Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
====== Глава 15. Обними ее ======
1.
Она заснула ближе к двум часам. Не требовались ни снотворные, ни крики, ни избиения и очередные сдирания кожи до крови. Сон, скорее, как способ забыться. Как психологическая защита.
Сальваторе покинул комнату девушки. Вышел на кухню. Свет включать не стал. Незачем на самом деле. Сел на стул, закурил, облокачиваясь на спинку и фокусируясь только на своих мыслях.
Он подумал о том, что если в литературе есть риторические вопросы, то почему их не может быть в повседневной жизни? Почему не могут встречаться в будничности те вопросы, ответы на которые не требуются? Или ответы на которые дают сами люди? Может, поэтому истины и не существует. Потому что каждый видит ее под разным ракурсом. И пока что не создано универсала.
Он подумал о том, что его отношения с Джоанной можно отнести как раз к разряду риторических вопросов. Рядом лежал мобильный телефон, на который приходили сообщения лишь от мобильных операторов. Ну, или звонки от кого-то из банды, и то — слишком редко…
Джоанна. Как стоматит. Как мелкая царапина, которая и зеленки-то не стоит, но, тем не менее, ноет, болью напоминая о себе. Как константа жизни. И кажется, что без нее мир уже невозможен. Он медленно разрывается как шифон или шелк. Лишь один надрез, — и все рушится.
Очередная сильная затяжка; образ совершенно иной девушки.
Деймон Сальваторе сочувствовал Елене лишь потому, что сам знал какого это — остаться полной сиротой. Он прекрасно понимал и разделял чувства. Он мог предугадать даже мысли и возможные будущие поступки. Но вот чувства к самой Гилберт остались прежними. Зря эти глупые подростки, сидящие на франшизах, блокбастерах и однодневных книгах думают, что после подобного люди сближаются. Что якобы есть какая-то тонкая нить, связывающая бывших врагов. Что сами враги начинают понимать и прислушиваться друг к другу. Начинают узнавать друг друга лучше.
Это пыль, пущенная в глаза режиссерами, сценаристами и писателями, такая же фальшивая, как и сами создатели этих бессмысленных фильмов и книг. Дешевая мерзкая пыль. Человек — существо упертое. Сблизиться с врагом означает прислушаться к мнению своего противника. Прислушаться означает признать свою неправоту. Признать свою неправоту — проиграть. А когда ты молод, тебе девятнадцать, — чуть больше или меньше — неважно, — ты никогда не отступишься. Никогда не проиграешь.
Следовательно, и Елена и Деймон не прочувствовали и толики симпатии друг к другу. Прежняя беспочвенная и с каждым разом все усиливающаяся ненависть не исчезла. Любовь быстро не проходит, а ненависть уж тем более. А у Сальваторе она теперь еще и умножилась на десять. Он терпеть не мог слабых духом, а уж становиться чьей-то жилеткой вообще было не в его правилах. Наверное, поэтому Деймон и любил Хэрстедт на протяжении стольких лет. Ее импульсивность, самостоятельность и дерзость по отношению к жизни были опьяняющими. Эта девушка не нуждалась в помощи или в поддержке. Она все переносила мужественно и стойко.
На часах — полтретьего утра. Сальваторе взял сотовый, все еще зажимая тлеющую сигарету между пальцами, нашел в списке нужное имя… Позвонил.
С ней не надо было быть жилеткой. Не надо было терпеть истерики, крики и видеть слабости…
Но мужчине необходимо быть сильным. И иногда ему нужно, чтобы женщина с ним была чуточку слабой. Это позволяет почувствовать себя нужным, важным, востребованным.
«Ты вытащил меня из тишины! Ты вытащил, а теперь ты обязан мне, ясно?!».
— Алло? — сонно и с хрипотцой в голосе. Гудки оборвались внезапно. Признаться, Сальваторе даже не ожидал такого быстрого ответа. Он усмехнулся, выпустил дым из легких и произнес:
— Зачем ты стала писать эти заявления?
Последовали возня, шум и долгая пауза в несколько секунд. Время способно растягиваться и сжиматься не только в пределах Вселенной, но даже в пределах человеческой жизни. И вот секунды капают, как вода в кране. Медленно. Отчеканивая каждый миг. Кап-кап. Кап-кап. Секунды капают, а легкие наполняются дымом, сердце — ненавистью к Елене, а душа — тоской по Джоа.
