Девять месяцев из жизни - Грин Риза (электронные книги без регистрации txt) 📗
– Заходи и закрывай дверь, – говорит мне Джули; я молча выполняю.
– Лара, это Глэдис. Глэдис, Лара. – Я машу Глэдис рукой, она мрачно отвечает.
– С тобой все в порядке? – спрашиваю я. Джули заливается краской:
– Это ужасно. Клянусь Богом, я некоторых вещей вообще не помню. Я просто не верю, что могла такое сказать Джону, – говорит она, тряся головой и пряча лицо в руках. – То, что я говорила в конце, – это чистая правда, я действительно запомнила роды как что-то восхитительное и невероятное. Но я не помню этот день целиком. И я совершенно не помню, как говорила тебе про... ну, ты понимаешь, про то, что случилось на столе. – Она становится еще краснее, хотя казалось, что это невозможно. – Я не могу поверить, что я тебе это сказала.
Я киваю. Если честно, мне тоже.
– Послушай, – говорю я, – Это было не так уж и плохо. Как в кино. Все вполне стандартно и традиционно, клише: женщина рожает ребенка, орет на своего мужа, а как только ребенок появляется, забывает обо всем, что было.
Джули не отвечает, и мне приходится говорить дальше; атмосфера сгущается на глазах.
– Серьезно, сама подумай: странно не то, что такое произошло, а то, оно произошло с тобой. Ведь все привыкли видеть тебя благополучной и идеальной, разве не так?
Она подозрительно смотрит на меня, склонив голову набок:
– Не поняла, что ты имеешь в виду?
– Да ладно тебе, Джули. Вы с Джоном всегда такие счастливые. Вы никогда не ругаетесь, никогда не говорите друг другу гадостей, у вас идеальная семейная жизнь, потрясающий дом, и вы всегда шикарно выглядите. Конечно, все были в шоке, когда увидели тебя настоящую.
Похоже, она не понимает, к чему я клоню. Совсем.
– Если ты не замечала, Лара, – я никем не притворяюсь, я всегда такая, какая есть. Я действительно счастлива, и мы действительно никогда не ругаемся. Если у нас есть проблемы, мы их обсуждаем. И если я не хожу с кислым лицом и не жалуюсь на жизнь, это еще не значит, что я притворяюсь.
Бли-и-ин.
– Нет, – говорю я. – Я совсем другое имела в виду. Я не считаю, что ты притворяешься. Я просто думаю, что ты обычно не позволяешь людям видеть себя беспомощной и беззащитной, вот и все. Не делай из мухи слона. Просто хотела поднять тебе настроение. – Джули упорно молчит. – Ну, не вышло. – Ноль реакции. – Брось, Джул, хватит злиться. Хочешь знать, что я действительно думаю?
– Нет, не хочу, – говорит она, скрещивая руки на груди. Вслед за этим демаршем Глэдис многозначительно прокашливается. Я игнорирую обеих.
– Я думаю, что ты действительно смелая женщина. И не только потому, что все это снимало национальное телевидение. Это я как раз считаю глупостью. – Я вижу, как она прячет улыбку, и понимаю, что пробилась. – Я считаю, что ты очень смело поступила, решив рожать сама. – Грустно качаю головой. – Не думаю, что я так смогу. Я до смерти напугана. Я, здоровая, толстая тетка, умоляла врача разрешить мне делать кесарево, потому что слишком боюсь рожать по-настоящему.
У Джули отвисает челюсть, а из-за спины доносится шипение Глэдис, видимо, призывающей меня заткнуться.
– Ты попросилась на кесарево? – спрашивает Джули.
– Да.
– И он тебе разрешит?
– Не знаю. Он велел мне почитать литературу, походить на занятия, тогда, я, дескать, могу передумать. Что-то мне не верится. Зато ты... ты так уверенно на это пошла. Жаль, что у меня нет этой уверенности. Жаль, что я и наполовину не могу быть такой женщиной, как ты.
Джули скептически смотрит на меня:
– Так, а теперь ты вышла из роли. Прекращай эти задушевности. Ты меня пугаешь.
Блин. Она права. Уже второй раз за последние две недели меня развозит на задушевные сопли. Это размягчение мозгов. Боже, надеюсь, временное.
– Извини, – говорю я. – Не знаю, что на меня нашло. Ты больше не дуешься?
– Да нет, – говорит она. – Но вниз я не пойду.
