Терапия (ЛП) - Перес Кэтрин (читать лучшие читаемые книги txt) 📗

Множество их фотографий украшает стены, стол, полки; каждый уголок в комнате наполнен их изображениями, их любовью. Мои глаза останавливаются на одном фото, где Кингсли целует ее живот, обхватив ее так, что я могу описать это только как поклонение. Ее живот выглядит нормального размера, но по тому, как он касается и целует его, можно предполагать, что изображает эта картина. Я вдруг смущена, подавлена и знаю, что должна выбраться из этой комнаты. Я не понимаю, какого черта только что видела, но знаю, что мне нужно убираться отсюда, сейчас же. Я поворачиваюсь, чтобы дойти до двери и уйти, но сталкиваюсь лицом к лицу с Кингсли.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он коротко.

— Умм, прости. Я не знала, какая дверь была в ванную. Я открыла...

— Поэтому, когда ты видишь, что это не туалет, ты просто заходишь и начинаешь копаться в моих личных вещах? — спрашивает он, пронзая меня своим взглядом.

Он с ума сошел? Я не шпионю. Я не пошла сюда специально. Просто увидела проклятые фотографии.

— Я не копалась здесь, Кингсли. Не будь засранцем. Это была просто ошибка. Ради Бога, это просто комната.

Я вижу, как его кулаки сжимаются, и быстро понимаю, что нужно сделать все, что в моих силах, чтобы разрядить обстановку, и понимаю, что сказала что-то неправильное. Он действительно расстроен. Я обдумываю все варианты у себя в голове — кто она, где она сейчас, и что могло случиться, — но моя голова опустошена перед лицом его гнева.

— Это не просто комната! Это студия моей жены. Студия моей покойной жены! — кричит он на меня. И в его крике я слышу не только гнев, но и поражение, потерю.

Его покойная жена?

Ох. Мой. Бог.

— Кингсли, Я... Я... Я не знаю что сказать. Мне так жаль.

Не заботясь о том, что мне нужно пойти в ванную, я проскальзываю мимо него и иду к входной двери так быстро, как могу. Я быстро хватаю сумочку и берусь за ручку передней двери. Достаю свой телефон и прокручиваю список компаний такси.

— Джессика, подожди, извини. Не уходи так. Пожалуйста, позволь мне объяснить, — кричит он, пока спускается вниз за мной со своего крыльца.

Я не поворачиваюсь. Просто продолжаю ставить одну ногу впереди другой.

— Джессика, пожалуйста! Ты не можешь уйти расстроенной. Мне жаль, что я отреагировал так сильно. — Я слышу его ближе, он сейчас за мной, и даже если я хочу убежать от него, от своего бардака в эмоциях, из этой запутанной ситуации, меня что-то останавливает. Вот что я всегда делаю — я убегаю. Даже если у нас с Кингсли все закончится до того, как началось, я в долгу перед собой и придерживаюсь этого. Это мой выбор, как ранее сказал Кингсли. Более того, он слышал меня, когда я вывалила все свое дерьмо на него, самое малое, что я могу сделать, это дать ему шанс сделать то же самое.

Я останавливаюсь и делаю глубокий вдох, прежде чем поворачиваюсь к нему.

— Кингсли, ты не должен мне ничего объяснять. Это не мое дело. Я не расстраиваюсь, ладно? Я просто думаю, что мне пора уйти.

Он продолжает подходить ко мне до тех пор, пока не останавливается прямо у моих ног. Он такой красавчик, но даже его привлекательная внешность не может отвлечь меня от неудобного поворота этой ночи.

— Нет, я хочу объяснить. Я хочу рассказать тебе о ней, — он делает паузу, — о Лили.

Святой ад, это какое-то безумное, тяжелое дерьмо.

Я действительно готова к этому?

Вино ударяет в голову, вызывая головокружение, и мои эмоции врезаются друг в друга на бешеной скорости, а я пытаюсь выяснить, в какую сторону идти.

— Я не знаю. Я понятия не имела, что ты был женат, или что у тебя была семья в этом доме. Я просто чувствую себя неправильно или странно. Я не знаю, — снова говорю я, нервно теребя свою сумку.

— Ты не должна чувствовать себя так. Я никогда никому не говорил о ней или о том, что случилось. Я, наконец, столкнулся с этим сегодня утром, прежде чем ты пришла, и, честно говоря, ты причина этого.

