Мастерский удар - Гейдж Элизабет (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Глава 34
12 июня 1958 года
Скотт Монтигл держал Джули Магнус в объятиях.
Они сидели в экипаже, медленно катившемся по дорожкам Центрального парка. На колени молодых людей было наброшено теплое шерстяное одеяло-ночь выдалась прохладной.
Глаза Джули были зажмурены от удовольствия. Рядом со Скоттом она чувствовала себя так уютно и спокойно. Он прижался щекой к ее лбу. Совсем как школьники на первом свидании.
Прошло восемь месяцев с тех пор, как они снова встретились, и вот Скотт опять приехал в Нью-Йорк. Сам он не мог позволить себе такие дорогостоящие поездки, но ему удалось добиться еще одной служебной командировки. Между встречами он писал Джули не реже раза в неделю. Из этих подробных писем Джули успела многое узнать о мыслях и характере Скотта. Но, главное, они доказывали, какие глубокие чувства питал он к Джули и как тосковал в разлуке с ней.
Тоненькая цепочка слов, протянувшихся сквозь океан, связала Скотта и Джули крепче, чем самые страстные объятия. И теперь, когда Скотт возвратился, Джули поняла, что он успел занять место в ее сердце, вошел в ее жизнь.
Но даже сейчас она не могла до конца разобраться в своих чувствах. До встречи со Скоттом Джули казалось, что она мертва и пребывает на земле, подобно призраку какого-то ущербного человеческого существа. Но Скотт Монтигл поверил в нее так сильно и непоколебимо, так сразу и безоговорочно, что сумел возродить к жизни. Этот подвиг был выше ее понимания – словно доктор-волшебник удалил уродливые шрамы, стянувшие когда-то глубокие раны.
Но теперь Джули боялась, что любое движение может причинить боль ее незащищенной душе и плоти. Утешало ее только одно – она знала, что Скотт чувствует ее страх, но не собирается отступать. Джули как бы со стороны наблюдала эту битву, которую его любовь вела со злом ее прошлой жизни, и где-то в глубине ее души начало давать первые робкие ростки пугливое запретное чувство – надежда.
Экипаж подъехал к выходу на Пятьдесят девятую улицу. Скотт теснее прижал Джули к себе; она ощутила на лбу нежный поцелуй и, свернувшись клубком, обхватила его за шею.
– С тобою так хорошо, – пробормотала она.
– С тобой тоже.
Шепот Скотта одурманивал, как неведомый наркотик.
За последнюю неделю Джули начала привыкать к его телу, как раньше привыкала к письмам, без которых уже не могла обойтись. Она осмелилась даже позволить себе наслаждаться им и мечтать о нем с тем девическим голодом, что пробуждается от чистых, наивных и юных фантазий.
Но несмотря на эти новые чудесные ощущения, Джули по-прежнему вся сжималась при малейшем проявлении желания со своей или с его стороны. Ей самой это напоминало судороги больного клаустрофобией, оказавшегося в закрытом лифте. Джули ничего не могла с собой поделать и считала себя отвратительной лгуньей.
Однако Скотт вовсе не казался обескураженным. Наоборот, он был с ней нежен и терпелив. Джули была настолько благодарна ему за это понимание, что почти смогла простить себе свое собственное ничтожество.
Она не уставала изумляться себе, потому что говорила ему такие вещи, на которые, как она думала, никогда не была способна. Слова сами слетали с языка, неожиданные, сверкающие, необыкновенные, словно произносил их совершенно иной человек. Хороший человек. Быть со Скоттом – означало видеть бесконечный прекрасный сон или, вернее, существовать в солнечной реальности, заставлявшей всю ее прошлую жизнь считать дурным сном. И это случилось именно тогда, когда Джули почти уверилась в том, что с ней все кончено.
– Суббота-мой последний день в Нью-Йорке. Не хочу ехать, -совсем по-мальчишески пожаловался Скотт. – Что я буду делать без тебя?
– Ну, -улыбнулась Джули, – вернешься к работе, закончишь отделывать шкатулку для своей матери, будешь сидеть по вечерам с малышкой Люси, ходить в кино и читать своего Шекспира, и своего Торо, и доктора Джонсона.
– Боже мой, – прошептал Скотт. – Ты знаешь мою жизнь лучше меня самого! Я чувствую себя пристыженным за то, что рассказал тебе слишком много.