– Мне только лучше – у меня нет никакого желания болтать с твоими безумными друзьями. Я здесь посижу, пока все не уйдут. – Улыбаюсь ей. – У тебя есть чему меня поучить.
Я окидываю взглядом комнату, заполненную кучей барахла, которого я никогда раньше не видела:
– Откуда столько всякой дряни?
– Ты действительно хочешь знать? – спрашивает она, зловеще ухмыляясь.
– Нет. Не очень, – говорю я. – Но мне все равно придется с этим разбираться, так что можно начать прямо сейчас.
Она смотрит на меня с ехидной усмешкой:
– Из тебя выйдет прекрасная мама, Лара Стоун.
– Не обольщайся, Джул. Одну умную вещь сказала – со всяким бывает.
– Ну, – говорит она, – где одна, там и другая. Это я тебе гарантирую.
19
После зимних каникул прошло почти две недели, я работаю каждый день, а Тик так ни разу и не показалась у моего кабинета. Может, она до сих пор смущается после того, что произошло на вечеринке? Я сама себе удивляюсь, но меня почему-то очень волнует факт, что с тех пор я ее не видела. Похожее ощущение бывает, когда идешь на свидание, проводишь с парнем восхитительный день, а потом он не звонит. Вы даже не представляете, сколько раз я заново проигрывала в памяти тот вечер, чтобы вспомнить, не сказала ли я чего-нибудь такого, что могло бы ее обидеть. Смешно, честное слово. Надо ее найти. В любом случае, мне надо убедиться, что она записалась на пересдачу CAT.
Я нахожу расписание. Сейчас у нее статистика, урок кончается через шесть минут. Прекрасно. Подожду у кабинета.
Последние несколько дней выдались теплыми не по сезону. Такая жара для января – все-таки чересчур. Вообще-то мне нравится лос-анджелесская погода, но сейчас слишком потно, жарко и неудобно, а почти все мои беременные шмотки с длинными рукавами, так что я буквально жарюсь в адском пламени. Надеюсь, долго тепло не продлится, потому что больше одежды я покупать не могу. Счет из магазина пришел на прошлой неделе, а я до сих пор не знаю, как мне подписать чек на девятьсот долларов, чтобы Эндрю не заметил. И платить лучше поскорее, потому что крайний срок уже скоро, не хватало мне еще штрафа.
Я медленно спускаюсь по лестнице, пытаясь придумать, на что я теоретически могла бы ухнуть девятьсот долларов – внезапный порыв сделать пожертвование нашей альма матер? медицинские услуги, которые не покрывает страховка? – и не сразу обращаю внимание на стайку десятиклассниц, щебечущих у шкафчиков. Они все выглядят одинаковыми, как клоны. Одеты тоже на один манер – высокие кожаные ботинки, суперкороткие юбки и разные версии минималистских маечек, открывающих и грудь (у кого есть), и живот (разной степени неприличности). И у всех юбки стянуты настолько низко, что задницы практически вылезают наружу. Честное слово, копчик видно, а там, где должна начинаться юбка, торчат резиночки стрингов.
Для справки: я не имею привычки наезжать на детей за нарушение дресс-кода. Когда ко мне в кабинет заходят практически голые девахи и парни в болтающихся у колен штанах, я обычно стараюсь придерживаться политики «ну-и-бог-с-ним-ничего-страшного». У них есть учителя и классные руководители, пусть они их и посылают к завучу. Я в это ввязываться не хочу. Но эти барышни – извините, надо совесть иметь. Они пересекли черту, за которой даже я не могу себе позволить оставаться в стороне. Меня кидает в краску от одного их вида. Я оглядываюсь по сторонам в надежде увидеть кого-нибудь из учителей, на которого можно было бы свалить эту проблему, но вокруг никого нет. Только я и пять разбитных десятиклассниц.
Подхожу к девахам и прочищаю горло.
– Прошу прощения, дамы, – говорю я. Как только они меня замечают, их лица мгновенно приобретают виноватое выражение. – Вы действительно считаете, что находитесь в школе в подобающей одежде?
Не спрашивайте меня почему, но всякий раз, когда у меня случается серьезная конфронтация с детками, я начинаю вести себя как следователь на допросе. И, представьте себе, это работает. Девахи неловко переминаются с ноги на ногу и без единого слова перемещают юбки на их законное место.