Удивленно я смотрю на него снизу вверх.

— Я причина того, что ты с этим столкнулся? Что значит причина во мне?

— Послушай, это чертовски сложная и долгая история, но то, что я проводил время с тобой на протяжении последних нескольких недель, заставило меня снова почувствовать себя живым. Я не смеялся, не чувствовал ничего, после смерти Лили. Как будто я жил жизнью, но смотрел на нее со стороны. Словно она проходила мимо меня. Потом я встретил тебя, и мы прекрасно провели время. По некоторым причинам меня тянет к тебе. Я чувствую, что у нас есть много общего. Я вижу твою боль и то, как ты возвела все эти оборонительные стены вокруг себя — это именно то, что я делаю, — его руки опущены вдоль тела, и он пожимает плечами, рассеянно покусывая нижнюю губу, прежде чем спокойно продолжить: — Сегодня я зашел в комнату Лили впервые с тех пор, как она умерла. Я оплакивал ее сегодня в первый раз, впервые оплакивал нашего будущего ребенка. Я, наконец, опустил все свои стены и позволил себе прочувствовать то, что произошло, — говорит он и смотрит на меня с печалью в своих голубых глазах.

Мои глаза наполняются слезами и все, что я хочу сделать, это обнять его. Именно это я и делаю. Я просто протягиваю руку и обнимаю его.

***

Мы возвращаемся внутрь и сидим на диване. Он только что рассказал мне все о Лили. О ее самоубийстве, о записке, что нашел сегодня, и как он искал ответы в группе. Мое сердце разбито от его потери. Он целый час рассказывал мне все о ней и их совместной жизни. Они дружили со школы. Он рассказал мне про письмо, и сказал, как винит себя в ее смерти, и как зол на то, что она сама приняла такое серьезное решение для него и их ребенка. Всегда, когда я думала о самоубийстве, я не брала никого в расчет, только себя. Когда я вижу, как сломан и расстроен Кингсли, и как растерянно он чувствует себя... ну, мне очень трудно осознать, как сильно ваше решение прервать собственную жизнь влияет на жизнь других людей.

— Я думаю, что мы сами даем нашему разуму власть, чтобы поработить нас. Мы должны научиться контролировать его, чтобы не давать ему возможность бросить нас в пучину горя и сожаления. Лили позволила своему разуму взять верх, а он в свою очередь забрал ее жизнь. Я просто хотел бы иметь возможность предотвратить все это, — вздыхает он.

Он так глубоко мыслит. Все, что он только что сказал, правда. Я думаю, картина в целом заключается в том, что ты просто не можешь недооценивать всю боль в человеке, потому что, честно говоря, каждый борется с чем-то. Некоторые люди просто лучше это скрывают, чем другие. Но так тяжело отказаться от соблазна погрузиться в темноту, когда ты потерялся в своей депрессии и психических заболеваниях. Вот чего он не понимает. Пока ты не испытал депрессию, ты никогда не можешь действительно знать, как сильно она контролирует тебя.

— Я знаю, ты злишься на нее и злишься на себя, но ты должен позволить этому гневу уйти. Он будет отравлять тебя. Я могу сказать тебе не понаслышке, что Лили чувствовала, будто у нее нет другого выбора. Я много раз была на ее месте. Там темно, глубоко, и там ты не чувствуешь никакой симпатии к кому-либо. Это как с одеялом, наброшенным на тебя, оно обволакивает тебя мраком и отчаянием. Это черная дыра из боли и беспомощности, — я не уверена, что мои слова принесут ему комфорт, но он должен услышать их, чтобы понять, что с ней происходило.

— Эту тяжелую, мучительную боль трудно даже передать словами. Вот почему я режу себя. Это мой единственный выход. Я знаю, ты не можешь действительно понять это, но уверяю тебя, Лили чувствовала, что у нее нет другого выбора.

Я протягиваю руку и кладу ее на его, глядя на него с состраданием.

— Ее боль была настолько велика, что единственное, что она могла делать, это искать хотя бы одну зацепку в этом мире, но она знала, что ее больше не существует. Это не твой собственный выбор. Она была больна, и ее болезнь убила ее. Как онкобольной погибает от рака, Лили была убита психическим заболеванием.