Тим - Маккалоу Колин (книги регистрация онлайн txt) 📗
Она опустила глаза на Тима, который сидел в своем кресле у дальней стены возле телевизора: он, как маленький ребенок, любил сидеть поближе. Он сидел там, прелестный, добрый мальчик, глаза его сияли. Он с жаром аплодировал каждому забитому мячу. Она вздохнула и уже в миллионный раз подумала, что будет с ним, когда она и Рон умрут. Дони, конечно, придется присматривать за Тимом. Она очень любила брата, но ведь может придти день, когда ей надоест учиться и она решит выйти замуж. А нужен ли будет ее мужу такой человек, как Тим? Эсме сомневалась в этом, кому нужен взрослый пятилетний ребенок, если это не твоя плоть и кровь?
Глава 6
В субботу был такой же безоблачный и такой же жаркий день, как в пятницу, поэтому Тим, отправившись из дома в шесть утра, надел спортивную рубашку с короткими рукавами, сшитые на заказ шорты и носки до колен. Его мать всегда следила за тем, как он одет, готовила ему завтрак, запаковывала еду на день, проверяла, есть ли у него чистые рабочие шорты и достаточно ли денег, чтобы не возникло никаких затруднений.
Когда Тим постучал в дверь к Мэри Хортон, было всего семь утра и она крепко спала. Неровной походкой она прошла босиком через весь дом к кухонной двери, наскоро накинув темно-серый халат на пижаму и нетерпеливо откидывая с лица пряди волос.
— Боже, вы всегда приходите в семь утра? — пробормотала она, протирая сонные глаза.
— Да, мне надо начинать работу в семь, — ответил он, улыбаясь.
— Ну, раз уж вы здесь, я покажу, что надо делать, — решительно сказала Мэри и направилась вниз по ступеням дворика, через лужайку к маленькому домику, скрытому зарослями папоротника.
Папоротник этот скрывал склад садового оборудования, инструменты и удобрения. Маленький, новейшей модели трактор стоял внутри, покрытый водонепроницаемым чехлом на тот случай, если будет протекать крыша, чего, конечно, у Мэри Хортон не могло произойти.
Вот трактор и приспособление для стрижки травы, уже прицепленное. Можете им управлять?
Тим снял чехол и любовно погладил сияющую поверхность:
— Какой красавец!
Мэри подавила в себе нетерпение:
— Красавец или нет, неважно. Можете вы работать на нем, мистер Мелвил?
— О, да! Папа говорит, я здорово управляюсь с машинами.
— Как приятно, — заметила она насмешливо. — Вам понадобится что-нибудь еще, мистер Мелвил?
Синие глаза смотрели на нее с удивлением.
— Почему вы меня все время зовете мистер Мелвил? — спросил он. — Мистер Мелвил — это мой отец, а я просто Тим.
— Боже, — подумала она, — он просто ребенок. — Но вслух сказала:
— Ну, я вас оставляю. Если вам что-нибудь понадобится, постучите в кухонную дверь.
— Ага, миссис, — радостно воскликнул он, улыбаясь.
— Я не миссис, — резко заметила она. — Мое имя Хортон, мисс Хортон!
— Ага, мисс Хортон, — согласился он, ничуть не смутившись.
Когда она вернулась в дом, сон совсем прошел, и она отказалась от мысли поспать еще часика два-три. С минуты на минуту он заведет трактор, и все будет кончено. Дом был оборудован кондиционером и в нем было всегда прохладно и сухо. Но, приготовив тост и чай, Мэри решила, что приятно будет посидеть на террасе. Кроме того, можно будет присмотреть за новым садовником.
Маленький поднос она вынесла уже одетая, как всегда бывала одета в выходные: простое хлопчатобумажное платье без единой морщинки, безукоризненно сшитое. Волосы, которые на ночь она заплетала в длинную косу, были уложены кольцом на затылке. Мэри никогда не носила шлепанцев или сандалий, даже когда она приезжала в свой коттедж на берегу океана недалеко от Госфорда. Как только она вставала с кровати, она надевала плотные колготки и крепкие черные ботинки.
Косилка мягко гудела уже минут двадцать, когда Мэри села за белый столик из сварного железа у балюстрады и налила себе чашку чая. Тим работал на дальнем конце, где двор подходил к старым глиняным разработкам. Работал он так же медленно и методично, как он работал на Гарри Маркхэма. Когда он заканчивал полосу, то сходил с трактора, чтобы убедиться, что следующая полоса пойдет внахлест. Она сидела, прихлебывая чай, а глаза ее не отрывались от фигуры вдалеке. Пока она не давала себе труда проанализировать свои ощущения или даже задуматься над ними. Ей не приходило в голову удивиться, почему она так пристально следит за ним. Она понимала, что он чем-то очаровал ее, но ни на минуту не думала, что под этим может лежать что-то серьезное.
