Парадиз (СИ) - Бергман Сара (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Дебольский разбавил эту похабень чрезмерно ярким галстуком. И в меру матовыми туфлями. Не тем дешевым, лаковым блеском, который наверняка принесет на себе дурачок Волков. Дебольский умел выглядеть правильно и солидно. И привлекательно для женщин. Так, чтобы на него бросали взгляды.
Он, конечно, опоздал, причем на час. Но когда приехал, на месте были только: озабоченный Антон-сан, вызванивающий застрявшего в пробке ведущего, сосредоточенная Жанночка и суматошно взвинченный Волков, — остальные еще не прибыли.
Впрочем, так бывало почти всегда. Все вечно опаздывали и вместо семи собирались в лучшем случае в восемь — об этом знали даже сами рестораторы. Невозможно четко и в срок собрать такую толпу. Дирекция вообще почти всегда прибывала с опозданием. И их отдельный — с марочными коньяками — стол пустовал еще как минимум полчаса после начала мероприятия. Но и без них было не обойтись.
Дирекция почитала за хороший тон непременно присутствовать на подобных сборищах. Говорили, это идет от самого Корнеева. Никто: ни сами ведущие менеджеры, ни персонал, — от подобного соседства удовольствия не испытывал. Но этикет есть этикет. А вот сидеть те предпочитали отдельно и подальше.
Кроме дирекции, пожалуй, один Дебольский обладал привилегией поесть как ему удобно, а именно: стоя, в режиме шведского стола. Все эти дежурные сидения напротив друг друга вызывали в нем нестерпимое чувство моральной тошноты, остро отдавая деревней. Колхозным застольем.
В организации которого никогда ничего не менялось.
А началось все, как обычно, с неработающего микрофона. Хотя фирма, у которой арендовали звуковую аппаратуру, клялась и божилась, что все в рабочем состоянии, и сами они проверяли раз двадцать.
Только через пять минут суматошных метаний выяснилось, что какой-то идиот переключил тумблер питания. И процесс пошел.
Мальчик-ведущий работал на ура — с ним не ошиблись. В меру развязный и самую толику пошлый, он пришелся в самый раз, чтобы развеселить непритязательную публику, не уходя в похабный водевиль.
Зал гудел, музыка гремела, пошел самодеятельный концерт, а это любили. Заиграл приглашенный мини-оркестр, который был, пожалуй, чуть сложноват для общего уровня, но тоже вполне вписался. Директорский стол тоже потихоньку заполнился. Зазвенели приборы.
Сам Дебольский еще не успел присесть ни на минуту: на таких мероприятиях, особенно поначалу, всегда всплывала куча каких-то неожиданных мелочей, которые непременно нужно было утрясти, разрешить, организовать, причем сию секунду. И все это свалилось на него одного.
Потому что Зарайской все еще не было.
— Нет, Жанна, — отрезал он, глядя в вопросительно страждущие глаза. — Пошел к черту. Мы на пять договорились, он пять и получит. Не хочет — пусть проваливает. Но можешь сказать, что больше пусть даже не рассчитывает, и я еще всех предупрежу, чтобы его никуда не брали, ясно?
Та поспешно закивала, скрываясь за дверью холла — оттуда приятно потянуло свежим, кондиционированным воздухом. В обеденном зале на двести человек уже повисла тяжелая взвесь одеколонов-духов-еды. И алкоголя.
Дебольский перевел дух и почувствовал, что у него вспотел загривок. Было неприятно так думать, но, пожалуй, Зарайская бы так не напрягалась. Почти наверняка она решила бы все вопросы играючи, даже не замечая того.
Он попытался представить, как бы она стояла на его месте: между концертным помостом и входными дверями. Опираясь на сжатые за спиной кулаки, сломав, искривив тело, остро выставив одно плечо и поджав другое. В надрывно обтягивающем платье — наверное, черном — с глубоким вырезом, таким, чтобы почти открывались плечи, грудь, ребра, ключицы и даже сумрачные ложбинки подмышек, от которых невозможно оторвать взгляд. Она бы, наверное, раскачивалась на каблуке.
Но фантазия эта была недолговечна и как-то неестественна. Исчезнув почти сразу по своем появлении. Дебольский попробовал снова вызвать ее перед глазами, но не смог. И ему понадобилась пара минут, чтобы понять почему.
