Это не любовь (СИ) - Шолохова Елена (читать книги регистрация txt) 📗
– Неправда! – возмутилась Юлька, но её уже не слушали.
Остальные присутствующие тоже загудели. Мнения разделились. Лишь декан молчал. Молчал и, прищурившись, сверлил Юльку взглядом. Будто изучал её или что-то пытался понять.
Гул нарастал, коллеги между собой начали жарко спорить. Затем Волобуев потребовал тишины.
– Выйди пока, – велел он ей. – Но не уходи. Мы кое-что здесь обсудим. Потом позовём.
Юлька гордо прошествовала к двери, ещё раз метнув напоследок убийственный взгляд в Анатолия Борисовича, которого она окрестила про себя «сволочь».
Ждать пришлось минут двадцать, а по ощущениям – не меньше часа. Обстановку нагнетала и секретарша, которая разглядывала Юльку исподтишка, но с явной неприязнью.
Впрочем, Юльке до косых взглядов секретарши дела и не было. Это она там, в кабинете декана разозлилась и выступила, а тут, когда запал поугас, стала нервничать.
В голове роились мысли: что будет с Анваресом? Неужто его уволят из-за этой анонимки? Если так – то она ведь и впрямь дойдёт до прокуратуры, ну или куда там надо идти с таким вопросом. Но на тормозах уж точно не спустит. Ясно же, что это писали наобум – про то, что у них было «всё», не знал никто, кроме Рубцовой. Значит, где-то кто-то нечаянно подглядел, увидел их вдвоём, а дальше насочинял. Потому и жалоба анонимная. Решили, видимо, так: выгорит – хорошо, не выгорит – не убудет.
За себя Юлька не волновалась, но терзало: как же Анварес. Он же такой щепетильный! Это ей чужая молва – как с гуся вода, а он так дорожит репутацией, честью и прочими анахронизмами. И где, вообще, он?
У секретарши пиликнул внутренний.
– Да, хорошо, – прошелестела она в трубку, затем посмотрела на Юльку строго. – Пройдите.
Юлька собралась, наказав себе держаться твёрдо, уверенно и холодно. Последнее – особенно трудно давалось. От таких, как «сволочь», она всегда заводилась с пол-оборота.
Он, этот тщедушный, язвительный тип, – хуже всех, казалось ей. От него, не от декана, чувствовалась особая какая-то враждебность. Притом что он и улыбался, и голоса не повышал. Вежливая сволочь. Она и не удивится, если узнает, что он и есть автор анонимки.
На этот раз Волобуев предложил Юльке сесть, точнее, просто указал на стул.
– Понятно, что анонимно можно написать что угодно, – сказал он. – Поэтому мы и пытаемся разобраться и всё выяснить. И я прошу тебя не горячиться. Если, как ты говоришь, ничего недозволенного Александр Дмитриевич в отношении тебя не допускал – я только рад. Но вот Анатолий Борисович настаивает, что подлог имел место быть.
– Ничего подобного!
– Его доводы не лишены логики. Мы подняли журнал посещаемости, итоги аттестации…, ну и я удивился, почему до сих пор тебя не отчислил. Если ты утверждаешь, что Александр Дмитриевич аттестовал тебя справедливо, то это легко проверить. Анатолий Борисович предложил... ну и мы согласились, чтобы ты нам продемонстрировала свои знания по предмету.
– Это как? – растерялась Юлька и тут же услышала очередной смешок.
– Ну а за что тебе поставил «отлично» Александр Дмитриевич? – спросила пожилая дама. – Ты же ему что-то отвечала? Готовилась по каким-то темам?
– Ну да.
– Ну так расскажи.
– Так вы задавайте вопросы. Мне Александр Дмитриевич вопросы задавал.
Дама улыбнулась, но кочевряжиться не стала. Бегло пробежалась по пройденным темам, кое-на-ком задерживалась, кое-кого касалась вскользь. Юльке всё это было как семечки – уж Анварес её гонял куда жёстче и требовательнее. Дама радовалась её ответам, даже подбадривала. Зато «сволочь» мрачнел.
Долго её не терзали – она бы и ещё рассказывала, если бы понадобилось. А потом Юлька случайно взглянула на Волобуева и удивилась – тот даже не скрывал, как доволен. Сидел и улыбался. Он, собственно, и прервал «проверку».
