Сердце для невидимки - Лубенец Светлана (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
– Это же не нос! Это же просто… топор Железного Дровосека!
– Чего-чего? – расхохотался Димка. – Придумала тоже… Нос как нос.
– Ты специально так говоришь, я знаю. И про группу поддержки специально. Чтобы мне досадить!
– Делать, что ли, мне больше нечего?
– Видимо, нечего… Ты вот скажи, сколько можно на меня злиться?
– С чего ты взяла, что я на тебя злюсь?
– Скажешь, забыл ту драку?
– Какую? – почему-то испуганно спросил Агеев.
– Ну, ты артист! Такую, в пятом классе… Нас еще сразу рассадили в разные места. Неужели будешь утверждать, что не помнишь?
– Да… вроде, было что-то такое… Я и забыл совсем.
Инна недоверчиво посмотрела на него:
– Не может быть…
– Точно. И нос у тебя нормальный. Даже лучше, чем нормальный, – греческий!
– Это как?
– Прямой. Классический. Есть, конечно, – Димка беззастенчиво развернул за подбородок лицо Инны, чтобы лучше видеть его в профиль, – небольшая горбинка, но это тоже классика… Портрет Ахматовой видела? У нее точь-в-точь такая же.
– Так Ахматова ж старая, – проронила Инна.
– Это она потом стала старая, а сначала была молодая. Меня мамаша тоже без конца напрягает книги подклеивать, так вот я вчера как раз Ахматову клеил. Погоди, сейчас принесу!
Димка сорвался с места и через несколько минут плюхнул на стол перед Инной пухлый, затрепанный томик стихов.
– Вот, гляди! – и он ткнул пальцем в портрет молодой женщины с тяжелой челкой до бровей и с носом, действительно имеющим вполне приличную горбинку.
– Ну и что? – не сдавалась Инна. – Вовсе не значит, что это красиво!
– Что бы ты понимала! Ее, между прочим, сам Модильяни рисовал! А он кого попало рисовать бы не стал.
– А кто такой Модильяни? – осторожно спросила Инна.
– Модильяни-то? Художник! Не веришь? Пожалуйста! Открываем страницу пятьдесят четыре – она вчера еще была вырвана почти с мясом, но я подклеил, – и что мы видим? Видим портрет. Теперь читаем подпись под ним: «Амедео Модильяни. Анна Ахматова». Вот!
Инна вгляделась в портрет полулежащей женщины, выполненный тонкими, круглящимися линиями. Да, пожалуй, нос у нее тоже… так себе… Но портрет с нее действительно нарисован, и не каким-нибудь Иваном Петровичем Сидоровым, а человеком с потрясающим именем – Амедео Модильяни.
Иннин комплекс по поводу носа рухнул, и она тут же решила прояснить вопрос с цветом глаз:
– Жаль, что портрет черно-белый. Не видно, какого цвета у нее глаза.
– А какая разница? – опять очень удивился Димка.
– Как это какая? Ты только глянь на цвет моих глаз! Это же просто непристойность какая-то, а не цвет.
– Да ну… – не согласился Агеев и заглянул в самую глубину Инниных глаз. У Самсоновой при этом мороз пробежал по коже, а Димка, пожав плечами, сказал: – Цвет как цвет… Зеленоватый… Что глупости придумываешь?
Инна почувствовала, что внутри нее от удовольствия распускается что-то вроде цветка. Жаль, что Димка не мог его видеть. Хотя, может, чего и заметил, когда глядел в ее глаза, в самую Иннину суть.
Она благодарно улыбнулась, Агеев тоже улыбнулся в ответ, смущенно и как-то вопросительно. Инне вдруг резко расхотелось клеить учебники. Она, скривясь, посмотрела на ленточки нарезанного скотча.
– Знаешь что… – без слов поняв ее, Димка безжалостно сгреб рукой эти ленточки, и они молниеносно и навсегда склеились в его руках. – Брось-ка ты эти учебники! Они все равно никогда не кончаются. Две штуки сегодня подклеишь, а завтра Витек Чересседельников из 6 «А» еще штук десять порвет.
– И что ты предлагаешь? – опять-таки очень осторожно, чтобы раньше времени не обрадоваться, спросила Инна.
– Предлагаю пойти погулять. С мамашей я сейчас договорюсь.