Пожалуй, потому, что ей не на что было опереться.
Сразу вспомнился выпускной. Тогда — еще за два месяца до экзаменов — Лёлька начала готовить концерт. Ах, как она горела! Вместо того чтобы учиться (уж за экзамены Зарайской никто не беспокоился, все знали, что Лёля сдаст), она на переменах бегала между классами. Собирала и организовывала. Сама писала тексты, выбирала костюмы. Она заставляла репетировать даже тех, кто никогда бы добровольно на это не пошел. Но Лёля так хотела — и Лёля добивалась. Все разговоры звенящей, оживленной Лёльки Зарайской были про этот концерт.
На который она не пришла.
Ее не было ни на вручении дипломов, ни на торжественной линейке. Ни на самом концерте.
Надо же, а он и забыл, как они с Пашкой прождали ее всю ночь. Хотя уже точно знали, что Лёльки не будет, но без нее все казалось скучным. Девчонки их впервые явились в длинных, в пол, платьях и выглядели мило и до глупости нелепо (это Дебольский понял только сейчас — в тридцать пять). Чересчур накрашенные, со старушечьими кудрявыми прическами, на огромных каблуках, они очень старались быть сексапильными. И потому не нравились. Просто оказались еще слишком непривычны. В отличие от Лёльки, бывшей всегда рядом.
И Сашка с Пашкой промаялись весь вечер. Без интереса проплавали на катере и почти встретили рассвет. Почти, потому что, когда одиннадцатые классы, уже несколько поддатые, потрепанные и одурело счастливые, отчасти даже разбившиеся на парочки, встречали первый рассвет взрослой жизни и целовались в кустах сирени, они уже бежали домой за рюкзаками.
— И запомни. Звони мне каждый день, понял? — мать, напряженно хмуря брови, расправила ворот на Сашкиной футболке. При этом так дернув за красные на белом края, что качнула взрослого парня. — Будешь звонить? — требовательно спросила она еще раз.
Мать страшно переживала: Сашка — единственный, любимый и ненаглядный Сашка — впервые в жизни ехал куда-то один. В какой-то чертов Крым. На какую-то непонятную турбазу. С одним только одноклассником Пашкой и сразу на два месяца.
Будь ее воля, она бы никуда не отпустила. Но отец вступился непреклонно: взрослые мужики уже. Обещали, что если не будет троек — поедет. Значит, поедет.
— Будешь, будешь, — буркнул Сашка только чтобы отвязаться, не отрывая глаз от потертой «Нокии».
— Не смей ерничать! — прикрикнула мать. — А то вообще никуда не пущу!
Сашка недовольно отмахнулся:
— Мам, да нормально все! — засунул телефон в задний карман старых джинсов. Нашла тоже время шантажировать: пущу — не пущу. — В прошлом году там были! — на повышенных тонах напомнил он.
— В прошлом году вы там с нами были! — неожиданно вспомнила мать о том, что Крым не «какой-то там», а привычный, давно набивший оскомину. В котором знаком каждый камень, потому что по семейной традиции отдыхали в нем уже десять лет.
Просто раньше всегда с родителями. Ну или, на худой конец, почти целым классом.
— Ну и что? — нетерпеливо отмахнулся от нее Сашка.
— Да как вас двоих дураков одних отпускать? — не могла унять беспокойства мать.
— Так мы же на базу! — и Сашка понял, что пора бежать. — Мы там не одни будем. Все, мне пора, — подхватил он с пола набитый рюкзак.
— Деньги не забыл? Спрятал? — засуетилась вдруг она. — Телефон в джинсы не клади.
— Да не кладу я, не кладу, — недовольно цедил Сашка, у которого «Нокия» болталась в заднем кармане.
— Погоди, давай провожу, — мать потянулась к оставленному на вешалке пиджаку.
— Да не надо меня провожать. Что я, заблужусь, что ли? Все, меня Пашка ждет. — И хотел было выскочить за дверь.
Но тут мать подхватилась:
— Погоди, иди сюда, — схватив уже в дверях, крепко сжала, обнимая почти взрослого сына. Он почувствовал на щеках тепло маминых поцелуев и ласковые руки на щеках. Сашку на секунду охватила нежность:
— Ладно, мам, пока, — тоже почти ласково, насколько мог он в семнадцать лет, сказал парень. — Я правда завтра позвоню.