— Сальваторе, ты видел время?
— Я тут подумал об этих чертовых риторических вопросах и решил получить ответ хотя бы на один из них. Так, почему? — незамедлительно ответил парень, игнорируя предыдущую реплику своей бывшей.
Пять лет безумной страсти, возникшей, — о как дешево и банально! — с первого взгляда. Пять лет каких-то ничтожных попыток построить совместное будущее. Все это было так жалко, что и вспоминать тошно!
Но, черт возьми, как-то немного тоскливо жить без этих жалких попыток. И сердце-то не сдается: все еще желает страстно и горячо любить.
— У нас же все было потрясающе, — Доберман прервал молчание, решив напомнить о себе и о своем вопросе. — Ну, ссоры случались, но довольно-таки редко… И что произошло потом?
— Твои срывы, Сальваторе, — перебила девушка. Для сонной и только что разбуженной ее голос прозвучал довольно громко и утверждающе. — Твои вечные срывы. Ты — как синоним слова «азарт». Жизнь для тебя — как синоним фразы «черный ящик». Каждый раз тебе хотелось видеть в этом ящике что-то особенное. Что-то осмысленное. Тебя не волновало положительное это или отрицательное. С негативными, нулевыми или положительными последствиями. Главное, чтобы что-то было в этом гребанном ящике. Но жизнь тебе не всегда давала то, что ты хотел увидеть. И отсюда срывы: новые грабежи, новые нападения, драки…
— Да брось, — он сжал сигарету крепче и нашел в себе силы не повышать тон голоса. — Тебе ведь нравились все эти шмотки и украшения, которые мы воровали или покупали на краденные деньги. И вскрывать черный ящик ты тоже рвалась в числе первых…
— Но я знала границы, Сальваторе. Вы, мужчины, вечно ходите с этими предрассудками, что женщины вокруг вас — стервы и суки, дышащие лишь материальными благами и не задумывающиеся о чем-то более высоком!
— Ты родилась в достатке, Джоа! — терпение, ровно как и контроль над своими эмоциями, стремилось к нулю. Сальваторе поднялся, закрыл дверь, вернулся на своем место. Он никак не мог выкурить до фильтра сигарету. Он никак не мог выкурить до фильтра эту шведку, маскирующую свой акцент.
И, казалось бы, неужели с его внешностью нельзя познакомиться с привлекательной и кроткой девчонкой, влюбить ее в себя и начать все заново? Чем Джоанна привлекательна? Анорексия погубила красивое тело, пусть не было ужасающих последствий, выпирающих суставов и ребер, но анорексия есть анорексия, и ее невозможно не заметить. Или даже те ее бесполезные попытки косить под коренную американку? Густоты волос нет. Фигуры — тоже. Улыбка не из тех, от которых теряешь голову.
Только лицо красивое. Словно какой-то эстет его нарисовал. Лицо, взгляд, шарм в манере общения. Двоякость во внешности Хэрстедт прослеживалась и в характере. А Сальваторе всегда любил многогранность и никогда не признавал однородность.
Которая есть у Елены. Симпатичная. И натура цельна. Никаких изъянов. Никаких противоречий. Фальшивка.
— Для тебя все это было как развлечения, для меня — как стремление выжить, пойми!
— Я понимаю, — уже спокойно и снова сонно произнесла девушка. — Но и ты пойми: важно остановиться. Ведь можно найти было хорошую работу, я знаю, что ты способный. Я… — она замолчала, словно решаясь на что-то. Потом продолжила: — Я верила в тебя, Деймон. Каждую секунду, что мы пробыли вместе я верила, что рано или поздно подобный образ жизни тебя достанет, ровно как и мои бесконечные заявления. И ты, наконец, поймешь, что, спускаясь на самое дно, все труднее подняться обратно. Я верила и готова была идти с тобой дальше. Но проблема в другом: ты в себя не веришь. Ты решил, что если родился не в благополучной семье, если один раз решился на дикость, то больше никогда не станешь нормальным.
— Уж не думал, что ты из числа тех, кто читает проповеди.
Он ощутил что-то жгучее и неприятное внутри. Разочарование, наверное. Может, сожаление. Может, сочетание того и другого. Теперь ощущение одиночества усилилось. Теперь тоска стала нестерпимой.