Димка исчез, а Инна Самсонова с носом Анны Ахматовой и с нормальными зеленоватыми глазами оставалась сидеть ни жива ни мертва. А что, если та записка, подписанная инициалом «А.», все-таки была не Дане, а именно ей? И, может быть, ее написал Агеев, которого она сразу глупо отбросила по причине вражды, каковой, как оказалось, и не было?
Агеев вернулся уже со своим рюкзаком на плече и весело поманил Инну за собой.
А потом они гуляли. Димка болтал всякую чепуху, и у Инны в конце концов разболелись челюсти от смеха.
– Хватит, Димка, – взмолилась она. – Не могу больше смеяться. Давай по домам! Столько уроков задали, да еще платье для нашего конкурса надо раскроить. Времени немного осталось. – Она вспомнила изуродованный материал Язневич и добавила: – Знаешь, я думаю, что Данке все-таки девчонки мстят, а не сказочный Железный Дровосек.
– За что?
– За то, что вы все в нее влюблены. Как будто в других девочках ничего хорошего нет!
– Я, например, в нее не влюблен, – смутившись, сказал Димка.
– Рассказывай кому-нибудь другому! – скороговоркой пробормотала Инна, которой очень хотелось, чтобы его слова оказались правдой. Она посмотрела ему в глаза и вдруг решилась на отчаянный шаг. Она достала из джинсов записку, которую все время носила с собой, и сунула Агееву под нос. – Скажешь, не ты писал… Данке?
Димка взял уже затершийся в Иннином кармане листок бумаги, прочитал текст и покачал головой:
– Моя фамилия, конечно, на «А», но я этого не писал.
Инна обрадовалась и разочаровалась одновременно. Было бы в сто раз лучше, если бы он сказал что-нибудь другое. Например, так: «Это я писал. Но не Данке, а тебе».
Глава 6
Нервные клетки не восстанавливаются
На следующий день после уроков девочки 8 «Б» опять собрались в кабинете труда. Татьяна Васильевна любезно обещала потратить свое личное время, чтобы посмотреть, правильно ли восьмиклассницы раскроили материал, чтобы к следующему уроку они могли принести уже смётанные платья. Все боялись даже смотреть на Язневич, но она выглядела абсолютно спокойной, а когда очередь дошла, выложила на стол раскроенное платье совершенно из другого материала – очень яркого, цвета морской волны.
– Ну, Данка, молодчина! – восхитилась Лида, когда они с Инной шли из школы. – Решила не сдаваться. И правильно! Хотя, конечно, – она тяжко вздохнула, – наши шансы при ее участии почти нулевые.
– Ну, почему? Маски же будут и все такое, – ответила Инна.
– Не верю я что-то в эту конспирацию. Все равно парни как-нибудь узнают, где кто. Хотя бы по туфлям. Таких моднючих, как у Данки, ни у кого нет. Так что, хоть мне и глубоко отвратительна история с испорченным материалом, – Лида приостановилась и заглянула подруге в глаза, чтобы удостовериться, что та не сомневается в ее искренности, – но тот злодей нам здорово помог бы.
– Как тебе не стыдно, Лидка! Ты только вспомни, какое бледное лицо было у Данки! Она, наверное, миллион нервных клеток потеряла. Тех самых, которые не восстанавливаются.
– Этих клеток у нас, чтоб ты знала, до ужаса много. Пока человек живет – они нипочем не кончатся. Знаешь, – Логинова оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, не подслушивает ли кто, – мне кажется, что это все-таки дело рук Кирки… то есть Кирилла Алейникова. Он, наверное, никак забыть не может, как она его тогда при всем классе отбрила.
– И как, интересно, он в наш кабинет труда пробрался?
– Откуда мне знать? Но мы ведь все на перемену уходили. Мог как-нибудь и проникнуть.
Инна вспомнила Димку Агеева, который, как оказалось, и думать забыл о нанесенной ему Инной в пятом классе обиде, поэтому спросила:
– С чего ты взяла, что Алейников еще помнит Данкины обидные слова? Может, ему вообще уже давно кто-нибудь другой нравится… – И Инна опустила руку в карман, чтобы проверить, не потеряла ли она записку. Та была на месте.
– Ты думаешь, где я вчера была? – усмехаясь, спросила Лида.
– Я не думаю, я знаю – у зубного врача! Тебе талон дали на лечение после осмотра, на который мы всем классом ходили.
– Вот именно! А за мной в очереди, знаешь, кто сидел?
– Ну?
– Не «ну», а Кирилл Алейников! Ему, оказывается, тоже талон дали.
