрел яркую спичку удовольствия.
Как спичка, это удовольствие быстро сгорело. Кестрел вспомнила свое обещание Джесс заставить геранцев платить.
Она не знала, что об этом думать.
Кестрел осознала, что до сих пор не поблагодарила Арина за то, что ее рояль перевезли сюда. Она нашла Арина в библиотеке и собиралась произнести то, что пришла сказать. Но, увидев в свете взлетевших от стукнувшихся поленьев искр, как он изучает у огня карту, она вспомнила свое обещание — именно потому, что так старалась забыть его.
Она выпалила то, что совершенно не имело ни к чему никакого отношения.
— Ты умеешь готовить медовые полумесяцы?
— Умею ли я… — Арин опустил карту. — Кестрел, не хочу тебя разочаровывать, но я никогда не был поваром.
— Ты умеешь делать чай.
Он рассмеялся.
— Ты же понимаешь, что вскипятить воду по силам любому?
— Ох.
Кестрел двинулась к выходу, чувствуя себя глупо. Что вообще надоумило ее задать такой глупый вопрос?
— Я хотел сказать, да, — произнес Арин. — Да, я умею готовить медовые полумесяцы.
— В самом деле?
— Э-э… нет. Но можем попробовать.
Они отправились на кухни. Повинуясь взгляду Арина, все вышли из комнаты, и они с Кестрел остались вдвоем. На столешнице появилась мука, а Арин достал из шкафчика мед.
Кестрел разбила в миску яйцо и поняла, почему захотела этого.
Чтобы притвориться, будто не надвигалась никакая война, будто не существовало разных сторон и будто такой была ее жизнь.
Полумесяцы получились твердыми, как камни.
— Хм-м, — промычал Арин, рассматривая один из них. — Я мог бы использовать их в бою.
Кестрел рассмеялась, не успев сказать себе, что это не смешно.
— Между прочим, они почти того же размера, что и твое любимое оружие, — продолжил Арин. — И это напомнило мне: ты так и не рассказала, как сражалась на Иглах с лучшим бойцом в городе и победила.
Будет ошибкой рассказать ему. Это нарушит главнейшее правило войны: как можно дольше скрывать свои сильные и слабые стороны. Однако Кестрел поведала Арину историю того, как победила Айрекса.
Арин прикрыл лицо белой от муки ладонью и выглянул между пальцев.
— Ты ужасна. Да помогут мне боги, если я перейду тебе дорогу, Кестрел.
— Ты уже перешел, — заметила девушка.
— Но разве я тебе враг? — Арин преодолел расстояние между ними и тихо повторил: — Враг?
Кестрел не ответила. Она сосредоточилась на ощущении того, как в основание ее спины уперся край столешницы. Стол был простым и настоящим — подогнанная древесина, гвозди и прямые углы. Никаких колебаний. Никаких уступок.
— Ты мне — нет, — произнес Арин.
И поцеловал ее.
Губы Кестрел раскрылись. То, что она чувствовала, было настоящим, но вовсе не простым. Арин пах дымом и сахаром. Сладкое под гарью. Кестрел ощутила вкус меда, который он слизал с пальцев несколько минут назад. Ее сердце пустилось галопом, и именно она с жадностью впитывала его поцелуй, именно она подняла колено между его ног. Затем его дыхание стало прерывистым, а поцелуй — темным и глубоким. Он поднял Кестрел на стол, чтобы ее лицо оказалось вровень с его. Они целовались, и казалось, будто в воздухе вокруг них скрывались слова, будто эти слова были невидимыми созданиями, которые задевали своими перьями ее и Арина, а затем толкались, и жужжали, и тянули.
«Говори», — шептали они.
«Говори», — просил поцелуй.
Любовь дрожала на кончике языка Кестрел. Но она не могла произнести этих слов. Как ей сказать это после всего, что между ними было: после пятидесяти кейстонов, заплаченных в руку распорядителя торгов, после долгих часов предположений, как будет звучать голос Арина под ее музыку, после связанных вместе запястий и ее вывернутого колена, после сделанного Арином в карете в ночь Зимнего бала признания.
Это казалось признанием, но признанием не было. Он ничего не сказал о заговоре. Даже если бы сказал, все равно было бы слишком поздно, когда все обстоятельства выступали на его стороне.