– Ну что, Анатолий Борисович, вопросы исчерпаны?
«Сволочь» молчал.
– Я бы тоже поставила девочке «отлично», – подала голос пожилая дама.
– Ну и прекрасно. Можешь идти, – разрешил Волобуев.
Юльке хотелось спросить его, а как же Анварес, что будет с ним. Но декан уже не смотрел на неё. Однако по его виду чувствовалось – беда миновала…
114
Анварес расчищал снег перед домом родителей, с каким-то странным упоением орудуя лопатой. Иногда, оказывается, приятно вот так отключиться от всех мыслей, забот, тревог и просто поработать, физически, а заодно насладиться одуряющей свежестью морозного утра.
И польза несомненная. Зима выдалась снежная – за два дня снега намело выше колена. Родители буквально утопали в сугробах.
Вчера был, наверное, самый тяжёлый день в его жизни. Даже хуже, чем накануне, когда декан показал ему анонимку.
Как бы ни было горько потерять в одночасье всё, но убить радость в глазах тех, кто тебя любит и кто в тебя верит, причинить им боль – это ещё мучительнее.
Для родителей его приезд стал, конечно, сюрпризом. Мама вне себя от радости сразу затеяла что-то выпекать, хотя не очень-то любила возиться у плиты. Глядя на неё, Анварес умирал от собственной беспомощности. Сейчас ей скажет, думал, правду и она больше никогда или, во всяком случае, очень долго не будет вот так светиться.
Отец вроде тоже удивлялся и тоже радовался, но на самом деле сразу просёк – случилось неладное. После ужина позвал сына «подымить» во дворе.
Анварес принципиально не курил, да и отец если и покуривал, то очень изредка. Когда нервничал, например.
Наверняка это лишь предлог, догадался Анварес, чтобы поговорить наедине. Так и оказалось.
– Ну рассказывай, – сказал отец, затянувшись, и уставился пытливо на сына.
Анварес выложил отцу всё, как есть. Хотя бы с ним он мог быть полностью откровенен.
Отец его не осуждал, но заметно напрягся и помрачнел. К научной карьере сына он всегда относился довольно равнодушно. Гордился им, конечно, радовался успехам, но как-то отстранённо, ибо наука совсем не входила в круг собственных интересов. И он искренне считал, что мужчина должен созидать, а не зарываться в талмудах. Впрочем, мнение своё никому не навязывал.
Зато мама всегда мечтала видеть сына учёным. И его быстрый взлёт стал для неё воплощением самой желанной мечты.
Поэтому отец больше испугался того, как новость воспримет мама.
– Ты не говори ей, что тебя в домогательстве обвиняют. И про подлог, и про призрачное «могут посадить» тем более не говори. Я лично в этом вообще сомневаюсь. Если бы действительно хотели посадить – не стали бы анонимно строчить кляузы, а сразу стукнули бы, куда надо. Так что незачем ей знать всю эту грязь. Она, боюсь, этого не вынесет. Скажи просто, что влюбился в студентку, голову потерял, о ваших отношениях прознали, ну и вот такие последствия…
– Не думаю, что такой вариант её устроит.
– Не устроит, конечно. Но пусть уж лучше она думает, что ты у нас сглупил, а не то, что кто-то жизнь твою сломал, а тебя вывалял в грязи. Поверь, ей будет легче принять твой выбор, пусть даже, на её взгляд, ошибочный, чем всё это…
– Но ведь ей непременно кто-нибудь из наших доброжелателей доложит.
– А-а, – отмахнулся отец, – скажем, что всё это раздутые сплетни и досужие вымыслы. Эффект сломанного телефона. Она столько лет проработала среди людей и прекрасно знает, как легко из пустяка могут нагородить такое, что волосы дыбом. Но поверит-то она тебе. Ты лучше скажи, что делать теперь собираешься?
Анварес пожал плечами. Он действительно не знал. Впервые в жизни не знал, что будет делать. Впервые не имел никакой конкретной цели. Потому что в первый раз всё пошло совсем не так, как думалось, как хотелось, как планировалось. Привычный уклад рухнул, а вместо него – сплошной хаос и неразбериха.
И в голове такой же хаос. Люди, ситуации, положение вещей – всё оказалось совершенно не таким, как он мыслил. И от всего этого он не просто растерялся – он пребывал в какой-то прострации, не понимая, куда теперь двигаться, к чему идти.
