Созвездие Девы (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
Хочу поработать Золотой рыбкой. Загадывай!
Думала я недолго.
- Расскажи мне о своем брате. Всё, что знаешь.
Пришел черед Маргариты округлять глаза и недоверчиво вскидывать бровь. Не знаю, чего ожидала Золотая рыбка, но явно не этого. Впрочем, удивление прошло быстро.
«Еще монетка в ее копилочку. Если нетронутую одежду можно было списать на короткую извилину, то здесь против фактов не попрешь. Что она хочет знать? И как много знает?»
- Странная просьба. Вы ведь давно знакомы, – Рита облизнула нижнюю губу.
- Давно – понятие растяжимое. Есть вещи, о которых он мне никогда не скажет.
- Если не говорит, то зачем пытать? Захотел бы поделиться – сказал бы.
«Ясен пень, какие это вещи, точно не любимый цвет, размер ноги и заветное желание. К чему ей? Меньше знаешь – крепче спишь. И кто тебя за язык тянул, Лавицкая? Понадеялась на ожерелье с бриллиантами и квартиру в Питере. Или лимон зелеными, тоже вариант»
- Ладно, спрашивай, – сдалась Марго, – раз я слово дала. Хотя примерно догадываюсь, что тебя интересует. И, да, в комплекте с этой просьбой идет встречная: обещай мне конфиденциальность. Узнает – кишки на люстре покажутся нам обеим детской выходкой.
- Обещаю. Скажи…
- Притормози, подруга. Такие разговоры на сухую не разговаривают. Возьми в холодильнике то, что на тебя смотрит. Бокалы в третьем шкафчике слева.
В импровизации я не сильна, поэтому вытащила знакомое белое вино. Мадам цокнула языком.
- Не пойдет. Мне красное достань… пожалуйста.
Помни, Соболева: пить, но не напиваться. В противном случае, объектом расспросов станешь ты сама, а лишняя утечка информации сыграет против тебя.
В качестве закуски предложила белый шоколад, конфеты и фрукты.
- Зелень, кто ж такое вино этим закусывает? – хмыкнула собеседница. – Ну, пожуем – увидим.
Я вся внимание.
- Почему он не рассказывает о своем детстве? – выпалила я.
- Что и требовалось доказать, – она едва слышно вздохнула. – Мне капут. Как там в мультике? “Низзя обещать брату, что будешь врать родителям”. Интересно, можно ли рассказать пассии брата то, что обещала тому самому брату не говорить ни при каких условиях? Учитывая, что предварительно наобещала пассии брата рассказать всё… Логический тупик! И как мне выкручиваться?
Лично мне интересно другое: склонность к витиеватым запутанным фразам – это у них семейное?
- Эх, прощайте, кишки! Начну с того, что говорить о себе Воропаев в принципе не любит, только если припекло, а детство… Дай угадаю: рассказывать-то он рассказывал, но коротко, обрывочно так, особо не поймешь? Вроде бы ничего не узнала, но пойди докажи, что разговора не было. Я права? Вижу, что права. Но, знаешь, в этом плане я не могу его осуждать. Суть не в песок, а в одном пафосном предложении: у меня детство было, у Тёмки – нет.
Маргарита водила пальцем по кромке бокала, издававшего слабый звон. Ее настроение менялось, как ртуть в термометре гриппозника.
- Давай так: что тебе известно?
- Отец погиб в Афганистане, мать вышла замуж за твоего отца, Георгия Лавицкого. У вас с Тёмой шесть лет разницы, – на этом мои куцые знания обрывались, не считая четырех мужей Марго. – Учился в школе, брал уроки у Елены Петровой, подрабатывал. С Печориным дружил. Поступил в институт, закончил, начал работать, познакомился с Галиной, женился…
- Стоп-стоп-стоп. Всё с тобой ясно. Наводящий вопрос о Петровой: как думаешь, почему она увидела в моем братце талант? Не сидела же Еля и не сканировала каждого оболтуса. Повезет, не повезет? Есть дар, нету дара? Или, может быть, устраивала задушевные беседы после уроков? – женщина сделала большой глоток, глубоко вдохнула, как перед прыжком с вышки. – Да ничего подобного! Застукала его, когда Воропаев на пару с Яшкой Холмским Ленкину зарплату пер. Яшка на шухере, брат ковыряется в столе. Неслабо?
Ох… Я чувствовала, как холодеет затылок. Растерянность. Какое-то детское изумление. Недоверие. Этого не может быть, слышите?! Он никогда…
- Не смотри ты так на меня! – взвилась Рита, внезапно побелев. Пальцы стискивали бокал, лицо напряженное, между бровей появилась складочка. – Денег не было. Совсем. Найн! Ноу! Хочешь жить – умей вертеться, а мы хотели!