— Добрый день, мисс Хортон! — послышался хриплый голос и Старушенция в своем ярком платье хлопнулась на стул рядом.
— Добрый день, миссис Паркер. Не выпьете ли чашечку чая? — довольно холодно сказала Мэри.
— О, милочка, звучит заманчиво. Нет, нет, не вставайте, я сама найду чашку.
— Да мне все равно нужно еще заварить… Когда она вернулась с чайником и тостами, миссис Паркер сидела, подперев подбородок рукой и следила за Тимом.
— Хорошая мысль заставить Тима постричь лужайку. Я заметила, что вашего типа уже давно не видно. Здесь мне повезло. Один из моих сыновей всегда приходит косить у меня, но у вас-то нет сына.
— Я сделала, как вы просили вчера, последила, чтобы убрали мусор, — сказала Мэри. — Там и увидела Тима, его оставили убирать одного. Я и предложила ему подзаработать.
Миссис Паркер пропустила мимо ушей последнюю фразу.
— Вот это похоже на них! Грязные свиньи! — окрысилась она на строителей. — Недостаточно того, что они издевались над беднягой днем, так оставили доделывать их работу, а сами подались в паб. Нахально врали, что вернутся и все уберут. Я еще сброшу пару сотен со счета этого мистера Гарри Маркхэма, погодите!
Мэри поставила чашку и воззрилась на миссис Паркер:
— Чем вы так уж возмущены, миссис Паркер?
Внушительный бюст миссис Паркер, охваченный ярким халатом, вздымался и опускался.
— А вы бы не возмущались? О, я совсем забыла, ведь я вас вчера вечером не видела и не рассказала, что эти жалкие ублюдки сотворили с беднягой. Иногда, клянусь, мне кажется, что я могла бы убить всех мужчин на свете! У них нет никакой жалости к слабому, если, конечно, он не пьян или не такой же, как они сами. А вот к Тиму, который честно работает и зарабатывает себе на жизнь, к такому они не чувствуют никакой жалости. Насмешничают и издеваются, а он, бедный дурачок, этого даже не понимает. Чем он виноват-то, что родился таким? Какая жалость! Подумать только, парень такой красивый и умственно отсталый! Я прямо плакать готова. Подождите, сейчас я вам расскажу, что они проделали с ним вчера на перекуре…
Гнусавым голосом миссис Паркер монотонно рассказывала Мэри отвратительную историю, но она слушала вполуха. Взор ее был прикован к склоненной золотистой голове в дальнем конце двора.
Вчера поздно вечером, перед тем как лечь спать, она перерыла все полки в библиотеке в поисках лица, похожего на него. «Может быть, Ботичелли?» — думала она, но найдя альбом с репродукциями, отложила его в сторону. Лица у Ботичелли были или слишком мягкими, слишком женственными, или порой хитрыми и злобными. Только в древних греческих и римских статуях нашла она что-то общее с Тимом. Возможно, потому что такой тип красоты лучше выражался в камне, чем на полотне. Тим был существом трех измерений. И как она сожалела, что у нее не было таланта, чтобы увековечить его.
Ее охватило ужасное, невероятное чувство разочарования и захотелось заплакать. Она забыла о миссис Паркер. Как горько было узнать, что трагическая складка около рта у Тима и его задумчивые удивленные глаза выражали лишь пустоту, что искра его души давно потухла. Он был как собака или кошка, которых держат потому, что на них приятно смотреть, и они тебя любят и тебе слепо верны. Но они не могут разумно ответить, не могут стать собеседниками. Зверь просто сидит, смотрит и любит. Как это делал Тим, Тим-простачок. Когда его обманом заставили съесть гадость, его не вырвало, как вырвало бы любого нормального человека. Вместо этого он плакал, как заскулила бы обиженная собака, и опять бы утешилась перспективой съесть что-нибудь вкусное. Бездетная, не знавшая любви, Мэри Хортон не имела эмоционального опыта и не могла понять то новое, пугающее, что она чувствовала. Тим был отсталым в умственным отношении, но такой же отсталой, но в эмоциональном отношении, была и она. Она еще не знала, что Тима можно любить как раз из-за его слабоумия, не говоря уже о том, что, не смотря на, это она воображала, как познакомит его с Бетховеном и Прустом и начнет развивать и обогащать его разум, как он станет понимать музыку, литературу, искусство и, наконец, будет таким же прекрасным внутренне, как и внешне. Но он был простачок — бедненький слабоумный. Здесь, в Австралии, называли таких особо грубовато, но выразительно: переводили интеллект в деньги и выражали его в денежных единицах. Тот, у кого «не хватало», был для них «не целый доллар», и оценка его интеллекта выражалась в центах. Человек мог стоить девять центов, а мог и все девяносто, но все равно он был не целый доллар.