– Наоборот, – засмеялась Джули, -это самая полезная информация, которую я усвоила за последние двадцать лет.
Скотт пристально посмотрел на нее:
– А что ты будешь делать после моего отъезда?
Джули задумалась:
– Когда ты уедешь, я буду смотреть на часы, переводить нью-йоркское время в лондонское и думать, где ты и что делаешь. Проснувшись утром, я вспомню, что ты, например, сейчас обедаешь или разговариваешь с клиентом. Потом отправлюсь в колледж (Джули решила стать вольнослушательницей Нью-Йоркского университета) и буду гадать, как закончился твой день, а за обедом притворюсь, что сижу за столом с тобой. Когда же настанет уик-энд, я проведу его с тобой, представляя себе твой коттедж на ферме.
Говоря это, Джули не допускала и мысли, что ее жизнь, и сексуальная в том числе, может вернуться в прежнее русло. Она думала только о нем.
С неожиданной горячностью Скотт схватил ее за руки.
– Не продолжай, – попросил он. – Слишком больно.
– Больно?-удивилась Джули.
– Не хочу уезжать. Не хочу, чтобы нас разделяли три тысячи миль. Не хочу, чтобы все оставалось по-прежнему. Не сейчас. Не сейчас, когда я знаю, что ты здесь, когда я верю, что ты думаешь обо мне. Это слишком тяжело.
Джули долго и требовательно смотрела ему в глаза, и то, что она увидела в них, растопило застарелый лед. Словно решившись, она коснулась губами его губ. Поцелуй, вначале нежный и целомудренный, постепенно становился все более страстным. Джули чувствовала, как поднимается в нем желание, которое он сдерживает из-за нее. Прикоснувшись пальцами к его щекам, Джули отстранилась.
– Скотт, – прошептала она, безуспешно пытаясь вновь обрести самообладание. – Мы о многом говорили, но не обо мне. Никогда обо мне. Это несправедливо. Ты ничего обо мне не знаешь.
Скотт взглянул на нее с неподдельным изумлением:
– Какой же секрет я должен узнать, чтобы сделать тебя счастливой?
– Я не та, какой кажусь, – прошептала она.
– Ты и не должна никем быть, – возразил Скотт ласково. – Ты – это я. Моя Джули. Я ждал тебя всю жизнь. И теперь ты здесь, со мной, так близко, что я могу коснуться тебя. О чем еще тут говорить?
Словно сотни крохотных иголочек вонзились в тело Джули. Вместо ответа она вновь поцеловала Скотта. Не так-то легко было стоять на этом обрыве, ощущая, что смерть уже не кажется единственным выходом.
Скотт сунул руку в карман и вытащил маленький конверт:
– Совсем забыл. У меня для тебя сюрприз.
И он вручил ей конверт, очень старый и потрепанный. Письмо, очевидно, было послано и получено много лет назад. Джули вытащила свернутый листок бумаги и начала читать. Она прочитала почти все письмо, прежде чем поняла, что это такое.
Детский почерк, неуклюже выведенные строчки…
«Дорогой Скотти!
Получила твое письмо в субботу, как раз перед тем, как мы уехали в Ист-Хэмптон покататься с тетей верхом. Негодный мальчишка, ты так долго не отвечал мне, но я тебя прощаю, потому что твое письмо такое милое.
Мамочка говорит, я должна целый день сидеть в своей комнате и разбирать школьные вещи. Ненавижу школу, потому что остальные девчонки такие злюки, а мальчишки все дураки. Ты должен написать мне, если тоже ненавидишь школу, тогда мы сможем удрать в Канаду или Австралию и никогда не будем учиться.
Неужели ты никогда не вернешься в Америку? Пожалуйста, попроси свою маму привезти тебя, чтобы мы смогли поиграть в шашки и домино, как тогда, в доме твоей кузины.
Сегодня Гретхен едет с мамой покупать платье для первого бала. Я останусь одна и буду убирать свою комнату – фу!
Потом приедет папочка, и мы будем ужинать. Надеюсь, меня не заставят есть сегодня горошек. Ненавижу его. А тебе, негодный мальчишка, он нравится?»
Буквы вдруг расплылись перед глазами Джули, и слезы закапали на измятую бумагу с ее инициалами. Рыдания сотрясали худенькое тело, но она изо всех сил прижимала к себе письмо. Темные глубины сомкнулись вокруг Джули – мрачный тоннель, в котором надолго затерялась невинная маленькая девочка.