Она налила себе вина, залпом осушила бокал, снова налила и снова выпила.
- Курить можно?
- Конечно…
Пока Рита закуривала, я выключила подоспевший суп, проверила мясо. Аппетитный запах вдруг перестал привлекать, мышцы скрутило спазмом.
- В том, что ты знаешь, нет ни слова неправды, – сказала Марго, нарушая затянувшееся молчание. – Мать родила Тёмку в семнадцать лет, его отец к тому времени заканчивал институт, что-то по части инженерии, я не вникала. Они с мамой любили друг друга, крепко любили. Поженились, мыкались по коммуналкам. Ромео и Джульетта: у нее-то куча всякой видной родни, а он детдомовский. Несложно догадаться, что многочисленная родня была не в восторге. Его на зону хотели упечь за растление малолетних, ее – из Москвы куда подальше, к троюродной тетке, хех. Мама не далась, сбежала с мужем в Рязань.
Потом был Афган. Спустя месяц пришла бумажка: так, мол, и так, погиб смертью храбрых, сочувствуем и соболезнуем. Маме только-только двадцать исполнилось, денег нет, работы нет, зато ребенок на руках и восемь классов за плечами. Родня, считай, испарилась. Так и жила она два года, где и на что – не говорила. Ну а потом подвернулся мой папаша…
Скурив сигарету до фильтра, Марго бросила остаток в пепельницу и взяла следующую.
- Жорику тогда перевалило за тридцатник. Молодой, холостой, по тем меркам обеспеченный. Не спрашивай, как, но мама за него вышла. Ей было всё равно, лишь бы не помереть с голодухи, а он казался идеальным вариантом. Страшный, как смертный грех, но с квартирой и возможностью кормить семью.
Через год родилась я… и понеслось по накатанной, – она вздохнула. – То, что Жорик бил маму еще до моего рождения, узнала не так давно. Ограничивался пощечинами, вместо «здрасьте», «до свидания» и «спасибо». Мог головой об стенку приложить, если в дверях замешкалась или борщ перегрела. Тёмку не трогал: тот старался ему на глаза не попадаться, да и Жорик торчал на своем заводе с утра до ночи.
После моего рождения маму избивали уже регулярно. Роды прошли неудачно, она больше не могла иметь детей, и у Жорика были развязаны руки. Я знаю, – Рита взглянула мне в глаза, – что должна быть, по крайней мере, благодарна ему за то, что существую, но назвать этого гада отцом не смогу никогда. Потому что ненавижу. Доктор Славина, мой психиатр, советовала сбросить камень с души и простить его. Не прощу.
Она вдруг с отвращением уставилась на бутылку и одним резким движением толкнула вино со стола. Звякнуло стекло, по светлой плитке растеклась бордовая клякса. Капли вина оросили мебель, мой халат, длинные ноги Маргариты. На миг мне показалось, что женщина пьяна, но зеленоватые глаза глядели абсолютно трезво.
- В один прекрасный день, – быстро заговорила она, – Жорика поперли с завода. Никто не знает, почему, даже мама, а я знаю, – хриплый смешок, – он случайно проболтался. Любил сыграть по-крупному… и доигрался. Влез в долги, отдавать нечем, вот и наложил лапу на государственное бабло. Ментов звать не стали, решили всё на месте, но приличная должность отныне и во веки веков помахала п-папаше ручкой. Из огня да в полымя: денег снова нет, а в нагрузку – куча долгов, которые надо выплачивать. Жорик запил… Причем, не просто выпивал – он бухал, бухал по-черному. С благородного коньяка перешел на паленую водку. Тут уж досталось всем: и маме, и брату, и мне. Стоило Жорику выпить, как он слетал с катушек. Мое первое яркое воспоминание: мне три года, Тёмке восемь. Зима. Вечер. Темно и очень холодно. Мы сидим на балконе, в самом дальнем углу. Хлопает форточка, жутко дует. Воропаев обнимает меня, потом снимает кофту и укутывает ею поверх пижамы. Его колотит. Он в одних штанах, но продолжает меня греть. А в квартире Жорик избивает маму. Мама кричит и просит его остановиться. Жорик пьяно ржет. Потом крики замолкают, резко так, словно выключили звук. Он пытается открыть балконную дверь, выбивает ее. Входит на балкон… – Марго втянула воздух и тоненько всхлипнула, – хочет оторвать нас друг от друга, ругается. Его бьет током. Жорик визжит, как хряк недорезанный, и начинает бить брата ногами, сам при этом орет и дергается. Тёма не двигается. Папаша хватает меня за шкирку, баюкает; от него несет перегаром и потом. Я кричу, получаю затрещину. Закрыв за собой дверь, он тащит меня в квартиру. Последнее, что помню: мама на полу в луже крови. И темнота…
